Она посмотрела вдаль и вспомнила золото лесов и блестящую ленту Темзы под откосом холма. «Да, ведь Фрэнсис то же самое говорил, — подумала Полли. «Господи, и правда, тринадцать лет прошло. Нет, нет, нельзя, не смей, — приказала она себе, — нельзя!
— Вы не сможете ждать всю жизнь, — сказала Полли едва слышно, — кузен Ник. Таким, как я — женщина поднялась, — нельзя выходить замуж. Простите, — она, отвернувшись, сняла камзол, и, положив его на камень, пошла вверх по тропинке.
Ветер развевал подол ее платья, играл лентами чепца, темные волосы бились по стройной спине, и капитан Кроу, положив руку на эфес шпаги, сказал себе: «Ну, уж нет. Что бы там ни было — я с этим справлюсь. Обещаю, — добавил он, обернувшись к океану.
Тот ласково, знакомо зашумел и Николас улыбнувшись, повторил: «Обещаю».
— Голова не кружится? — спросил Николас у Александра. Мальчик перегнулся вниз, — они стояли на марсе, — и весело ответил: «Нет, капитан! Наоборот — ребенок раскинул руки и улыбнулся, — тут хорошо!».
— Это пока ветра нет, — ухмыльнулся Николас. «А ты попробуй тут удержаться в шторм, да еще когда дождь сверху поливает. Я, — он задумался, — ну да, уже восьми лет сюда в первый раз поднялся, на корабле своего отца».
Александр открыл рот и зачарованно сказал: «Ваш отец ведь Ворон, да. Мама мне о нем рассказывала. Я бы очень, очень хотел стать моряком, — мальчик погрустнел, — но теперь не получится. Мама мне сказала, что с вами можно говорить, ну — мальчик помялся, — вы ведь ее кузен…
— Можно, конечно, — ласково сказал Николас. «И о том, чем занимался твой отец — я тоже знаю».
— Ну вот, — мальчик вздохнул, положив изящную, красивую руку на канат, — я ведь единственный сын, дядя Николас». Он вдруг покраснел и пробормотал: «Ничего, что я вас так называю?».
— Так и надо, — капитан Кроу пригляделся и сказал: «Смотри, кит. Маленький, правда, на севере они больше».
Мальчик заворожено проследил за китом, и продолжил: «Ну вот, мне надо заниматься поместьем, землями — я не могу уезжать из Англии. А жаль, — Александр помолчал.
— Ты всегда сможешь завести бот и выходить на нем в море, — решительно сказал Николас.
«Поэтому давай-ка, спускайся на палубу, мы сейчас возьмем шлюпку и немного поучимся ходить под парусом. А потом ты отправишься делать уроки, а то твоя мама на меня рассердится».
— Она плачет, — нехотя сказал Александр, когда они уже возились со шлюпкой. «Ночами. Она думает, что я не слышу, а я все слышу». Мальчик прервался и стукнул кулаком по борту «Независимости». «Днем она веселая, а все равно — плачет. Почему так, дядя Николас?».
Капитан вздохнул и погладил мальчика по голове: «Даю тебе слово — я сделаю все, чтобы твоя мама никогда больше не плакала».
Александр ловко спустился по веревочному трапу вниз, и, уже сидя на веслах, тихо проговорил: «Спасибо вам, дядя Николас».
Полли вышла за частокол и, приставив ладонь к глазам, посмотрела на море. Оно лежало совсем рядом, среди мягких очертаний зеленеющих холмов, огромное, широкое, блестящее под закатным солнцем.
— А в Оксфордшире, у Фрэнсиса в усадьбе — там Темза, — подумала Полли. «Александр будет меня на лодке катать. Как вернемся в Лондон — надо будет поговорить с Джоном, чтобы тело Фрэнсиса отсюда кто-то забрал. Придумаем, как. И Мэри с Робертом, интересно, вернулись ли с Москвы? Энни взрослая девочка уже, десять лет ей, наверное, все же решили дома ее растить. Вот и хорошо, будем к ним в гости, на север, приезжать, — она улыбнулась и вдруг услышала мягкий, знакомый голос: «Я вам цветов принес, дорогая кузина».
— Кузен Ник, — она чуть покраснела и Николас подумал: «Господи, и, правда — смуглая роза».
— Спасибо, — она протянула руку за маленьким букетом ромашек, и Ник смущенно сказал: «Тут больше ничего нет. Но вы знаете, кузина, — он улыбнулся, — цветы, они ведь везде растут, даже там, на севере. Вы не поверите, я видел, вот этими глазами — такие маленькие, белые.
А мой отец — он ведь был на необитаемом острове, рядом с Ледяным Континентом, — он рассказывал, что встретил там подмаренник.
— Давайте погуляем, — внезапно сказала Полли, — такой вечер тихий, даже необычно. У нас тут редко когда бывает безветренно.
— Так, Мирьям, говорите, хорошо? — весело спросил Ник, когда они оставили за спиной серый частокол форта. «На акушерку учится? Ну да, как мачеха моя покойная, миссис Эстер, да хранит Господь ее душу».
— Как ваш отец в Лондон приезжал, — Полли посмотрела на мужчину, — мы с сестрой в деревне были, не видели его, но матушка нам много о нем говорила. И Мирьям, тоже, конечно — как ваш отец погиб, я еще в Лондоне была, она, бедная, так плакала. Она его очень любила.
— Мирьям, — Николас улыбнулся, — я ведь ее еще совсем маленькой помню. Я с ней воздушного змея запускал, косы ей заплетал. Жалко что, — он на мгновение прервался, — мой брат, Майкл, он из семьи ушел, я ведь и не знаю, где он теперь. Он учился, в Женеве, на священника, а потом, — Николас пожал плечами и замолчал.
Они стояли, глядя на океан, и Ник, вдохнув запах роз, решительно сказал: «Кузина Полли, то, что вы мне тогда сказали, на берегу…, Если я вам хоть немного по душе, пожалуйста, подумайте. Я сделаю все, чтобы вы были счастливы, вы и Александр. Я ведь еще никогда не любил, кузина Полли, хоть мне уже скоро тридцать шесть».
Женщина молчала, и Ник вдруг вспомнил закат над крышами Амстердама и тихий голос отца: «Как встретишь ту, без которой не сможешь жить, сынок — так не бойся, скажи ей об этом. Я говорил, — Ворон усмехнулся, — один раз, правда, мне ответили, что и без меня обойдутся. Ну да тоже так бывает, — он потрепал сына по плечу. «Но если не говорить — так еще хуже, помни».
— Можно ваш камзол, кузен Ник? — едва слышно попросила она.
— Конечно, — враз пересохшими губами ответил мужчина. «Конечно, кузина Полли».
Опустившись на землю, Полли расправила подол черного платья, и, на мгновение, прижавшись щекой к грубой шерсти камзола, накинув его на плечи, — глубоко, отчаянно вздохнула.
Она лежала в широкой кровати, глядя на закат, что играл над черепичными крышами города.
Постоялый двор был совсем рядом с гаванью, и Полли казалось, что раскрой она шире ставни, — можно будет услышать шорох парусов и скрип канатов. Александр спокойно спал, в соседней комнате, положив щеку на «Комментарии» Цезаря.
Полли приподнялась и посмотрела на шкатулку, что стояла на поставце. «Бумаги хорошие, надежные, — вспомнила она письмо дяди Мэтью, — Сэмуэль де Шамплен будет ждать вас в Ля-Рошели, экспедиция отплывает оттуда. Я его предупредил, так что все устроено».
— Господи, — внезапно прошептала Полли, — Господи, ну ты же можешь. Сделай так, чтобы все было хорошо.
Фрэнсис вернулся за полночь, когда над Бордо уже всходил тонкий, золотой серпик луны, и снизу, с улицы, доносились голоса патрульных солдат.
Полли закрыла глаза, услышав его шаги, и, подняла веки только тогда, когда почувствовала его рядом.
Муж долго лежал, не говоря ни слова, а потом, тяжело вздохнув, сказал: «Все в порядке».
Полли сглотнула и попросила: «Может быть…».
— Не сейчас, прошу тебя, — Фрэнсис коротко поцеловал ее в лоб и отвернулся. Она заставила себя не плакать, и, закусив угол подушки, сжав кулаки, — до боли, просто лежала, слушая его дыхание, зная, что он тоже — не спит.
— Кузина Полли, — он сидел рядом, не смея коснуться ее, видя, как сползает тяжелая слеза по смуглой щеке.
— Мой муж! — Полли опустила лицо в колени.
— Мой муж, с которым я прожила десять лет, — я ведь никого не знала, кроме него, кузен Ник, и никого не хотела знать, — мой муж не хотел меня после этого, после того, как Вискайно взял меня силой. Он ничего не мог с собой сделать, кузен Ник — он просил у меня прощения, на коленях, но у него ничего, ничего не выходило, — раз за разом, каждую ночь.
Полли сжала длинные пальцы и, вырвав какую-то травинку, продолжила: «Когда мы уже были в безопасности, в Бордо, я сказала, что ему надо сходить к шлюхе, ну, — женщина горько улыбнулась, — проверить. Он отказывался, но потом все-таки пошел».
