Выслушав, девушка потянулась за вином, и, допив бокал, повертев его в руках, спросила: «А почему вы?»

Волк хмыкнул. «У Питера жена и дети, у Кеннета — тоже, и у моего Дэниела. А у меня только Этьенн, ну, да он уже большой. Уильям — единственный сын у адмирала, да и молод он еще, девятнадцать лет мальчику. А по мне, — мужчина чуть усмехнулся, — особо плакать некому. А там — Мэри, Генри, их семья — нельзя же их бросать просто так».

— А что там…, - Констанца не договорила и махнула головой на юг.

— Семейные дела — таинственно сказал Волк, — в Новом Свете. Растянутся на год. Даже королева не сможет этому противиться. Я и подтверждающими бумагами уже озаботился, на всякий случай. Отвезу Этьенна в Лондон и отправлюсь в Гренландию, а оттуда — дальше.

— Но вы ведь вернетесь? — тихо спросила Констанца.

— Ну, разумеется, — удивленно ответил Волк, поднимаясь. «Не было такого, чтобы я не возвращался. Смотрите, — сказал он, подходя к раскрытым на шумящее море ставням, — ни одного огонька на море, так грустно».

Констанца встала рядом, и, вдыхая запах соли, мокрых водорослей, кедра, взглянула в бесконечный, бушующий простор.

— Мне миссис Марта, давно, кое-что прочла, — он, на мгновение, закрыл глаза: «Каждая лодка на реке, — будто звезда в небе, — услышала Констанца. «Они идут своим курсом, повинуясь воле человека, а нам, тем, кто стоит на берегу, остается только следить за ними».

— В море, — тихо поправила она. «Каждая лодка в море. Мой отец написал это, вспоминая монастырь в Неаполе, где он был послушником. Окна его кельи выходили на залив. Вам тоже кажется, что вы стоите на берегу, мистер Майкл?»

— Часто, — сказал он задумчиво. «Но не сейчас, Констанца».

Порыв ветра захлопнул ставни, и он, целуя ее, распуская ей косы, шепнул: «Забери меня в море, Констанца, я прошу тебя!»

Она лежала на узкой кровати, чувствуя, — все телом, — его, — рядом, так, что казалось, — никого больше не было в мире, кроме них двоих. «Как хорошо, — наконец, сказала Констанца, не поворачиваясь, слушая рев бури за окном, — как спокойно».

— Теперь нам надо обвенчаться, — она ощутила его теплое дыхание, и ответила: «Нет, не надо».

— Не надо, — он глубоко, тяжело вздохнул, и, поцеловав смуглое плечо, взяв ее руку, попросил:

«Расскажи мне о небе, Констанца».

Она говорила, а Волк, целуя маленькие, в пятнах чернил пальцы, вдруг рассмеялся:

«Знаешь, я до девятнадцати лет не умел ни читать, ни писать».

— Как? — Констанца удивленно приподнялась.

— Так, — он ласково уложил ее на место. «Миссис Тео меня научила, как мы встретились. И об океанах мне рассказала, а ты, — он нежно коснулся губами длинных, темных ресниц, — о небе.

Констанца, — он взял ее лицо в ладони, — подумай, пожалуйста. Не говори сразу «нет».

— Ты меня не любишь, — она смотрела на него пристальными глазами и Волк, вдруг вспомнив, такие же темные, покорные глаза — покраснел.

— Я могу…,- начал он. Констанца потянулась и приложила палец к его губам. «Не надо. Я все помню. Не надо, — она обняла его, — сильно, привлекая к себе, и шепнула: «Твоя лодка еще придет, и моя — тоже. Но не сейчас, не здесь».

Через три дня, на рассвете, она проснулась от неожиданной тишины вокруг.

Высвободившись из его объятий, Констанца оделась и распахнула ставни — море было нежным, спокойным, над его серой, бесконечной гладью едва вставало солнце.

— Ну конечно, — вдруг подумала девушка, глядя на белые, поднимающиеся по мачтам паруса кораблей. «В пространстве нет ветра, нет штормов. Когда человек полетит к звездам, это будет легче, чем нам сейчас — пересечь пролив».

Она вздохнула и, написав на клочке бумаги два слова, присев на кровать — легко, едва касаясь, поцеловала его в лоб. Констанца оставила записку рядом с его рукой, и, спустившись по лестнице вниз, — в свежее, тихое утро — пошла в порт.

— А что ты ему написала? — поинтересовалась Мирьям, усаживая Констанцу на край кровати.

«Теперь просто надо ждать, ты дыши и доверься мне».

Та попыталась улыбнуться. «Поблагодарила его. Я же не думала…, - Констанца указала глазами на свой живот и откинулась на спину. Комкая пальцами простыню, закусив губы, она добавила: «Миссис Стэнли предлагала мне выпить снадобье, но это, — женщина сдержала крик, — бесчестно. Меня не насиловали, я взрослый человек, знала, на что шла. Дитя не виновато, что мы…, не любим друг друга».

Мирьям погладила ее руку: «Он же предложил тебе обвенчаться, да?»

— Раза три, — Констанца широко раздвинула ноги и застучала кулаком по кровати. «А вот теперь, — сказала она, — действительно больно. Но ничего, — она стала глубоко дышать, — терпеть можно. А он, — темные глаза блеснули, — он человек чести, Мирьям. Но я не могу, не могу…, - она замолчала, и, наконец, продолжила: «Не могу участвовать в этом фарсе, — ее губы презрительно искривились, — в церкви. Мой отец умер из-за своих убеждений, как я могу предать его память?»

Мирьям вымыла руки, и, вытирая их, осторожно спросила: «А если бы можно было без церкви? Ну, просто жить вместе? Ты бы жила с ним?»

— Гипотеза, — хмыкнула Констанца, — без фактов, ее подтверждающих, — просто сотрясение воздуха. А факты, — она застонала, — факты… я каждый день вижу у себя дома, в Лондоне.

Там один человек любит, а другой — нет. Это очень грустно, Мирьям. Тем более, — Констанца раскинула руки, и, подышав, тихо сказала: «Тем более — и я его не люблю».

— Бедная Белла, — Мирьям пожала руку Констанцы и стала ласково ее осматривать. «Ну вот, совсем немного осталось, скоро и узнаем, — кто это». Женщина улыбнулась, и роженица, серьезно посмотрев на нее, вдруг сказала: «Ты мой лучший друг, и всегда им останешься, Мирьям. Ну, да ты это знаешь…»

— Знаю, — Мирьям нагнулась и поцеловала женщину в щеку. «Ты тоже, Констанца. Давай, потерпи еще немного, все идет отлично».

— Я стараюсь, — Констанца села, и, взяв руки Мирьям, простонала: «А Белла…, Все это хорошо не закончится».

— Я тебе поесть принесла, — раздался робкий голос у двери.

— Заходи, конечно, — Констанца подняла голову от стола и рассмеялась: «Холодный ростбиф, как хорошо. Спасибо большое».

— А можно я тут посижу? — спросила Белла, ставя тарелку на стол. «Я тихо, мешать не буду, дай мне мою тетрадь с задачами».

— Шла бы ты спать, полночь уже, — ворчливо сказала Констанца, протягивая ей тетрадь.

Белла расправила подол шелкового платья, и тихо сказала, устраиваясь на скамеечке:

«Джон еще не вернулся. Я его подождать хочу».

Констанца посмотрела на склоненную, темноволосую голову, и, вздохнув, ничего не сказала.

Глубокой ночью она приподнялась на локте, и, взяв свечу, пройдя по коридору, остановилась — из-под двери кабинета была видна полоска света, из спальни брата доносились какие-то звуки — едва слышные, приглушенные.

Белла лежала, уткнув голову в кружевную подушку. Констанца присела на большую, под балдахином кровать, и, взяв ее за руку, сказала: «Ну, не надо, милая моя, девочка моя — не надо».

Девушка подняла заплаканные, изумрудные глаза. «Я урод, — сказала она твердо. «Я ничего не чувствую, и даже дитя — и то родить не могу. А он, — Белла мотнула головой в сторону коридора, — он…, - девушка согнулась в рыданиях.

— Не надо, — ласково велела Констанца. «Ну, не мог же он тебя обидеть».

Белла вытерла лицо рукавом шелковой рубашки и горько сказала: «Нет. Тяжело обидеть, когда не разговариваешь. Он приходит, и все это молча, молча, даже слова не скажет…., — она уронила лицо в колени и добавила: «Прости. Все хорошо, правда, прости меня».

Констанца обняла девушку и, прижав ее к себе, спросила: «Хочешь, я с ним поговорю?»

Белла испуганно помотала головой: «Бабушка пыталась, он ей сказал, что ни с кем не будет обсуждать свою жизнь с женой. Даже с ней. Можно, — она нашла руку Констанцы, — я с тобой посплю? Он в кабинете будет, как обычно».

— Можно, конечно, — вздохнула Констанца, поцеловав мягкие, пахнущие розами волосы.