— Так что, — Джованни усмехнулся и перекрестился, — будущий святой покровитель Азии нам завещал увещевать, а не жечь, отец Фернандо. Пойдемте, там, наверное, уже, очередь к исповедальням выстроилась, неудобно заставлять людей ждать.

— А это правда, что вас хотели выбрать генералом ордена? — внезапно спросил отец Фернандо.

— Нет, — рассмеялся Джованни, — мой друг, отец Клаудио, прекрасный пастырь, и я рад, что он стал генералом. К тому же, — он пожал плечами, — я, отец Фернандо, предпочитаю быть просто священником.

Он вскинул голову, заходя в прохладную тишину собора, и почему-то подумал: «Приеду в Англию, поселюсь в деревне, и буду ходить в самую скромную, самую маленькую церковь, какую только найду».

— А вы уже неплохо говорите на конкани, — рассмеялась сеньора Амрита, разливая кокосовое молоко. «Ну, для иностранца, конечно».

— Я вообще способный, — рассмеялся Джованни, — три языка знаю. Ну, — он потянулся за бокалом, — так, на рынке объясниться могу, не перехваливайте меня. Я вам вина, принес, кстати, можно ведь вам?

Темно-красные губы улыбнулись. «Ну, отчего же нельзя? На севере, его нет, понятное дело, император запрещает, а у нас тут его много, португальцы любят. В старые времена вино кшатрии пили, воины, и правители наши».

Женщина поставила на стол большое блюдо с рыбой, и, поймав взгляд Джованни, улыбнулась: «Внучка моя придет, помните, я вам рассказывала, Анушка. Она как раз с севера вернулась, сегодня на свадьбу ходила, танцевала там, так, что покормить ее надо, как следует, проголодалась».

— А зачем вы на свадьбах танцуете? — спросил Джованни, наблюдая за ловкими руками женщины, что раскладывали по тарелкам рис.

Она прервалась и ласково на него посмотрела: «Считается, что мы приносим счастье. Мы же, синьор Джованни, не как все другие — нас посвящают богам, и после этого мы уже никогда не можем овдоветь. Ну, как ваши монахини, — она расхохоталась, и Джованни почувствовал, что краснеет.

— Смутила я вас, — Амрита присела и, скрывая улыбку, сказала: «Конечно, между нами и монахинями общего немного…»

— Они тоже поют, бывает, — Джованни невольно рассмеялся.

— Кто поет? — раздался высокий, звонкий голос и на него повеяло свежим запахом цветов.

«Только не просите меня петь — я на этой свадьбе чуть не охрипла!».

Джованни встал и сглотнул — на террасу вышла женщина, красивей которой он очень, давно не видел. «Венера, поднимающаяся из моря, да, — вспомнил он ту картину синьора Тициана Вечелли».

Каштановые, мягкие локоны падали на плечи, широкие бедра чуть покачивались, на тонких щиколотках и запястьях звенели браслеты. Шелковое, расшитое серебром, серо-зеленое, — в цвет глаз, — сари, обтягивало большую, высокую грудь.

Она подняла голову — женщина была ниже его, не доходила ему и до плеча, и сказала: «А вы тот самый синьор Джованни! Бабушка мне о вас рассказывала. Я Анушка, — она улыбнулась, блеснув белыми, мелкими зубами, и Джованни, откашлявшись, сказал: «Рад знакомству, сеньора».

— Есть хочу, — сказала Анушка, усаживаясь за стол, отрывая половину свежеиспеченной лепешки. «Меня там покормили, но все равно — хочу. Что тут у нас, — она повела носом, — пахнет вкусно. А рисовый пудинг будет? — спросила она бабушку.

— А как же, — сеньора Амрита улыбнулась.

— Все съем, — пообещала Анушка и, взглянув на Джованни, велела: «А вы торопитесь, а то я вам ничего не оставлю. Потом я вам поиграю, если хотите, у меня вина с собой. Это как ваша лютня, — она отпила кокосового молока и, скинув сандалии, подобрав под себя ноги, расправила подол сари.

Джованни посмотрел на тонкий, искусный рисунок хной, что украшал маленькие ступни, и спросил: «Вина хотите? Я хорошее принес, французское, из своих запасов, вы такое и не пробовали, никогда, наверное»

— Наливайте, — приказала женщина. «Я год на севере была, там вина не дождешься. Потом кальян разожжем, вот вы его пробовали, сеньор Джованни? — она вздернула бровь. «Хотя нет, вы же священник, вам нельзя, наверное».

— Ну отчего же, — Джованни подумал, что больше всего на свете ему хочется вынуть Анушку из этого сари, и заставил себя, отведя от нее глаза, продолжить, — можно, сеньора Анушка.

— Вот и славно, — женщина приняла от Джованни бокал, их пальцы соприкоснулись, и Джованни с удивлением заметил, что она покраснела.

Сеньора Амрита выглянула из кухни и ворчливо сказала: «Рыбу-то ешьте, остынет, она свежая совсем».

— Острую еду, любите? — весело поинтересовалась Анушка, глядя на слезы в красивых, темных глазах мужчины.

— Чем острее, тем лучше, — ответил Джованни, и вдруг почувствовал легкое прикосновение ее руки. Она вытерла его щеку шелковой салфеткой и сказала: «А я вот готовлю еще острее, чем бабушка».

— Очень хотелось бы отведать, — Джованни выпил вина и застыл, — она смотрела на него своими блестящими, большими глазами, и, вдруг, зардевшись, тихо сказала: «Мне бы тоже очень хотелось вас покормить, сеньор Джованни».

Хосе наклонился над лежащим ребенком и ласково сказал, подбирая слова на конкани: «Ты молодец. Потерпи еще немного».

Мальчик, вздохнув, закрыл темные глаза и прикусил губу.

Хосе посмотрел на червя, что торчал из язвы на ноге, примотанный к палочке, и, осторожно, аккуратно взявшись за нее, потянул на себя.

Ребенок тихо заплакал. «Все, все, — Хосе погладил его по щеке. «Все, мой хороший, сегодня больше не будем этого делать, отдыхай».

Поднимаясь, он зло пообещал червю: «Выну тебя и сам растопчу ногой, понял!»

— Хорошо, у тебя хорошо получилось, — одобрил его индиец, стоящий сзади.

— И почему мы не можем выгнать его каким-то лекарством, как тех, что живут в желудке? — пробормотал Хосе, вымыв руки в тазу. «Дитя же страдает».

— Когда-нибудь сможем, — пожал плечами врач. «А этот — он вселяется в самую плоть человеческого тела, и ребенку еще повезло — если бы, например, червь стал выходить через глаз, или рот, — мальчик бы сразу умер.

Хосе поежился.

— Я такое видел, — добавил индиец, и, похлопав его по плечу, велел: «Пойдем, готов твой гороскоп».

Юноша сцепил смуглые пальцы, искоса посмотрев на индийца — тот стоял, вглядываясь в блестящую полоску океана на западе.

— Люди думают, — вдруг улыбнулся наставник, — что звезды сообщат им все — про их прошлое, про то, что с ними станет, — он обернулся к Хосе и добавил: «Ты читал книгу этого вашего врача, Гарсии де Орта, о наших болезнях?»

— Разумеется, — удивился Хосе. «Стал бы я сюда ехать, не прочитав ее».

— Ты здесь уже довольно долго, — индиец все еще улыбался, — эта книга — она исчерпывающая?

Хосе заливисто рассмеялся. «Да что вы! Там еще пять томов потребуется, и то, — он подумал, — будет мало».

— Так же и с гороскопом, — врач помолчал. «То, что в нем написано, — это не более чем несколько страниц, все остальное — добавляешь ты сам». Он окинул Хосе внимательным взглядом и сказал: «Во-первых, тебе предстоит узнать, кто ты такой. Во-вторых, тебя ждут годы скитаний — но ты будешь не один, это легче. В-третьих — довольно скоро ты поступишь так, как велит тебе честь, но из-за этого пострадает человек».

Хосе нахмурился: «Что за человек?».

— Одной крови с тобой, — коротко сказал наставник. «Ты из тех людей, которые всегда действуют согласно рассудку и чести, мальчик».

— Так это же хорошо, — удивился Хосе.

— Не всегда, — вздохнул индиец. «А потом…, потом ты сделаешь так, как велит тебе сердце, и будешь счастлив. Но это еще очень нескоро, а пока пойдем, я научу тебя разбираться в запахах и цветах мочи у больных».

Юноша улыбнулся. «Спасибо вам. Я только тетрадь принесу».

Наставник посмотрел на прямую, в простой белой рубашке спину, и прошептал: «Ну, конечно, можно было бы сказать ему, что из-за него погибнет самый близкий ему человек, но зачем?».

Майкл Кроу нерешительно поднял руку и тут же ее опустил. Дверь была низенькая, изящная, сандалового дерева, с искусной резьбой.

«Анушка, — прошептал мужчина. Майкл проследил за ней от того дома, где она разговаривала с другой женщиной, — по голосу, постарше, — сюда, к маленькой, чисто выбеленной вилле. В ухоженном саду гуляли два павлина — бронзово-зеленый, с роскошным хвостом, и поменьше — неприметный, бежево-серый.