— Я слышала о таком, в Копенгагене, — Мэри тихо выругалась. «Бедная донья Ракель, она же никогда не ела ржаного хлеба, неудивительно, что она сразу заболела. А нам с Энни он хлеба не давал, Питер».

— Ты носила, а Энни он хотел взять себе в жены, ему не с руки было вас травить, — Питер остановился на церковном дворе и прислушался.

— Ты думаешь, он знал? — спросила Мэри. «Ну, о муке?»

— Если и не знал сначала, то, как только люди стали заболевать — понял. И кормил их ядом все это время. Мерзавец, какой мерзавец! — Питер покачал головой.

— Нет! — раздался отчаянный женский крик из церкви. Питер, побледнев, прицелился и велел Мэри: «Стреляй туда же, куда и я, сейчас этот засов слетит».

Запахло порохом, пули вонзились в толстую, деревянную дверь, и Питер, толкнув ее плечом, поднял пистолет, и тихо велел: «А ну поднимайтесь, кузен Майкл!».

Испачканное кровью, расцарапанное лицо уставилось на него, и священник, завыл, вращая глазами: «Антихрист, Антихрист!»

— Оставьте эти сказки для вашей общины, кузен, — Питер поморщился и, пройдя в церковь, приставил пистолет к его затылку. «Пойдемте, я вас сейчас запру в здании совета, — вы ведь даже о камере позаботились, с решетками, — и поговорю с вами, о том, о сем».

Мэри встала на колени у тела девушки — Ракель лежала ничком, уткнувшись лицом в деревянный пол, и тихо сказала: «Питер, посмотри, он ее душил. Синяки на шее. Бедная, бедная девочка».

Она тихонько потормошила Ракель и та, очнувшись, пробормотала что-то.

— Все хорошо, — ласково сказала Мэри. «Все хорошо, милая».

— Где я? — недоуменно оглянулась девушка и тут же густо, ярко покраснела: «Сеньор Питер!

Моя рубашка, сеньора Мэри, дайте мне, пожалуйста, мою рубашку!».

— Да он и не видел ничего, — шепнула Мэри, накрывая белую спину рубашкой. «Тут ведь темно. Вы отдышитесь, и пойдем домой. Я разбужу сеньору Полину, мы вас полечим, и потом ляжете спать».

— Ну, предположим, кое-что я все-таки видел, — усмехнулся про себя Питер, подталкивая кузена пистолетом. «И хотел бы увидеть еще раз. Много раз. Всю жизнь хочу на это смотреть».

— Вот что, дорогой мой преподобный отец, — жестко сказал он, выйдя во двор. «Одно движение — и я стреляю. Обычно в спину я этого не делаю, но ради вас могу изменить своим правилам, понятно?».

Майкл молчал и Питер, вздохнув, посмотрев на черное, затянутое тучами небо, велел:

«Шевелитесь!». С океана дул свежий, восточный ветер, пахло солью, и Питер вдруг подумал:

«Завтра схожу на берег, я там какие-то цветы видел, маленькие, соберу и принесу ей. Хоть они и невидные — а все равно, пусть девочка порадуется».

Питер невольно улыбнулся, и повел кузена к зданию совета.

В открытые ставни вливался теплый, почти весенний воздух. Питер обвел глазами членов совета и сказал: «Вот, господа. Зачитать вам показания его преподобия еще раз или все понятно?».

В тишине был слышен веселый лай Цезаря и крик Александра: «Энни, ну скорей же! Пора уже сети вытаскивать, скоро и обед».

— Показания написаны его рукой и подписаны им же, — неизвестно зачем добавил Питер, глядя на свернутые листы бумаги, что лежали в центре стола. «Ну да, впрочем, вы видели».

— А как же отродье дьявола? — упрямо спросил мистер Брамли. «Да хоть у своего племянника, Александра, спросите, мистер Кроу, — это ведь он его из реки выловил».

Питер вздохнул. «Мистер Брамли, поскольку этого тела уже нет, — вы его благополучно сожгли, — то ничего вам сказать не могу. Однако вы сами знаете — ребенок может быть мертворожденным, особенно с такими уродствами. Ничего сверхъестественного я здесь не вижу. Разумеется, — он поднял бровь, — я распорядился сжечь всю отравленную муку».

— Но мы, же будем голодать! — вскричал кто-то.

— Не будете, — Питер вздохнул и посмотрел на истрепанный рукав своей льняной рубашки.

«Мэри обещала сшить новую, — вспомнил он — хотя, конечно, тут такие ткани, что носить страшно. Ну да ладно, придется потерпеть».

— Не будете, — повторил он. «Я никуда отсюда не уеду, пока не подойдут корабли капитана Ньюпорта, господа. Не могу же я оставить колонию в руках людей, которым, — Питер язвительно усмехнулся, — по ночам является дьявол.

— Так что за работу, господа, вы, мистер Брамли, возьмите несколько человек, и приведите в порядок счетные книги, я там сделал пометки, а всех остальных я сейчас расставлю по своим местам. Каждый вечер будем встречаться, и отчитываться друг другу. Женщины уже вчера, между прочим, — Питер улыбнулся, — занялись огородами.

— Женщинам запрещено выходить на улицу без разрешения мужа, — пробормотал кто-то из членов совета.

Питер помолчал и спокойно ответил: «Эти правила установил тот же человек, который год кормил вас отравой, хотел обвенчаться с двенадцатилетним ребенком, разрешил многоженство и пытался изнасиловать невинную девушку прямо в церкви. Мне кажется, господа, — он поднялся, — что вам не стоит возвращаться к тому образу жизни, что вы вели раньше, мой вам совет».

— А как себя чувствует мисс Рэйчел? — тревожно спросил кто-то.

— Хорошо, — Питер улыбнулся. «С ней все будет в порядке». Он посмотрел на голубое, с высокими, белыми облаками небо и добавил: «А преподобный отец пусть посидит в подвале, потом решим, что с ним делать, господа. Ну, — он засучил рукава рубашки, — за дело, уважаемые. Поскольку мистер Уильямс еще у индейцев, плотницкие работы я беру на себя».

— Вы же торговец, мистер Кроу, — недоуменно пробормотал Брамли.

— Я прежде всего мужчина, — Питер невольно рассмеялся. «А значит, я умею владеть не только пером, но еще и шпагой. И топором тоже, — он почесал в бороде и добавил: «Только сначала я побреюсь».

Полли разложила на холщовой салфетке грубые ножницы и стальную, прямую бритву, и велела: «Садись, я тебя и постригу заодно». Она накинула вторую салфетку на плечи брата и развела простое, серое мыло в оловянной миске.

— Приеду в Лондон, — сказал Питер, закрыв глаза, — сразу пойду к тому цирюльнику, куда еще сэр Стивен покойный с отцом моим ходили. Адмирал туда же ходит, и твой отец. У него эссенция сандала отличная, еще со старых времен. Ты только не порежь меня, — добавил мужчина обеспокоенно.

— Не порежу, — сварливо сказала Полли, намыливая его шею. «Потом поднимись к донье Ракели, у нее для тебя подарок есть».

— Подарок, — задумчиво проговорил Питер. «Как она?»

— Не улыбайся, — велела Полли, а то — точно порежу. Она хорошо, а если ты к ней зайдешь — будет еще лучше. Мы ей желудок промыли, второй день на воде держим. Синяки и царапины тоже пройдут, он ведь не успел ничего, ну, сам понимаешь, — Полли вздохнула. «Девочка не помнит ту ночь, да оно и к лучшему. А что с ним? — женщина кивнула в сторону здания совета.

— С ним, — Питер поежился, — Полли вытирала его лицо грубой салфеткой, — завтра или послезавтра будет покончено. Ключей от подвала ни у кого, кроме меня, нет».

— Я даже видеть его не хочу, — зло сказала женщина, щелкая ножницами.

— А я хочу, — раздался тихий голос сзади. Мэри стояла на пороге, отряхивая руки. «Рыбу солили, — рассмеялась женщина, — я вспомнила, как на Москве это делают. Боюсь только, бочек не хватит, скорей бы уж мистер Уильямс вернулся».

— Вернется, — пообещал брат. Полли стала подстригать ему волосы, и Питер спросил, так и не поворачиваясь: «Ты уверена, Мэри?».

— Уверена, — холодно ответила сестра. «Хочется в последний раз посмотреть на него, Питер.

Ну и он — пусть на меня посмотрит. Я следующая, Полли, — добавила она, указывая на ножницы.

— Концы тебе подровнять? — спросила ее женщина.

— Нет, — тонкие, розовые губы усмехнулись. «Боюсь, что это займет больше времени».

Ракель полусидела в кровати, наклонившись над шитьем. Полуденное, уже теплое солнце падало на простое, грубой шерсти, одеяло, на деревянном табурете, рядом с кроватью, в кувшине стоял букет мелких, светло-голубых цветов.

В дверь тихо постучали, и Цезарь, что лежал на полу, лениво подняв одно ухо, — гавкнул.