Лиза поклонилась женщине и подумала: «Господи, бедная, дышит-то как прерывисто. Ну да Федя, конечно — кого хочешь, испугает, ежели не знать его».

— Перекусить-то, — спохватилась боярыня Романова, и, высунувшись за дверь, прошептала что-то.

Она опустилась на лавку, и, комкая край плата, неуверенно сказала: «А вы, Лизавета Петровна, говорят, болели?»

— Болела, — легко согласилась Лиза, — да, милостью Божией оправилась». Она перекрестилась и взглянула на дверь, — маленькая, стройная, девушка, с толстыми, белокурыми косами вошла в горницу с деревянным подносом в руках.

— Сие дочка моя старшая, Марья, — сказала Ульяна Федоровна, расставляя на столе заедки и кувшин с медом.

Девушка низко поклонилась, и Федор увидел, как она покраснела, — до нежной, украшенной только простой ниткой жемчугов, шеи. «Хороша, — смешливо подумал мужчина, — ну да говорил же я — Петька плохой не выберет».

Марья выскользнула за дверь и Федор, выпив, сказал: «Вот, что, Ульяна Федоровна, коли б время другое, было, мы бы по-старинному поступили, как отцами нашими заповедовано, как положено, разговор завели…»

— Сватать приехали, — испуганно подумала боярыня Романова. «Господи, да за кого? Уж не за князя ли Пожарского? Тот-то, Минин, женат вроде бы, Татьяной у него жену зовут. Господи, все с этой смутой перепуталось, но не стал бы Федор Петрович сватовством у простолюдина заниматься, сам, же он кровей древних, понимает — тако же и мы. Господи, спаси и сохрани, даже с Иваном Никитичем не посоветоваться, как же девку без отца замуж выдавать? А коли убьют Ивана? Хоша, говорят, новым царем сын Филарета патриарха будет, сродственник наш, а вдруг нет? Еще сошлют в Пустозерск какой-нибудь, девка там зачахнет, умрет, али за совсем худородного замуж выйдет, пьяницу какого-нибудь. Ох, Господи, грехи наши».

— Ульяна Федоровна, — осторожно сказала Лиза. «Вы Федора Петровича послушайте, что говорит он».

— А, да, да, — закивала боярыня Романова.

Федор терпеливо повторил: «Дак вот, Ульяна Федоровна, сын мой старший, Петр — по душе ему ваша Марья пришлась».

— Как? — забормотала Романова. «А как же, Федор Петрович, ну, с Иваном Никитичем, ну, что он…, - женщина не закончила и густо покраснела.

— То отец, — рассудительно ответил Федор, — а то-дочь. Петр наш, ежели все сложится, с Марьей жить станет, а не с Иваном Никитичем, — боярыня Романова посмотрела на едва заметную улыбку мужчины, и чуть не охнула вслух: «Господи, честь, какая. Кровные родственники Ивана Васильевича покойного, на ступенях трона рождены, да и богат Федор Петрович — даже со смутой этой, вона, сколько вотчин у него тут, на Волге одной. А Петра — то я видела этого — красавец, в родителей, и высокий какой. Господи, еще Марья упрямиться начнет, ну да ей, дуре, объясню, что по нынешним временам за такое сватовство руки им целовать надо».

— Может, — ласково предложила Лиза, — вы, Ульяна Федоровна, Марьюшку позовете? Все ж прошли те времена, как девушек, не спросивши, замуж выдавали. Ежели не по душе ей Петя, мы ее неволить не будем, грех это.

— Да, да, — закивала Романова, и Лиза, подождав, пока она выйдет, шепнула мужу: «Совсем обомлела, бедная».

— Конечно, — вполголоса ответил Федор, — она ведь сидит тут и ждет, — когда ее в Каргополь сошлют, ну, за Ивана Никитича дела. А тут мы, — он рассмеялся и, закинув руки за голову, потянулся, — со сватовством сим.

— Иди, иди, — раздался из-за двери голос Ульяны Федоровны.

Марья Романова робко вошла в крестовую палату и, низко поклонившись, подумала:

«Господи, какая матушка у Пети красивая. Видать, помогли молитвы-то, оправилась она».

Девушка почувствовала, что краснеет, и, сжав руки, подумала: «Да не может быть такого, Господи, чтобы они меня за Петю сватать приехали».

— Вот, — добродушно сказал Федор, — Марья Ивановна, сын наш, Петр Федорович, спрашивает — не согласитесь ли за него замуж пойти? Вы уж простите, что заместо сватов мы сами к вам явились, — мужчина развел руками, — да время такое.

Лиза увидела слезы в синих, укрытых длинными, темными, ресницами глазах, и девушка сказала, — нежно, тихо, едва дыша: «Вы передайте, пожалуйста, Петру Федоровичу, что сие честь для меня великая, и что я согласна, конечно, согласна!»

Ульяна Федоровна подозрительно посмотрела на дочь: «Ну да, конечно, сего Петра попробуй не заметь — двенадцати вершков, косая сажень в плечах. И хорошо, что молодой, зачем Марье со стариком жить».

— Ну все, — она повернула дочь к двери, — сказала, что взамуж за него пойдешь, и хватит, неча тебе тут со взрослыми сидеть».

Марья еще раз поклонилась, и Лиза ласково подумала: «Ну да хорошая девица, сразу видно.

Господи, спасибо тебе».

— А что, сватья, — Федор оглядел стол, — может, водочки все же выпьем? Обед прошел уже, можно, немножечко.

— Сейчас, сейчас, Федор Петрович, — засуетилась Романова и Лиза едва слышно, укоризненно, сказала: «Федя!»

— А что? — муж поднял бровь. «Ты порядков старых не рушь, Лизавета, предки наши по стаканчику пили на сватовстве, и нам, — тако же надо».

Когда они вышли из ворот усадьбы, Лиза посмотрела на сына, — тот стоял на откосе холма, засунув руки в карманы кафтана, рыжие волосы ерошил ветер, — и тихо проговорила:

«Может, стоило бы их Покровом этим повенчать, Федя? Что ждать-то?»

— Дак Лизавета, — муж взял ее за руку, — война же. Я, конечно, за Петькой присмотрю, однако знаешь ты, — не такой я человек, чтобы сына прятать, когда народ наш, весь, на врага поднялся. А случись что с ним — Марья вдовой останется, да еще, может, и с чадом на руках.

Девке семнадцати еще не было, тяжело сие. Пусть подождут, как поляков разобьем, как царь у нас будет — пусть и женятся.

— А ведь Федя тако же — может с войны не вернуться, — пронеслось в голове у Лизы. «Господи, нет, только не это!».

Сын подошел к ним, и Федор, глядя на обеспокоенное, еще совсем молодое лицо, рассмеялся: «Да иди, Петька, женихайся. Там, правда, Ульяна Федоровна в палате крестовой сидит, ну, да, может, выйдет, по хозяйству, хоша на ненадолго, — Федор со значением посмотрел на сына.

— Уже не через забор, — смеясь, добавила Лиза. «А как война закончится — и повенчаетесь, Петруша».

— Спасибо вам, — Петя покраснел и вдруг, глядя куда-то вдаль, сказал: «И как мне вас благодарить-то, матушка, батюшка?»

— Внуков нам родить, как тут царь законный на престоле будет, — ворчливо сказал отец, подталкивая его к воротам усадьбы. «Иди к невесте своей, а мы с матерью тут посидим, вон, хоша и осень, а солнце жаркое еще».

Лиза расправила подол летника, и, устроившись в руках у мужа, глядя на Волгу, спросила:

«Дак этот, сын патриарха Филарета, царем будет?»

— Ну, — Федор зевнул, — я — за него, Лизавета. Уж лучше, чем этот Владислав, или сын короля шведского, как его там, Карл. Что поляки, что шведы — все одно, им бы не страну поднимать, а карманы свои набить. А тут, хоша Михайло Федорович и юноша еще, а вроде, говорят, разумный, и мать у него — такая же. Только все равно…, - он махнул рукой.

— Что такое? — озабоченно спросила Лиза.

— Да пани Марина, старая наша знакомая — тако же, сына родила, — зло ответил муж, то ли от самозванца второго, то ли от Заруцкого — она вроде с ним сейчас живет. Поймать бы их, да на виселицу, — только с ними еще новой смуты не хватало.

Лиза вспомнила тяжелые, черные волосы, дымно-серые глаза, и тихо сказала: «Жалко ее, Федя. Она ж совсем девочкой была, как ее за этого самозванца выдали».

Муж погладил ее по прикрытой платком голове: «Ты — тако же, Лизавета, как с Шуйским тебя обвенчать собирались. Однако ж — ко мне сбежала».

— Я, Федя, — рассмеялась жена, — любила тебя — более жизни, и всегда любить буду. А пани Марина, — Лиза пожала плечами, — видно, и не любила никого, никогда.

— Да, — сказал муж, прижавшись щекой к ее мягкому плечу, вдыхая запах свежего хлеба, и про себя добавил: «Нет».

— А ты быстро из Владимира вернешься? — Лиза улыбнулась, перебирая его сильные пальцы.