— У меня ноет зуб, — внезапно, жалобно сказал принц. «Третий день уже, месье Мендес. Я полоскал святой водой…

Хосе вздохнул про себя и сказал, оглядывая высокого, широкоплечего мужчину: «Ваша светлость, я бы рекомендовал вам прийти ко мне, в любой день, после обеда. Мой помощник, месье Эли, вас осмотрит и полечит, он отлично управляется с зубами».

— Будет больно, — испуганно сказал Конде.

— Ни в коем случае — заверил его Волк. «У юноши золотые руки, он ведь лечит его величество дофина Людовика. Я провожу месье Мендеса, ваша светлость, мне надо перемолвиться с ним словом о здоровье моей жены, и сразу же вернусь.

— Конечно, конечно, — разрешил Конде, усаживаясь в кресло. «А когда срок мадам Мари?»

— Со дня на день, — улыбнулся Волк и закрыл за собой дверь.

— С твоей женой все хорошо, — недоуменно сказал Хосе, — мы вчера у вас были, с Мирьям.

— Спасибо, что мне сказал, — усмехнулся Волк, — а то я тут, — он обвел рукой переднюю, — третий день ночую. Ты зайди ко мне, предупреди, что я поздно вернусь, извинись.

— Опять епископ люсонский? — шепнул ему Хосе.

— И он тоже, — Волк тихо рассмеялся, и добавил, одними губами. «Свояк твой приехал».

— Я его не видел во дворце, — недоуменно сказал Хосе.

— А он, — Волк потянулся, и, взяв из лакового поставца бутылку вина, пробормотал: «А лучше две, зная принца Конде», — так вот он, — продолжил мужчина, — не во дворце, дорогой врач.

Все, иди, а то на тебе лица нет, — он подтолкнул Хосе к двери, что вела в коридор.

— А где же…, - недоуменно спросил Хосе, и развел руками — в передней уже никого не было.

Он услышал, как на дверь опускают засов, и, вдохнув запах кедра, зевнув, подумал:

«Сейчас бы прямо тут и заснуть. Мирьям детей с утра гулять поведет, Элияху заниматься будет, а я лягу. Хоть два часа, а мои».

Хосе подхватил свою потрепанную сумку, и, еще раз взглянув на дверь, из-за которой уже доносился спокойный голос Волка: «Нет, ваша светлость, не стоит собирать армию дворян и атаковать Париж, давайте подождем, пока начнут заседать Генеральные Штаты», — вышел.

В низкой, большой, с чисто выметенным, каменным полом кухне горели оба очага. Из вделанной в стену печи вкусно тянуло мясом, и Джон, заглянув в комнату, жалобно спросил:

«Ну, когда уже?»

— Суп уже можешь снимать, — разрешила маленькая, изящная женщина в простом холщовом чепце и таком же платье. Бронзовые косы спускались на стройную спину. Она заглянула в печь и пробормотала: «Да и утка готова. А что, — Марфа повернулась, — этот, как его, Большой Луи — не появился еще?».

Джон наклонился над чуть кипящим горшком и пробормотал: «Еще и с сыром, как я люблю.

Нет, — он вздохнул, — мы там втроем пока сидим, дядя Джованни о польском дворе рассказывает. И вашего зятя пока не было».

— Для воровского убежища тут удивительно пристойно, — одобрительно заметила женщина, вытаскивая румяную утку из печи. «Соус не доварен пока, — она оглядела стол, — так что — ждем этих двоих или садимся?»

— Все-таки хозяин, — вздохнул Джон, — неудобно без него обедать. А что чисто — так вы же сами видели, — он указал на деревянную дверь, — вход тут подземный, а наверху — обычный кабак, кому не надо знать, тот и не догадается, никогда в жизни.

— Отец тут твой обретался, во время оно, — сказала Марфа, облизывая ложку, — при нашем короле Генрихе. Он мне рассказывал. У них тут и комнаты есть, ну, — женщина подмигнула, — для, своих, конечно.

Из передней донесся шум, и Джон, хмыкнул: «А, вот и Большой Луи явился. Сейчас позову его, — он высунул голову в дверь и сказал высокому, крепкому мужчине, что стоял спиной к нему, держа в руках две бутылки вина: «Там у мадам Марты затруднение с соусом, Луи».

Мужчина повернулся и, усмехнувшись, ответил: «Англичан вообще нельзя допускать до кухни, Жан. Держи, — он сунул Джону вино, и, повесив на спинку стула потрепанный камзол, засучив рукава рубашки, — шагнул на кухню. «Mon Dieu! — услышал Джон. «Этим можно только колеса смазывать, мадам Марта! Выливайте и начнем все заново».

— Открой, — Джон передал бутылку вина невысокому, красивому юноше, что сидел за столом рядом с Джованни. «И дай месье ди Амальфи попробовать, он получше нас всех в бургундском разбирается».

— А это повар? — юноша кивнул в сторону кухни.

— Нет, — Джон принялся за вторую бутылку. «Это Большой Луи, он будет тобой заниматься, пока месье Мишель не вернется, до осени. Он вор и убийца, — Джон вытащил пробку и, увидев, как кивнул Джованни — стал разливать вино по оловянным стаканам.

— А мне тоже надо будет…, - озабоченно начал юноша.

— Нет, — Джон отпил глоток и блаженно закрыл глаза. «Твоя казнь на Гревской площади не входит в наши планы, дорогой мой граф. Сиди тут, — он обвел рукой комнату, — Большой Луи тебя приставит к тихому делу, гуляй по городу, учи все закоулки…

— И язык тоже, — сказал Джованни, не поднимая головы от какого-то письма.

— Я его знаю, — обиженно сказал юноша. «Мы ведь по-французски говорим сейчас, месье ди Амальфи».

— Толкайся на рынках, — Джованни все читал, — торгуйся, приставай к девушкам, ругайся с возницами, можешь подраться пару раз. Только тогда, — темные глаза мужчины заблестели смехом, — ты и выучишь язык. Ну, и Ронсара своего не оставляй, конечно, — он кивнул на переплетенный в кожу томик, что лежал на столе. «Читай его, — Джованни отложил письмо, — какой-нибудь хорошенькой девчонке, месье Антуан, по ночам».

Юноша покраснел и что-то пробормотал, принимая стакан с вином. «Двадцать четыре года, — подумал Джон. «Господи, я в его возрасте еще в Венеции жил, хотел поэтом быть. Жалко, что мадам Изабеллу не увижу, но нельзя мне в городе появляться, еще узнает кто-нибудь.

Прямо отсюда в Амстердам отправлюсь, повидаемся с Констанцей, встречусь со штатгальтером — и домой. К Белле, — он почувствовал, что улыбается и ворчливо сказал: «Ты не красней, а слушай и запоминай».

Дверь кухни открылась, и Большой Луи гордо сказал: «Ну вот, соус теперь такой, как надо. За стол, за стол! — он принял из рук Марфы блюдо с уткой.

— А меня, значит, и не ждут теперь, — раздался смешливый голос с лестницы. «Ну, значит, паштет, который я вам несу, — с дворцовой кухни, между прочим, — я сам и съем».

— Господи, — подумала Марфа, увидев зятя, — в обносках, а все равно — красавец. Ну да, он же мне говорил, он тут неподалеку, в трущобах, каморку держит безопасную, там переодевается и шпагу оставляет, когда сюда идет».

Она обняла Волка и усмехнулась: «Как там жена твоя?»

— Три дня назад, — ответил зять, — была хорошо, мадам Марта, я же тут в Тюильри ночую, но сегодня приду домой, обязательно. Что, — он понизил голос и кивнул на Джованни, — новости из Польши?

— Едем, да, — Марфа отвела его в сторону и еще тише сказала, по-русски: «Внук мой пишет, что везут их с Яика в Москву, Марину, Заруцкого и мальчика. Как раз к июлю и привезут, а мы в июле уже и сами — там будем».

Волк кивнул. «Ворон» в Амстердаме, Марфа Федоровна, готов отплыть в любое мгновение.

Так что сейчас дождемся родов и поедем, Федор Петрович здесь уже, закончили они все с замком, говорит — можно хоть завтра въезжать».

— Ну, хорошо, — Марфа отчего-то вздохнула. «Как дети, Лиза как?».

— Все в порядке, — Волк улыбнулся и добавил: «Но вы, же не будете тут оставаться, Марфа Федоровна?» — он обвел рукой комнату.

— Нет, конечно, — усмехнулась Марфа. «Пообедаем, вы сядете работать, а я к тебе пойду.

Багаж мой я прямо в Амстердам отправила, отсюда-то в мужском костюме поеду. Письма у Джона — она кивнула на стол, — целая пачка, а Джованни ваши возьмет, он отсюда — прямо в Кале».

— Письма, — подумал Волк. «А оттуда, из Квебека, придется кружным путем посылать — сначала в Париж, а уж потом — в Англию. Ну, мальчик этот, видно, хороший, — он взглянул на темноволосого юношу, — справится».

— Как вы туда приедете, дак там уже и морозы будут, — вдруг, задумчиво сказала ему теща, и, встряхнув головой, лукаво рассмеялась: «Ну да вы оба с Марьей — московские, не пропадете».