— Не заставляют, — рассеянно ответил Хаим. Он тут же, сварливо, добавил: «Вот видишь, мистер Леви учился в университете, а ты не хочешь».
— Я лучше буду деньги зарабатывать. Вот этим, — Меир постучал по голове, накрытой черной, бархатной кипой. «Еще же Мирьям приданое надо дать, не забывай. Так что ты спросить собирался?»
— Где же этот курьер из Нью-Йорка? — подумал Хаим. «Мистер Адамс сказал — не сегодня-завтра должен появиться».
— Скажи мне, — небрежно спросил старший брат, — а кто с тобой ехал, в почтовой карете?
— Вдова священника из Пенсильвании с тремя детьми, спившийся стряпчий, и торговец галантереей, — отчеканил младший брат. «Евреев не было, если тебя это интересует».
— Хорошо, — вздохнул Хаим. Мирьям, высунувшись из гостиной, позвала их: «Все готово!»
Меир вспомнил, как отец зажигал свечи, — сдвинув очки на кончик носа, шепча молитвы. Найдя руку младшей сестры, юноша пожал ее. Мирьям чуть слышно всхлипнула: «Первая Ханука без папы, братик».
— Она же мать почти не помнит, — понял Меир. «Четыре года ей было, как мама умерла. А мне — шесть. И опять, — он услышал красивый, низкий голос старшего брата, что произносил благословение, — опять сироты. Господи, ну только бы все хорошо было».
— Амен! — звонко сказала Мирьям и запела: «Ма оз цур иешуати, леха ноэ лешабеах…»
— Тикон бейт тфилати, вешам тода незабеах, — присоединился к ней Меир. Старший брат поправил свечи. Глядя на два огонька, что трепетали, бились в подсвечнике, обняв их за плечи, он тоже запел.
Мирьям сидела с ногами в кресле, орудуя иголкой. «Чулки я тебе все перештопаю, — сердито сказала она, — сразу видно, сам зашивал. И редингот в пятнах, завтра их с утра сведу, а ты спи».
Меир облизал пальцы и взял еще одно пирожное: «Очень вкусный был обед, сестренка. Гораздо лучше, чем у миссис Леви, — он улыбнулся. Мирьям, покраснела: „Хотелось, чтобы вы поели, как следует, Хаим ведь тоже — он три дня в университете, а два — доктору Абрахамсу помогает, там и обедает, у него. Он тоже — вдовец, Абрахамс, так что я и ему готовлю“.
— А учишься ты когда? — Меир скосил глаза на тетради и книги, что лежали на столе.
— С утра, к миссис Хэнкок хожу, с другими девочками, — Мирьям улыбнулась. „Ты навести ее, она всегда рада своих бывших питомцев увидеть. А после обеда — с миссис Франклин занимаюсь, акушеркой“.
— Надо будет ночью встать, письма из редингота вынуть, — подумал Меир, глядя на сосредоточенное, хорошенькое лицо сестры. „Мирьям, если спросит, скажу, что подкладка распоролась. Этот мистер Адамс меня будет ждать завтра, в Фанейл-холле, у третьей лавки по левую руку. В десять утра. Не проспать бы, вот что“.
Он зевнул и попросил сестру: „Ты меня в девять разбуди, Мирьям, хорошо?“
— Это еще зачем? — удивилась она, складывая заштопанные чулки. „Спи себе, сколько хочешь“.
— Соскучился по Бостону, — зевнул Меир, — прогуляться хочу, а то сейчас зима, темнеет рано.
— Ну, хорошо, — Мирьям пожала плечами: „Дай мне мешочек для рукоделия, там, рядом с кроватью лежит“.
Брат потянулся за тонким, вышитым мешочком. Неловко повернувшись, юноша выпустил его из рук. Мотки ниток упали на пол, за ними последовал кусочек шелка. Меир спросил, глядя на аккуратно нашитые рядом, белые и красные полосы: „Это что еще такое?“
— Так, — сестра отчаянно зарделась и стала собирать рукоделие, — просто, практиковалась.
— Ну-ну, — только и ответил Меир. Он встал и подошел к окну. Отсюда, с Бикон-Хилла, вся гавань была, как на ладони. Юноша посмотрел на тусклую, маленькую луну, что висела над океаном, на темные силуэты британских кораблей, и подумал: „Скоро“.
Меир оглянулся, и, постучав медным молотком в крепкую, деревянную дверь, сказал, услышав какой-то шорох: „Я к мистеру Эдесу, насчет печати визитных карточек“.
Крепкий, невысокий мужчина, что открыл ему, поежился от вечернего, острого холодка. Он кивнул на узкую лестницу, что вела вверх: „Проходите“.
Меир снял черную шляпу. Поправив кипу, он оглядел кассы со свинцовыми литерами, и печатные машины: „А что, это правда — типография?“.
— Нет, — сочно ответил Бенждамин Эдес, — я просто так тут все поставил, чтобы ввести в заблуждение британцев». Он подтолкнул Меира: «Идите, Ягненок, вас там уже ждут. Я сейчас закрою и тоже поднимусь».
В длинной, узкой комнате был зажжен камин, но мужчины, что сидели вокруг деревянного стола, не снимали перчаток. «Очень холодно, да, — подумал Меир и вдруг усмехнулся: „Как это мне Мак-Дугал и Сирс сказали: „Будешь Ягненком, уж больно лицо у тебя невинное. Там, в Бостоне, люди опытные, больше, чем нужно, спрашивать не будут“.
Сэмуэль Адамс поднялся. Подав ему руку, мужчина обернулся: „Вот, господа, мистер Ягненок, наш доверенный курьер. Письма, которые он привез, вы уже читали, но ему велели еще кое-что передать на словах. Хотите пунша, Ягненок? — он кивнул на серебряную чашу, откуда поднимался легкий пар.
— Мне нельзя, — извиняющимся голосом сказал Меир, указав на свою кипу. — Вам сколько лет? — вдруг поинтересовался кто-то из мужчин.
Меир покраснел, и присел к столу: "Шестнадцать. Я просто маленького роста, господа, но вы не думайте — он поднял серо-синие глаза, — я уже взрослый".
— Да, — усмехнулся еще один мужчина, — изысканно одетый, с напудренными волосами, — у вас же взрослыми в тринадцать становятся, мы знаем. Меня зовут доктор Бенджамин Раш, я здешний, — мужчина обвел рукой комнату, — врач, так сказать. Ну, так что за новости вы нам привезли?
— Может быть, подождем, — осторожно предложил еще один мужчина, — тоже невысокий, с острыми, серыми глазами. "Должен прийти мой клерк и еще кое-кто. Они несут то, что нам понадобится в гавани".
— Ничего, Джон, — улыбнулся Сэмуэль Адамс, — я потом им сам расскажу. Они, наверняка, еще заниматься не закончили, все-таки студенты. Давайте, Ягненок, — он похлопал Меира по плечу.
Юноша закрыл глаза, вспоминая, и начал говорить — четким, звонким, голосом: "Мы, Ассоциация Сынов Свободы в Нью-Йорке, этим воззванием подтверждаем свое неприятие "Чайного Закона". Любой, кто помогает в проведении этого закона в жизнь, является врагом американских свобод, и мы призываем не вести никаких дел с такими людьми, не нанимать их на работу, и порвать с ними всякие связи".
Меир замолчал и добавил: "Это из листовки, которую мы выпустили в Нью-Йорке. Пять сотен экземпляров разбросали и расклеили по городу. Я хотел взять образец, но капитан Сирс сказал — слишком рискованно".
— И правильно сказал, — пробурчал Сэмуэль Адамс. "Письма-то шифрованные, а если бы вас, Ягненок, поймали с листовкой…, Ну ничего, — он подмигнул, — мы здесь свою напишем и напечатаем".
— У вас хорошая память, — заметил сероглазый мужчина, подавая руку Меиру. "Меня зовут Джон Адамс, мы с Сэмуэлем троюродные братья. Я юрист, судья, тут в Массачусетсе".
— Я о вас слышал, мистер Адамс, — восторженно отозвался Меир. "Это вы написали статью, в которой доказали, что колонии не должны подчиняться решениям Парламента, а только лишь воле короля. В прошлом году, я ее читал".
— Слава Джона уже и до Нью-Йорка дошла, — развел руками Сэмуэль Адамс. "Так, значит, вы и шифры можете запоминать, Ягненок?"
— Я ведь с цифрами имею дело, — Меир подышал на замерзшие руки. "Смогу, конечно. Господа, — он поднял большие глаза, — вы только не отправляйте меня сразу в Нью-Йорк, дайте поучаствовать в том, что вы тут готовите, в гавани".
— Даже и не думайте, — прервал его доктор Раш. "У нас много горячей молодежи, и мало — тех, кто может тихо и незаметно работать на благо революции. Так что даже и не думайте, в порт мы вас не пустим, Ягненок".
В комнате вдруг повисло молчание. Сэмуэль Адамс осторожно повторил: "Революция. Вот, господа, мы все и сказали. Давайте, Ягненок, поможете нам составить листовку, — он потянул к себе бумагу и перо.
