— Беру, — тихо, ласково, сказал мужчина.

Рэйчел подняла аквамариновые глаза и, услышав обращенные к ней слова священника, покраснев, ответила: «Беру».

— А теперь возьмите правой руку правую руку жениха и повторяйте за мной, — терпеливо сказал священник.

— Я, Рэйчел, беру тебя, Питера, в свои венчанные мужья, чтобы отныне быть вместе в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, чтобы любить, заботиться и повиноваться, пока смерть не разлучит нас, согласно святой воле Божьей; и для того связываю тебя моим честным словом, — медленно, запинаясь, произнесла девушка, и священник про себя вздохнул:

— Ну и акцент. Не страшно, конечно, уж кого я только не венчал, вон, на Бедфорд-стрит миссис Стерлинг живет, ту вообще — из Гвинеи привезли. А эта, испанка, вроде бы.

— Кольцо, — сказал он Питеру. Тот вынул из кармана камзола серебряное колечко и положил на Библию, вместе с монетами — платой священнику и причетнику. «Ну, это не считая того, что мне третьего дня передали, — усмехнулся священник, благословляя кольцо.

— Этим кольцом я беру тебя в жены, почитаю тебя своим телом, и наделяю тебя всем моим имуществом: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь, — сказал Питер, и Рэйчел улыбнулась ему — так, что до конца церемонии он не видел больше ничего, кроме ее огромных, нежных, устремленных на него глаз.

Цезарь весело лаял, то запрыгивая в карету, то выбираясь из нее на двор таверны. В розовато-лиловом, вечернем небе парили, перекликаясь, чайки.

— Сундук с кладом пусть не трогают, — велел Питер сестре. «Я вернусь, и всем этим сам буду заниматься — и кладом, и разделом долей по завещанию. Ну, все, — он поцеловал Полли и Александра, — с Богом. Дня за четыре доберетесь, думаю. И сразу в усадьбу езжай, они там все, наверное».

— Может, «Открытие» в другой порт пришло, — вздохнула Полли. «Может, в Ирландию, и Мэри дома уже».

Она привлекла к себе Рэйчел и шепнула ей на ухо: «Все будет хорошо, милая». Девушка подергала ленты скромного чепца и нежно улыбнулась, глядя на мужа.

— Мы там все убрали, у Ньюпорта, — сказала Полли брату, — и на рынок я сходила, завтра воскресенье ведь, так что голодать не будете. Хлеб свежий, сегодня пекли, вино тоже купила. Ты-то чем заниматься будешь? — усмехнулась она.

— Мне надо доклад его Величеству закончить, а то в Лондоне на это времени не найдешь, — ответил брат. «Ну и, — он внезапно покраснел, — Берри меня с местными купцами свел, взял всякой мелочевки, буду вразнос по деревням торговать, работать-то надо».

— Ну-ну, — только и сказала Полли, подхватив платье, садясь в карету. Александр и Цезарь высунулись из окна, мальчик помахал рукой и крикнул: «В Лондоне увидимся!». Пес залаял и карета, загромыхав, выкатилась из ворот таверны на лондонскую дорогу.

Питер посмотрел в прозрачные, обрамленные рыжими ресницами глаза, и шепнул: «Пойдем, любовь моя».

Маленький, серый, из грубого камня дом стоял прямо на откосе холма, над темным, чуть волнующимся морем. Свеча, в простом глиняном подсвечнике, стояла на полу. Он поцеловал рыжие, разметавшиеся по его плечу волосы, и Рэйчел, чуть подняв голову, вытерев глаза, тихо сказала: «Я не знала, не думала, что так бывает, Питер. Так хорошо, так хорошо. Только…, - она покраснела.

— Что? — ласково спросил он, вдыхая ее запах — свежесть и чуть-чуть соли. «Это море, — подумал мужчина, целуя маленькую, высокую, белую, как снег грудь. «Господи, как я ее люблю».

— Я кричала, — неразборчиво пробормотала жена. «Так нельзя, да?»

— Так нужно, — он поцеловал самые нежные на свете губы. «И так будет всегда, обещаю тебе.

Только, — он прижал к себе жену, — это еще не все. Вот так, ложись, и просто обними меня».

— Я люблю тебя, — шепнула она ему на ухо, приподнявшись. «Я так люблю тебя, я вся, вся твоя, Питер!»

— Медленно, очень медленно, — велел он себе. «Потерпи, Господи, девочка моя, любимая моя, за что мне такое счастье».

Ее глаза расширились, и Питер тихо сказал: «Ты сейчас как солнце — вся светишься. Не больно?»

— Нет! — застонала Рэйчел, прижимая его к себе. «Пожалуйста, я так хочу тебя, еще, еще!»

Она закричала, — коротко, сладко, а потом не осталось ничего, кроме шума моря за раскрытыми ставнями, и она была — вся его, до последнего движения, до кончиков рыжих, мягких волос, до того мгновения, когда он услышал свое имя. Она сказала его одним дыханием, не отрываясь от его губ, и повторила: «Любимый мой!»

Над заливом вставал чуть заметный, слабый рассвет. «Спи, — сказал Питер ласково, укладывая ее у себя на груди, натягивая на стройные плечи грубое, шерстяное одеяло.

«Потом проснемся, поедим, и опять вернемся сюда, — он улыбнулся.

— Я хочу, — отчаянно зевая, проговорила Рэйчел, — еще кое-что сделать. Мне Полли сказала, так вам, — ну, мужчинам, — приятно.

— Ну, сделай, — Питер поднял бровь. «И вправду, — он взял ее руку, и положил куда надо, — сама же чувствуешь, я в этом нуждаюсь».

— А почему так? — задумчиво спросила Рэйчел, откинув одеяло. «Ну, — она покраснела и не закончила.

— Потому что ты рядом, — Питер притянул ее к себе и поцеловал розовые, маленькие соски. «Я же тебе сказал — так будет всегда».

— Одна старая индианка, — Рэйчел коснулась его маленькой рукой, и Питер велел: «Еще!».

«Так вот, — продолжила жена, — она мне там, в стойбище, сказала, что мне повезло с мужем.

Я понимаю, почему, — девушка прикусила губу и рассмеялась. «Только я не умею, — грустно продолжила Рэйчел, наклоняясь над ним. «Ты мне скажи, что надо делать».

— Вот это, — Питер с шумом вздохнул, — и делай, любовь моя. А потом, — он рассмеялся и счастливо закрыл глаза, — я тебе еще кое-что покажу. А потом — спать.

Она заснула, как ребенок, — мгновенно, уткнувшись лицом в его грудь, чуть посапывая. Питер, обнимая ее, потягиваясь, подумал: «Господи, и так теперь будет всю жизнь. Истинно, благ Господь ко мне, и нечего мне больше желать».

Мистрис Доусон кинула попугаю семян из холщового мешочка и зоркими глазами оглядела гостиную.

— Ну, вроде вычистила, — подумала экономка. «Хоть и следующей неделей вернутся, а все равно — убирать надо. Мне, хоть и шестьдесят пять этим годом, но справляюсь. Вот детей мистера Питера понянчу, — и на покой уйду, миссис Марта мне давно сказала, что я тут буду жить, в усадьбе. Ну и хорошо. А в город найдем кого-нибудь, может, у мистера Джона есть надежная женщина на примете.

Экономка чуть вздохнула, и разложила бархатные подушки на изящной кушетке.

— Когда одна, — хмыкнула мистрис Доусон, спускаясь вниз, — и есть не хочется. Ну, холодный ростбиф в кладовой лежит, за пивом я в деревню сходила, с утра, пообедаю, а потом на кладбище, приберусь. Бедненькая миссис Юджиния, тридцати еще не было, как умерла.

Хоть бы мистер Дэниел быстрее вернулся, дочка-то без отца скучает».

Женщина поправила массивные серебряные подсвечники на столе черного дерева, в передней, и настороженно замерла.

— Вроде стучат, в ворота, — сказала она себе. «И собака лает. Из деревни, пришли, что ли, лошадей чистить? Так с утра уже были, и прогуляли их тоже».

Мистрис Доусон покрепче завязала ленты чепца, и, вздохнув, пошла по серым булыжникам двора к ограде усадьбы.

Она посмотрела в прорезь и ахнула: «Господи, да не может быть!»

— Открывайте, мистрис Доусон, — раздался веселый, знакомый, голос, и смуглая, высокая, темноволосая женщина, наклонившись, поцеловала ее в щеку.

— Мисс Полли, — всхлипнула экономка, — то есть, леди Говард, простите, пожалуйста…

— Мисс Полли, — женщина все обнимала мистрис Доусон. «Господи, как я рада, как рада, наконец-то мы дома!»

— Миссис Марта мне сказал, что его светлость граф Ноттингем погиб, — экономка вытирала слезы, — там, в Новом Свете.

— Да, — Полли прижалась мягкой щекой к ее щеке, — уже три года как вдовею, мистрис Доусон.

А Мэри приехала?

— Не было ее, — покачала головой женщина. «Мисс Полли, а мистер Питер — с ним все хорошо? И мистер Дэниел? — озабоченно добавила она.