— Марш к ним, — адмирал взял ее за плечи и развернул. «Пошли, провожу тебя до стены, там есть, где взобраться. Сколько там детей?»

— Трое, — Марфа все глядела на него.

— Говорили, что шестеро, — вдруг усмехнулся Виллем.

— Элизабет, — это мужа моего дочка, — я на Москву отправила, Теодору в жены, — Марфа невольно улыбнулась, и тут же помрачнела, — а Тео пропала. В Сибири.

— Найду, — пообещал Виллем, и, легко подсадив ее наверх, сказал: «Все, быстро к детям».

— Но ты вернешься? — она так и держала в руке пистолет.

— Я через четырнадцать лет вернулся, как видишь, — ответил адмирал, и, не глядя в ее сторону, пошел к церкви.

Матвей подошел к гробу и взял мальчика за покрытую порезами ладошку. Митька лежал такой маленький, что он сразу вспомнил те детские гробы, что стояли в церкви — почти каждый год, — когда он был еще ребенком. И мать — так же, как сейчас Марья, — лежала на полу. Отец стоял, молча, выпрямившись, и Матвею иногда казалось, что он хочет заплакать — но не может.

«Митька, — прошептал Матвей и приложил к своей щеке руку сына. «Митька, милый мой, прости меня». Вельяминов стер слезы рукавом армяка, и, перекрестив посиневшее личико ребенка, поцеловал его в лоб. Он опустился на колени рядом с Марьей и шепнул: «Пойдем, счастье мое».

— Нет, — она съежилась в клубочек на каменном полу. «Тут могила сына моего, нет!»

— Марья, — он встряхнул женщину за тонкие плечи. «Ты же молодая еще, у нас будут дети.

Пойдем, уедем отсюда, и более не будем обо всем этом вспоминать. Пожалуйста, Марья, я же люблю тебя!»

— Поздно ты приехал, Матвей Федорович, — отстраняясь от его руки, равнодушно, сказала она. «Ты не все про меня знаешь».

— Знаю, — грубо ответил Вельяминов. «Мне все равно».

— Я плод его вытравила, — женщина все смотрела на гробик. «Это ты виноват, Матвей. Коли б забрал ты меня тогда, ничего бы этого не было. А сейчас, — она не договорила и махнула рукой.

— Коли б я тебя тогда забрал, Марья, — сдерживаясь, проговорил Вельяминов, — сама ведь знаешь, сестра моя и племянники на плаху бы легли.

— Ну, вот и получается, — искусанные, обметанные болячками губы женщины скривились, — что сестра твоя и дети ее — живы. А сын твой — мертв. Это ты его убил, Матвей».

— Прощай, — тихо сказал Вельяминов, и, прикрыв за собой тяжелую, низкую дверь — вышел.

Марфа спала, обнимая детей, и внезапно, ощутив рядом какое-то движение, еще не открыв глаз, кошкой, потянулась за кинжалом.

Виллем устало привалился к стене землянки. «На рассвете уходить отсюда надо, — сказал адмирал, — лесами. Прятаться пока станем, а там посмотрим. Хорошо, что лето на дворе».

— У меня золото есть, — Марфа погладила свой карман.

— Я не сомневался, — мужчина чуть улыбнулся. «Пойди, с братом своим побудь, тяжело ему сейчас».

Петенька заворочался и пробормотал что-то во сне. «Давай, — протянул руки Виллем. Он пристроил мальчика у себя на коленях, и, сняв армяк, укрыв его, стал едва слышно, напевать по-немецки.

Schlaf, Kindlein schlaf, Der Vater hüt' die Schaf, die Mutter schüttelt's Bäumelein, da fäl t herab ein Träumelein.

Schlaf, Kindlein schlaf.

Марфа присела, и, поцеловав ребенка в щеку, сказала: «Спасибо тебе, Виллем».

Он закрыл глаза и тихо ответил: «Я просто сделал то, что надо было сделать».

Двойняшки спали, держась за руки, в тонких пальцах Марьи был зажат клинок. Марфа перекрестила их, и, выйдя на берег, села рядом с братом.

— Не надо, — она положила голову Матвея себе на плечо. «Я тут, Матюша, я с тобой».

Над Волгой вставал нежный, едва розовеющий рассвет.

— Ну, — сказал Матвей, передавая Параше ручницу, — стреляй.

Девочка прицелилась, и, рябчик кулем свалился вниз, к ногам охотников.

— Я тако же из лука умею, — гордо сказала Прасковья.

— Не сомневаюсь, — Матвей подобрал птицу и сказал: «Ну, пошли, нам сего, — он похлопал по связке добычи, что висела у него на спине, — еще на несколько дней хватит.

Лошади паслись на лесной поляне.

Виллем подсадил Петю в седло и улыбнулся: «Давай, три круга сделаешь, а потом пойдем, я там бревно через тропинку положил, уже пора начинать брать препятствия. А в Лондоне дальше заниматься будешь».

— Туда еще добраться надо, — отозвалась Марфа. Она с младшей дочерью сидела, скрестив ноги, у костра, чистя пистолеты.

— Если верить Матиасу, — Виллем чуть поправил осанку мальчика, и передал ему поводья, — то до моря дней пять пути осталось. А там лодью возьмем.

— А дальше что? — вдруг спросила Марфа.

— В Бергене я вас на корабль посажу, — ответил адмирал и крикнул Пете: «Все, молодец, давай на тропинку, я за тобой».

Марья повертела в руках пистолет и сказала: «Он так много про Восток знает! Ну, адмирал.

Он в Индии был, в Японии, на тех островах, откуда батюшка покойный специи возил. И еще он нам с Полли про морских гезов рассказывал, он ими командовал, еще давно. Вы с ним тогда познакомились?»

— Да, — улыбнулась мать и стала собирать оружие. «А ты бы, Марья, за костром следила, сейчас дядя Матвей с Прасковьей вернутся, и будем птицу жарить»

— А в Лондоне у нас кто? — спросила девочка, подбрасывая в огонь дров.

— Один ваш кузен уже плавает, помощником капитана, Николас его зовут, а второй — в Оксфорде учится, Майкл. ответила мать. «Двадцать лет им будет, осенью».

— А дядя наш где, ну, Ворон? — дочь вскинула ясные глаза.

— Он в Амстердаме, с женой своей, тетей Эстер. Помнишь, я вам про дедушку своего рассказывала, Никиту Григорьевича? Так вот она — его приемная дочь, — Марфа вдруг улыбнулась, вспомнив чернокудрую, худенькую девочку-подростка. «Мы, как с ней познакомились, она только чуть старше вас была. И кузина у вас есть маленькая, Мирьям, четыре годика ей. Как устроимся в Лондоне, съездим их навестить, обязательно».

— А ты нам учителей наймешь? — дочь на мгновение прижалась щекой к ее руке, и Марфа удивилась — Марья обычно была неласковая, резкая, как мальчишка. «Прасковье ведь сказать надо — подумала Марфа, — или не говорить уже? Все умерли ведь, какая разница-то.

Кузены и кузены, Ник вообще в Новом Свете. Ладно, как Степана увижу, так посоветуюсь с ним».

— А каких вам надо учителей? — мать усмехнулась. «Музыки с рисованием?».

Марья фыркнула и стала загибать пальцы: «Математики обязательно, потом стрельбы, фехтования, езды верховой, языков тако же».

— А рукоделия? — Марфа наклонилась и поцеловала пахнущие дымом белокурые косы.

Девочка закатила глаза — вверх и вкось, и высунула язык.

— Такая и останешься, — пообещала Марфа и, вглядываясь в лес, сказала: «О, вот и охотники вернулись».

— Все, — скомандовал Матвей, — все ложатся. Особенно ты, племянник, — он со значением посмотрел на Петеньку. Они с адмиралом сидели напротив друг друга, раскладывая по расчерченной палкой земле какие-то камушки — темные и светлые.

— Еще немного, — Петя подумал и передвинул свой камень. «Я только в правилах разобрался.

Это китайская игра, вэйци называется».

— Только разобрался, — хмыкнул Виллем. «Я в нее год учился играть, а ты за два вечера все понял».

— Так просто же, — ласково улыбнулся Петя. «Это как дроби, адмирал, мы же говорили с вами, ну или корень квадратный — тоже ничего сложного».

— А ты кем хочешь стать, Питер? — спросил адмирал.

— Как это кем? — удивился мальчик. «Я ведь батюшки наследник, меня контора в Лондоне ждет. Сейчас учиться буду, в дела вникать, а как исполнится мне восемнадцать — и сам торговлей займусь. А вы китайский знаете, адмирал?»

— У меня имя есть, — усмехнулся тот. «Виллем. Да, объясняюсь — и по-китайски немного, и по-японски».

Петенька почесал голову и грустно заметил: «Я, кажется, выиграл, Виллем. Ну, как и вчера».

— Матвей, — Марфа, обернувшись, — она сидела на краю поляны и смотрела в светлый, пронизанный лучами заката лес, — позвала его.

Брат устало опустился рядом.

— У тебя дочь есть, — тихо сказала Марфа. «Ей, — она задумалась, — как раз десять лет сейчас.