— Ты не будешь скучать? — озабоченно спросил потом Рабе, привалившись к спинке кровати, погладив ее по белому плечу, жадно выпив воды из кувшина. "Все-таки я на пару недель уезжаю, там много дел, в Госларе".

— Конечно, — она приняла от мужа кувшин. Маргарита чуть заметно улыбнулась алым, красивым ртом. "Я буду очень скучать, милый".

— Ты моя хорошая, — пробормотал Рабе, засыпая, держа руку на ее теплой, нежной спине. "Я тоже, — мужчина зевнул, — буду скучать".

Маргарита лежала на боку, не двигаясь, смотря на темные силуэты копров над жерлами шахт, вдыхая свежий, ночной воздух.

— Теодор, — шепнула она неслышно. "Нет, Рабе, я не буду скучать".

Федор сел удобнее, привалившись спиной к нагретому вечерним солнцем камню, и посмотрел вниз. У рудничного пруда суетились мальчишки с дровами.

— Иванов день, — вспомнил Федор. Порывшись в кармане рабочей куртки, он достал аккуратно сложенные письма.

— Дорогой Теодор, — читал он, — что ты поехал на шахты, это, конечно, хорошо. Однако я, каюсь, все-таки хочу увидеть тебя в Гейдельберге в качестве своего помощника. Университет, сейчас, конечно, не так богат, как раньше, но здесь все равно — лучше платят, и нет свинцовой пыли вокруг". Он усмехнулся и опустил письмо на колени. "Также ходят слухи, что король Людовик собирается учредить отдельный институт для обучения горных инженеров. Поскольку ты хорошо знаешь французский, я бы мог потом рекомендовать тебя для преподавания там, в Париже. Если надумаешь вернуться в свою alma mater — жду тебя в конце лета, профессор Шульц".

Федор погладил короткую, рыжую бороду и задумался.

— А Степан? — тихо сказал он себе.

Вокруг жужжали пчелы, пахло какими-то цветами. Мужчина, закрыв глаза, вспомнил бесконечную, черную сырость шахты. "Конечно, из Парижа ближе до Ливорно, — вздохнул Федор, — только вот где его там искать, в Италии? Еще, не дай Господь, в Санкт-Петербург соберется".

Он помедлил и развернул второе письмо, вчитываясь в четкие, мелкие буквы.

— Хотел я сказать тебе, Феденька, что ты дурак, — мужчина невольно улыбнулся, — а потом передумал. Хоша я и сам в опале, и отправили меня вот уж истинно — куда Макар телят не гонял, — но все равно удалось мне кое-что узнать. Ее величество очень недовольна, что ты исчез неведомо куда, тако же и Степан. Что ты графом Орловым окно разбил — сие не страшно. Он сам в немилость впал и в деревне сидит. Однако же, императрица, как сам понимаешь, не любит, коли горные инженеры, и военные моряки пропадают без следа. Мало ли, Феденька, вдруг ты кому сведения о наших уральских рудниках продать, намерен, — видно было, как Суворов отложил перо и рассмеялся.

— Сие чушь, конечно, но сиди в Европе, и домой пока не суйся, иначе в крепости сгниешь. Дворянства вас, правда, лишать не собираются. Тем не менее, ты сам знаешь — дворянская голова с плахи катится так же, как и крестьянская. Посылаю тебе свое благословение, твой Александр Васильевич.

Он убрал письма и вздрогнул — сзади послышались чьи-то шаги.

— Хотите земляники, герр Теодор? — Маргарита Рабе присела на траву, чуть поодаль и поставила рядом плетеную корзинку. "Первая, совсем спелая. Я хотела варенье сделать, но тут, — алые губы рассмеялись, — совсем мало. Берите".

От нее пахло солнцем и какими-то травами, толстые косы темного золота спускались из-под холщового чепца на спину.

— Спасибо, — он посмотрел на ягоды, что лежали на узкой, белой ладони и вдруг закрыл глаза.

Она взяла землянику губами и наклонилась над ним.

— Ешь, — протянула Марья, рассыпав вокруг копну белокурых волос. "Пока ты тут спал, в сторожке, я времени не теряла".

Федор притянул ее к себе, и зевнул: "Я тоже времени не терял. Ну-ка, иди сюда, — он легко усадил жену на себя. Девушка застонала, целуя его, прижавшись головой к его плечу.

— Потом поедим, — шепнул он, удерживая ее, ощущая тепло ее тела. Сквозь маленькие окна сияло летнее, закатное солнце, в сторожке пахло сеном и цветами, вдалеке, на заводе, бил колокол — заканчивалась смена. Федор рассмеялся: "Все работают, а я гуляю".

— Ты третьего дня повенчался, — озорно заметила жена, запустив руки в его рыжие волосы. "Завтра и вернешься к своим печам, а пока…"

Он легко перевернул ее, лукошко с земляникой рассыпалось. Федор, потянувшись, взял ягоду: "А пока я знаю одно место, из коего еще слаще, сейчас покажу".

Федор почувствовал на губах вкус леса: "Фрау Маргарита, а вам сколько лет? Что герр Рабе мой ровесник, я знаю…"

— Девятнадцать — она лукаво улыбнулась и вдруг, озабоченно, спросила: "Что такое, герр Теодор?".

— Жене моей покойной столько бы сейчас было, — он встал и поклонился: "Спасибо, фрау Маргарита".

Девушка дрогнула золотистыми ресницами: "Простите меня, пожалуйста, герр Теодор, так неловко получилось…".

— Ничего, — вздохнул он. Еще раз повторив: "Ничего", мужчина стал спускаться по тропинке к деревне. Маргарита медленно разжевала землянику. Облизнувшись, потянувшись, выгнув стройную спину, она рассмеялась: "Что там Рабе говорил? Два года он вдовеет? Ну, герр Теодор, этому помочь можно, прямо сегодня".

Девушка посмотрела на большие поленницы дров, что были приготовлены по берегу пруда: "Прямо сегодня, да".

Федор поднял голову от чертежей — в дверь его комнаты кто-то стучал: "Пожалуйста, фрау Беккер!"

Хозяйка трактира — худощавая, с въевшейся в глубокие морщины серой, рудничной пылью, — внесла поднос с ужином. Женщина, недовольно, проговорила: "Пошли бы к пруду, герр Теодор. Иванов день сегодня, вся молодежь там. Нечего вам над бумагами сидеть".

Федор посмотрел на сильные, большие руки хозяйки: "Она же мне говорила. С восьми лет руду наверх таскала, а потом в откатчицы перешла. С шахты уволилась, только, как замуж вышла".

Фрау Беккер оправила передник, и кисло заметила: "Хотя у них сейчас времени много. Мальчишкам только с двенадцати можно под землей работать, а девчонкам и вовсе нельзя, а на сортировке разве устаешь? Они там день-деньской языками болтают".

Федор вспомнил затянутый свинцовой пылью барак, и закутанные по глаза лица сортировщиц: "Как по мне, фрау Беккер, так я бы вообще женщин на рудники не брал. У нас в России не берут".

Вдова подбоченилась и ехидно ответила: "А как моему старику обвалом голову разбило — кто бы детей моих поднимал, если не я? Конечно, — она посмотрела за окно, на пылающие костры, — девчонки сейчас вон — за мастеров замуж выходят, за инженеров. Работать никто не хочет, это же, — она повертела загрубевшими ладонями, — руки пачкать надо. Вы идите, — внезапно, ласково, велела вдова, подтолкнув его в плечо, — идите, хоть отдохнете немного. Кролик сегодня, — обернулась она на пороге.

— Кролик, — обреченно пробормотал Федор, разжевывая жесткое мясо, — умер от старости, не иначе. Он отставил тарелку: "И, правда, что это я сижу? У меня даже бутылка мозельского была".

Он переоделся в свежую рубашку. Достав из сундука изящную, длинную бутылку темно-зеленого стекла, Федор сбежал вниз по деревянной, узкой лестнице.

Парни, сидевшие вокруг костра, передавали друг другу кувшин с пивом.

— И вот, — сказал кто-то из рудокопов таинственным голосом, — граф проснулся и увидел в углу комнаты покрытое серой шерстью чудовище, которое держало в зубах его маленького сына…, Он выстрелил, ребенок заплакал, и чудовище упало навзничь. А когда взошло солнце, то граф понял, что это была его жена.

— У нас тут есть ручей, из которого нельзя пить, — шепнула Маргарита на ухо Федору. "Говорят, кто выпьет — оборотнем становится".

— Конечно, — усмехнулся про себя мужчина, открывая бутылку вина, — тут, наверняка, свинца в воде много, если источники подземные.