— Миссис Марта, — раздался робкий голос с порога.

— Матушка, — улыбнулась та, и, поднявшись, сказала: «А ты что вскочила? Я же сказала — спите, и ты, и Уильям, устали ведь».

— Я не привыкла, так долго, — Анушка покраснела, — у нас ведь на рассвете встают, днем жарко. Тут тоже тепло, а я думала, что мерзнуть буду.

— Ну, — Марфа улыбнулась, и, взяв девушку за руку, усадила на обитую бархатом кушетку, — зимой, конечно, по-другому, но у нас камины — так что будет не холодно.

— Я могу с завтраком помочь, — озабоченно сказала Анушка, — как вчера, с обедом.

Марфа вспомнила огненный, обжигающий вкус специй и улыбнулась: «Вот обвенчаетесь, и будешь готовить. А пока ты невеста — так что отдыхай. Адмирал с дядей Джованни тебя сегодня в усадьбу нашу отвезут, а Уильям пока тут поживет, до свадьбы».

Серо-зеленые глаза чуть погрустнели и Марфа рассмеялась: «Три недели всего, не волнуйся. Не след жениху-то с невестой под одной крышей оставаться. А в усадьбе весело, детей много, мой сын, Теодор, как раз дом дяди Джованни перестраивает, так что его семья сейчас у нас живет».

Она помолчала и, взяв маленькую, нежную руку девушки, спросила: «Не страшно тебе будет, в Сурат возвращаться, с Уильямом?».

Анушка помотала каштановой головой: «Там, конечно, не такие люди, как у нас, на юге, не христиане, но все равно — это тоже Индия. Я смогу Уильяму помочь, с делами, вы не думайте, бабушка Амрита меня и читать, и писать научила».

— А потом — на Барбадос, — подумала Марфа, глядя на упрямый очерк подбородка.

«Правильно Уильям жену выбрал, с такой куда угодно можно».

Девушка зарделась, почувствовав ее взгляд, и Марфа улыбнулась: «Красивая ты очень, Анушка, вот и смотрю».

— Я не похожа, — едва слышно пробормотала та, — ну, на женщин здесь. Я темная…

— Черна я, но прекрасна, дочери Иерусалима, как шатры Кейдара, как занавесы Соломона, — рассмеялась Марфа.

Анушка совсем покраснела — до начала пышной, едва умещающейся в корсет груди, и тихо, комкая в руках шелк платья, глядя куда-то в сторону, сказала: «Мы только один раз поцеловались, и все, миссис Марта, ну, когда мне Уильям сказал, что любит меня. И все, — она отчаянно помотала головой, — больше ничего не было, ничего. Ну, там ведь дальше, в Писании, о винограднике…

Марфа погладила ее по руке и серьезно ответила: «А никак иначе и быть не могло, милая.

Мой сын — он ведь рыцарь, он никогда бы себе не позволил чего-то дурного. И ты тоже, — она вдруг прижала к себе девушку, — я хоть твою бабушку и не знала, но Виллем и Джованни говорили, что она человек чести была, благородная женщина. И ты — ее воспитания, сразу видно».

— У бабушки Амриты родители были брамины, — вздохнула Анушка, — это как священники, у христиан. Они отказались креститься, давно еще, ну, их и убили. Как ее внучку, бабушка меня в честь нее назвала. А я свою маму и не помню почти, а отца, — девушка прервалась, и, махнув рукой, замолчала.

Вытерев глаза, она добавила: «Бабушка говорила, он, наверное, из Европы был, раз у меня глаза такие светлые».

— Очень красивые, — Марфа потянулась и поцеловала влажные, смуглые щеки. «Пойдем, — она погладила Анушку по голове, — позавтракаем, а потом в лавки отправимся, и к портнихе моей. Платье-то тебе, где это шили? — спросила она, разглядывая серый шелк.

— В Бордо, как корабль там стоял, — грустно сказала Анушка, поерзав. «Оно тесное очень».

— Вот и сошьем тебе все, как надо, — уверила Марфа. «И на свадебное платье ткань выберем.

Ну и вообще, — она улыбнулась, — туфли закажем, белье, и сари твои — тоже. Дома-то ходи в них, сколько угодно, незачем в корсет затягиваться».

Спускаясь вслед за Марфой по лестнице, Анушка вспомнила ласковый голос адмирала: «Ну, пока вы до Лондона плыли, ты уже совсем, хорошо английскому научилась, молодец. И запомни, — Виллем встал, и, наклонившись, поцеловал каштановые волосы, — как Уильям мне сын, так ты мне дочка. И так будет всегда. Ты же знаешь, — карие глаза на мгновение погрустнели, — тезка твоя, Амриты внучка, что умерла, — она моей дочерью была».

— Да, — робко сказала девушка, — мне бабушка говорила. Она взглянула на Джованни — тот сидел, застыв, держа в руке бокал с вином, смотря куда-то вдаль, поверх ее головы. «Ты на нее очень похожа, милая, — наконец, сказал мужчина. «На ту Анушку». Его темные глаза чуть заблестели и Джованни улыбнулся. «Так что, если позволишь, я тебя к алтарю поведу — мы с твоей бабушкой были большие друзья».

— Я буду только рада, мистер Джованни, — тихо сказала Анушка, и он поправил ее: «Только дядя. Дядя Джованни. И помни — моя семья, — ну да ты с ними познакомишься скоро, — это и твоя семья тоже».

Когда дверь за девушкой закрылась, Джованни повертел в руках письмо и тихо сказал Виллему: «Тут еще приписка есть, для Джона. Вернее, для отца его, Амрита же не знала, что старый Джон умер. Схожу к собору святого Павла, передам ему».

Виллем хмыкнул: «К восьмидесяти ей было, а все равно — не ушла без того, чтобы замену себе не оставить».

— Да, — сказал Джованни, поднимаясь, — ну да, впрочем, таких, как Амрита — и нет уже. Вечная ей память, — он перекрестился, и, задержавшись на пороге, вдруг улыбнулся: «Помнишь, ты меня спрашивал, какая твоя дочь была? Вот, — он повел рукой в сторону коридора, — это она и есть. Ну, помладше, конечно, восемнадцати лет».

Виллем вздохнул: «Все равно — через два года уедут они, Джованни, обратно в Индию, ты же знаешь. Не откажется же Уильям от этого поста в Сурате, раз уже согласился».

— Следующим летом, — рассмеялся Джованни, — ты уже внука увидишь, или внучку, поверь моему слову. Эти, — он погладил почти седую бороду, — времени терять не будут».

В лавке было полутемно и Марфа, потянувшись к Анушке, тихо сказала: «Кружево не любит света».

— Миссис де ла Марк, — благоговейно поклонился приказчик. «И мисс…, - он взглянул на Анушку.

— Мисс Анна, тоже, — Марфа повела рукой, — будущая миссис де ла Марк. Невеста капитана Уильяма.

— Очень, очень рады, — мужчина усадил их у большого стола с образцами кружев. «На шлейф кружева, миссис де ла Марк? — поинтересовался он. «Венчание у Святой Елены будет, как обычно?»

— Нет, — лукаво усмехнулась Марфа, — лето же, решили деревенскую свадьбу устроить, в нашей усадьбе, в Мейденхеде, там же и венчаться они будут. Но шлейф все равно сделаем, как, же иначе? И на белье кружева тоже у вас выберем. Покажи шелк, что на платье пойдет, Анушка, — попросила женщина.

Анушка вспомнила рулоны драгоценных тканей и ласковый голос свекрови: «Мы сейчас тут все выберем — и для уличных платьев, и для твоих домашних сари, чтобы тебе удобно было».

— Сари можно из хлопка, — попыталась сказать Анушка.

— Нет уж, — улыбнулась Марфа, положив руку на рулон флорентийского шелка — цвета осенних листьев, с бронзовой каймой, — мне адмирал рассказывал — у вас там лучшие сари через кольцо должны проходить, такие они тонкие?

— Да, — кивнула Анушка.

— Ну, вот и у тебя такие будут, — подытожила свекровь.

Анушка вытащила образчик шелка — цвета темных сливок, и приказчик улыбнулся: «Очень, очень вам пойдет, мисс Анна. Отличный выбор. Если позволите…, - он взял у нее ткань и задумался, наклонив голову.

— Вот это, — наконец, сказал, торговец. «Правда, — он взглянул на Марфу, — это французское, из Алансона, его называют «королевой кружев», оно недешевое, миссис де ла Марк, даже с вашей скидкой».

Анушка закусила губу и погладила — едва дыша, — тончайшее, блестящее старым, тусклым золотом кружево.

— Мы возьмем двенадцать футов, — спокойно сказал Марфа, и, увидев глаза девушки, шепотом, сердито добавила: «У тебя шесть подружек, короче шлейфа не сошьешь!»

Федор спешился, и, отведя лошадь на конюшню, наклонившись, поцеловал жену, что стояла на каменной террасе.

— Как смешно, — вдруг сказала Лиза, оглядывая зеленую лужайку, — вот тут мы с близнецами играли. Я и не помню ничего, только помню розы, и как мы с тобой, — она усмехнулась, — в первый раз увиделись. У королевы, с ее благословения, так сказать.