Дочь посчитала на пальцах и рассмеялась: «Как раз десяток, матушка». Марфа проводила глазами белокурую голову, и, шепнув: «Сияет-то как, — постучала в дверь соседней опочивальни.

— Еще даже семи нет! — раздался возмущенный, сонный голос Джованни.

— Я тебя жду внизу, — тихо сказала Марфа, приблизив губы к замочной скважине. «И шпагу не забудь».

Она пила кофе, стоя, когда Джованни, зайдя на кухню, приняв от мистрис Мак-Дугал серебряную чашку, ворчливо сказал: «Обычно в Лондоне я ношу шпагу только в одном месте».

— Вот туда, — Марфа натянула отделанные кружевами перчатки, — мы и едем, дорогой мистер ди Амальфи.

В саду дома Смоллов еще цвели розы. Марта, укачивая дочь, сидя на ступеньках крыльца, вдруг, грустно сказала: «Папа, так жалко, что вы уедете».

— Ну, не скоро еще, — Волк ласково коснулся укрытой меховым одеяльцем девочки. «Не раньше, как вы у нас в Париже погостите, милая. Вот весной и ждем вас, Тесса уже к тому времени подрастет, легче будет, — он посмотрел на чайку, что сидела на заборе и улыбнулся: «Не улетает?»

— И не улетит, — отозвалась Марта, прижавшись щекой к его руке. «Да, приедем, папа, я ведь следующей осенью уже в школу вернусь, скучаю я без девочек».

— Ты у меня молодец, — серьезно сказал Волк. Маленькая Тесса открыла темные, неожиданно ясные глаза, и Волк проследил за ее взглядом — девочка смотрела на поникший, сухой цветок, что рос у крыльца.

Лепестки стали медленно подниматься вверх, и Марта, чуть улыбнувшись, вздохнула: «Как ей с этим жить, папа?»

— Так же, как и тебе, — Волк потянулся и поцеловал смуглый, высокий лоб. «Так, чтобы вокруг все цвело, дочка».

Марта посмотрела на птиц, что, перекликаясь, плыли в осеннем небе. «Да. Ну, я помогу ей, папа. Вы, — она помолчала, — поговорите со Стивеном, как Николас их с верфей приведет. Я за вас очень, очень рада, — она легонько улыбнулась, — я ведь знаю, папа, что такое одиночество.

— Ну, — Волк рассмеялся и взял ее руку, — ты тогда совсем девочкой была, милая. И я знаю, — он чуть пожал длинные, ловкие пальцы, — что ты ради нас готова была собой пожертвовать.

Слава Богу, — он перекрестился, — что все по-другому сложилось. Я тебя очень люблю, дочка, — внезапно добавил он.

— Я тоже, папа, — женщина прижалась укрытой бархатным чепцом головой к его плечу и они, так и, держась за руки, улыбаясь, смотрели, как дитя, чуть позевывая, дрожа ресницами — засыпает.

Они медленно шли по берегу Темзы. Стивен посмотрел на отца и вдруг спросил: «Папа, а ты маму всегда любил?»

— А как же, — Волк усмехнулся, — с первого взгляда, ну, да я рассказывал тебе, как мы с ней на лошадях катались, там, в Сибири. А потом я ее стрелять учил.

— Ну, — присвистнул подросток, — тетю Мэри не надо учить стрелять, она сама — кого угодно научит. Надо было тебе на ней жениться еще тогда, — он махнул рукой в сторону реки, — как ты на Москву ездил.

— Надо было, — согласился Волк, и, сняв плащ, расстелив его на берегу, сказал: «Садись-ка.

Видишь, сглупил я тогда, со мной тоже такое бывает».

Стивен подпер подбородок кулаком и вдруг, радостно сказал: «Значит, теперь можно самому не готовить. Не то, что бы я не любил готовить… — спохватился мальчик.

— Отчего же, — возразил Волк, — Мэри тоже будет при дворе, у нее не всегда будет время заниматься хозяйством, дорогой мой. Так что, — он поцеловал белокурую голову, — можешь продолжать делать свои завтраки, они у тебя отлично получаются.

— Значит, теперь у меня есть маленькая сестра. Это здорово, — Стивен улыбнулся, — еще одна Марта.

— Надо сказать, — подумал Волк, искоса взглянув на сына. «Он уже большой мальчик, поймет».

Мужчина поднял какую-то палочку, и, бросив ее в Темзу, глубоко вздохнул: «У тебя и маленький брат есть».

Стивен, молча, слушал, а потом спросил: «Но как, же так, папа? Я думал, — мальчик покраснел, — что, ну, надо жениться…

— Надо, — согласился Волк, — и я, конечно, женился бы, — он развел руками, — если бы мать Питера этого захотела. Просто, — он помолчал, — я тебе этого еще не говорил, но сейчас скажу — мы оба сделали ошибку, но ребенок, — Волк улыбнулся, — Питер — он, ни в чем не виноват. И он каждый год будет с нами, следующим летом — в Париже, а потом — его будут привозить в Квебек. Так бывает, — он посмотрел в зеленые глаза сына и осторожно сказал:

«Я не горжусь тем, что случилось, сыночек, но Питер — он такой, же ребенок мне, как и ты.

Как Дэниел. Как вы все, — он указал в сторону черепичных крыш Дептфорда.

— Да, — Стивен взял его руку, — я понимаю, папа. Ну, — мальчик улыбнулся, — значит и младший брат, и младшая сестра. Хорошо.

— Иди-ка сюда, — Волк обнял его, и Стивен вдруг спросил: «Папа, а там, на севере — красиво?»

— Очень, — он закрыл глаза, вспоминая темно-синюю воду и белые, блестящие, режущие глаз айсберги.

— Я бы хотел, — серьезно сказал мальчик, — открывать новые земли.

— О, — Волк похлопал его по плечу, — тогда мы едем в нужное место, сыночек. Потому что там, — мужчина потянулся, — перед тобой будет целый континент. Как Сибирь, — добавил он, и внезапно увидел перед собой уходящие ввысь, могучие горы со снежными вершинами.

— Где я только с тех пор не был, — подумал Волк, — а их — никогда не забуду. И Москву тоже, жаль, конечно, что уже не вернуться туда.

Он чуть слышно вздохнул и услышал голос сына: «Тогда я буду тем, кто пойдет дальше, папа».

— Ну, уж нет, — Волк поднялся и подал ему руку, — это мы с тобой вместе сделаем, мой дорогой. Пошли, — он улыбнулся, — пора нам обедать, Марта, наверное, уже и на стол накрыла.

— Рошадка! — мальчик застыл на пороге комнаты и страстно повторил: «Рошадка!»

— Иди, конечно, дорогой, — Джон подтолкнул племянника. Констанца оглядела свою бывшую студию и улыбнулась: «Даже невозможно представить, что тут когда-то стоял телескоп».

— Телескоп я им поставлю, — Джон взял у нее второго сына. «Попозже, когда подрастут.

Видишь, — он указал на детскую, — глобус уже есть, это твой, старый».

Женщина посмотрела на большой глобус на дубовом постаменте и вспомнила ласковый голос: «Правильно, милая. Это Англия, а вот Италия. А это — Рим».

— В Риме мой папа, — сказала маленькая, рыженькая девочка и, добавив: «В тюрьме», — прижалась щекой к сухой, сильной, совсем не стариковской руке.

— Скучаю по отцу, — вдруг сказала Констанца и чуть вздохнула. Ноги утопали в персидском ковре, маленькие, резного дерева кроватки под кружевными балдахинами стояли рядом, в кедровых сундуках — Констанца приподняла крышку, — лежали деревянные куклы. «И домик тоже есть, — она улыбнулась и присев, заглянула в полукруглое окно под крышей кукольного домика. «Джон, — удивилась женщина, — это же моя студия. И я тоже там».

— Ну конечно, — мужчина погладил племянника по голове. «А ты качайся, Питер, сколько угодно».

— Ага, — тот рассмеялся и продолжил. «А это «Ворон», — Констанца прикоснулась к модели корабля, что стояла на полке. «И на палубе мы с Николасом, и Тунерк, — она погладила рыжую шерсть маленькой собаки.

— Это чтобы твои племянницы знали — где вы, — просто сказал Джон и, принюхавшись, добавил: «Пойдем, дорогой Джордан, помоемся и переоденемся».

— Да я сама, — запротестовала Констанца, но брат уже открывал дверь в умывальную — выложенную мрамором, с серебряными тазами, шелковыми салфетками и рядом хрустальных флаконов на изящном столе.

— Я, — обернулся он, — отец двоих детей, дорогая сестра, так что доверься мне, — он стал ловко разворачивать сверток с Джорданом. «Чистые пеленки там, — он кивнул на расписанный картинками диковинных животных итальянский комод. «А присыпка там, — он указал на эмалевую шкатулку. «Миссис Стэнли в переписке с какой-то итальянской акушеркой, та рекомендует тальк, и правда, — он стал мыть Джордана, — очень удобно».

— Джон, — сказала Констанца, рассматривая флаконы, — зачем Веронике и Джо ароматические эссенции? Им семь месяцев!»