Майкл сел, и, достав из кармана маленькое Евангелие, начал: «Иисус же, видя помышления их, сказал: для чего вы мыслите худое в сердцах ваших? Ибо, что легче сказать: прощаются тебе грехи, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи».

Он перекрестился и сказал: «Я молюсь за тебя, Мэри, и за душу невинно убиенного младенца, нашего сына. Иисус принял его в свои объятья, примет и тебя, ибо он прощает все грехи».

Женщина внезапно откинула одеяло и на него посмотрели запавшие, обведенные темными кругами, лазоревые глаза.

— О нет, Майкл, — каркающим, сухим голосом сказала жена, — не все. Ибо сказано: «Воспрянь, воспрянь, восстань, Иерусалим, ты, который из руки Господа выпил чашу ярости Его». Это от Исайи, Майкл, ну да, впрочем, ты знаешь.

Тонкие, искусанные губы усмехнулись: «Так что готовься, Майкл — чаша ярости Господа переполнена, и прольется гневом Его».

Он отложил Евангелие, и ударил ее — так, что голова в чепце мотнулась, из разбитого рта потекла кровь, а она все смотрела на него — не отводя глаз.

Энни убрала со стола, и, глядя на руку отчима — большую, с покрытыми ссадинами костяшками, присев, спросила: «Можно мне подняться в свою комнату? Я хочу пересмотреть вещи, и починить то, что порвалось».

Майкл посмотрел на девочку и подумал: «Стоит с ними двумя одновременно повенчаться.

Да, пусть так и будет. Жаль, конечно, что детей они пока не принесут, ну да ладно — года через два-три, уже и родят. Как доберемся до нужного места, надо будет индианок еще пригнать — в жены мужчинам. Тоже молоденьких.

— А мои сыновья потом встанут в главе общины, разумеется. Ну да у меня лет сорок еще впереди, — он даже улыбнулся, — дорогой папа вон, до смерти самой со шлюхами развлекался. Так что у меня будет много детей».

Девочка все стояла, глядя в пол, и Майкл сказал: «В следующее воскресенье я с тобой обвенчаюсь, Энни. Тебе известны обязанности жены?»

— Чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою, но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию, — она набрала воздуха и продолжила:

— Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление; впрочем спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием, — Энни выдохнула и застыла, так и не поднимая головы.

— Правильно, — сказал Майкл.

— Можешь идти. После венчания, на следующий день, мы отправимся в землю обетованную.

Чтобы побороть твою греховную, унаследованную от родителей, склонность ко лжи и неповиновению, ты должна усердно молиться и с благодарностью принимать наказания. Как сказал Иисус: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос, глава Церкви, и Он же Спаситель тела. Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем». Понятно?

Она кивнула и еще раз присела.

— Бить, бить, каждый день бить, — сказал себе Майкл, слыша ее легкие шаги вверх по лестнице. «Только так они учатся покорности и праведности. Тем более эту, — он вздохнул и перекрестился. «Ну да ничего, лодки готовы, люди складываются, к весне достигнем земли обетованной, начнем строиться, пахать, сеять, дети будет рождаться. Золота у меня уже сейчас много, а будет, как с дорогими родственниками покончу — еще больше. Так что впереди у нас — процветание».

Он еще раз перекрестился, и, раскрыв Евангелие, — углубился в чтение.

Чарли Уильямс поднял голову и тихо велел Энни: «Бросай!»

Девочка спустила вниз разорванную и связанную простыню, и, ловко упираясь ногами в бревенчатую стену дома, — спрыгнула на землю.

— Пригодится, — сказала она, сворачивая тряпки. «Я там из одеяла куклу на постели сделала, может, он и не станет сегодня ко мне заходить, но так — на всякий случай. Что они там?»

— Молятся, — Чарли сплюнул. «Я к Маргарет заходил — мать ее избила, до крови. А его преподобие сказал, что мне завтра надо повенчаться. Ну да завтра, — мальчик криво улыбнулся, — мы уже далеко будем, надеюсь. Как твоя мама?»

Энни вздохнула: «Надо быстрее индейцев привести. Мне все равно — пусть они хоть весь Джеймстаун сожгут, но маму надо спасти».

— Пошли быстрее, — сказал Чарли, — а то они сейчас закончат еще. Одежду я тебе принес, там лежит, у лаза. Правда, — он взглянул на девочку, — с тебя все сваливаться будет.

— Ничего, — отмахнулась Энни. «Я тоже нож взяла, пистолеты он запирает, а ножи — нет, готовить-то мне надо, — она чуть усмехнулась».

— Иди ты первая, — велел Чарли, когда они стояли у лаза, — я постерегу.

Энни кивнула и нырнула в темную, узкую нору на задах сарая. Чарли проводил ее глазами и вздрогнул — чья-то рука легла ему на плечо.

В мужском доме, на расстеленных по земле шкурах, были расставлены глиняные тарелки с дымящимися кусками жареной оленины. Огромная стопка кукурузных лепешек таяла на глазах, и Питер, наклонившись к уху капитана Смита, сказал: «А тут всегда ночью едят?»

— Ну, — Смит пожал плечами, — Вахунсонакок так захотел, мы же гости, нельзя, чтобы гость лег спать на пустой желудок.

— А он неплохо знает испанский, — заметил Дэниел, искоса рассматривая вождя — высокого, широкоплечего мужчину, смуглого, со спускающимися на мускулистую спину, черными волосами. Синие, причудливые татуировки бежали вдоль его рук, украшенных кожаными, вышитыми браслетами.

Смит усмехнулся. «То история давняя. Испанцы тут пытались закрепиться, больше сорока лет назад, когда никого из нас еще и на свете не было. Построили миссию, привезли священников, иезуитов, и похитили его отца, — он чуть кивнул головой в сторону вождя.

— Ну да отец его тогда еще ребенком был. Отправили его в Мадрид, крестили Луисом, учили в семинарии, даже королю Филиппу представляли. А потом он сюда вернулся, иезуиты думали — он начнет христианство среди индейцев проповедовать. Юноша сбежал, вернулся к своему племени, и они разорили миссию. Священников тоже вырезали, — добавил Смит, обмакивая лепешку в тыквенный суп. «Но детей своих дон Луис испанскому научил, и с христианством они знакомы».

— Да, — только и сказал Питер, глядя на строгий, бронзовый, профиль мужчины. «А что тут, у всех по нескольку жен?»

— Только у вождей, да и то, — капитан тихо рассмеялся, — тут же, как у нас, в Англии, — и женщина может вождем стать, если нет сыновей. А Вахунсонакок берет жен не просто так, — а чтобы союзы с другими племенами заключать. Мать моей Покахонтас, покойная, с севера была, от Большой Воды, как они говорят.

— Тут же рядом море, или это какое-то другое? — недоуменно спросил Дэниел.

— Озера, — Смит вздохнул, — ну да Сэмуэль де Шамплен до них первым доберется, ему ближе.

А насчет женщин — тут же имущество по матери передается, и ребенок считается — семьи матери. Так что вы, мистер Кроу, правильно со своим племянником приехали — дядя по матери тут и главный воспитатель, и наставник у мальчиков.

Вахунсонакок выслушал то, что ему шептали на ухо сзади, и, громко сказал, глядя на Питера:

— Твоя сестра, и племянник могут уйти с тобой, я разрешаю. Ты хорошо сделал, что вернулся за ними, это твоя обязанность, как мужчины. Но мне сказали, что у вас есть женщина с красной головой, белая, как молоко. Ты оставишь ее мне, моя дочь выйдет замуж за англичанина, — он кивнул на Смита, — и мы расстанемся друзьями.

Мужчина щелкнул пальцами и велел: «Приведите ее, из женского дома, я никогда не видел красных волос».

Дэниел, было, открыл рот, но Питер положил руку на его плечо, и спокойно сказал: «Тише».

— Но донья Ракель…, - недоуменно проговорил юноша.

В лазоревых глазах Питера заиграл смех и он велел: «Сиди, и молчи, ради Бога. Я не учу тебя водить корабли, а ты не учи меня, как торговаться».