Они ехали тихо, шагом, глядя на огромную, бескрайнюю степь вокруг. «Вот мне интересно, — внезапно сказал Михайло, смешливо сморщив нос, — а там, дальше, что? — он указал на восток.

— Там океан, — Федосья вспомнила большую карту, которую показывал им сэр Стивен, в лондонской усадьбе. «А я ведь даже не написала ему, побоялась, хоша матушка и просила меня, — подумала она горько. «А он ведь ждал меня все эти годы, и как я могла так поступить?»

— Вы чего, Федосья Петровна, плачете? — осторожно спросил парень. «Ежели я вас, чем расстроил, так простите».

— Нет, что вы, — девушка встряхнула головой. «Соринка в глаз попала».

— А ну дайте, — Михайло схватил под уздцы ее кобылку, и, — не успела Федосья запротестовать, — бесцеремонно повертел ее голову туда-сюда.

— Ну, — недоверчиво сказал Волк, — ежели и была у вас какая соринка, оной нет уже. А что такое океан? — после недолгого молчания спросил он.

Кони паслись на берегу Тобола. Федосья, отряхнув руки, поднялась с белого песка, и сказала: «Вот, так оно все и выглядит».

Волк стоял, вглядываясь в грубо начерченную палкой карту полушарий, — и, - заметила Федосья, — рот у него был открыт.

— Она ж плоская, — пробормотал Михайло. «Все знают».

— Да, — ехидно ответила Федосья, — вы, Михайло Данилович, еще скажите, что солнце вокруг земли вращается.

— Разве нет? — он искренне удивился. «Оно ведь встает в одном месте, и садится в другом — разве нет? Погодите, — он присел, — это если отсюда все время на восход солнца идти, то в этот самый океан упрешься?»

— Ну да, — подтвердила Федосья, — только никто не знает, сколь долго идти надо.

— Да, хотел бы я туда попасть, — присвистнул Михайло. «А чтобы по этому океану плавать — что надо? Я ведь и моря, Федосья Петровна, никогда не видел, откуда мне, на Москве-то?

— Суда нужны, — выпятив губу, задумчиво сказала девушка. «Ну, как на море Белом строят».

— Мне Ермак Тимофеевич рассказывал, — парень вдруг застыл и прислушался. «Всадники, много, должно быть наши возвращаются. Поедемте, Федосья Петровна, быстро, вам сейчас в возке надо быть, от греха подальше».

Когда они поднялись на небольшой холмик, за коим лежал стан, Федосья оглянулась — в желтой степи за Тоболом были видны темные точки, медленно двигающиеся к реке.

— Это твой стан и есть? — усмехнулся Карача, вглядываясь в несколько возков вокруг костра.

«Маловато у тебя народу-то, атаман Иван, все остальные где?».

— Я же тебе сказал, — зло проговорил Кольцо, положив руку на саблю, — где надо, там они и есть.

— Ну так поехали к ним, я тебе много людей привел, больше, чем у тебя, — визирь ухмыльнулся.

— А что ты так торопишься? — зорко взглянул на него Кольцо. «Побудем здесь, поохотимся, поедим, водки выпьем — там, — он указал на стан, — у меня ее поболе, чем одна фляга.

Федосья сидела в возке, чиня одежду мужа, и вдруг ахнула — Иван откинул полог. «Ты вот что, — приказал он тихо, — пока на север не двинемся, носа отсюда не высовывай, поняла? Да и потом, — он помедлил, — тоже».

— Случилось что? — она отложила иголку с ниткой.

— Пока ничего, — Иван усмехнулся и задернул полог, — так, что в возке стало совсем темно.

Волк подъехал к Кольцу, и, указав на хозяйски расположившихся вокруг костров воинов Карачи, озабоченно сказал: «Не нравятся мне их рожи, Иван Иванович».

— Ты думаешь, мне нравятся? — усмехнулся атаман. «Однако сие союзники наши теперь, других тут взять неоткуда. Ты, Михайло, давай, тихо отсюда выбирайся и скачи на север — Ермак Тимофеевич по Тоболу вверх идет, ты его не пропустишь. Скажи, чтобы возвращался сюда, а то мне с полусотней человек не устоять тут, случись что».

— Может, мне Федосью Петровну с собой взять? — спросил парень, и едва успел уклониться от удара кулака.

— Ты, шваль, что, уже снюхаться тут с ней успел? — прошипел атаман.

— Даже единым пальцем я ее не трогал, — Волк оскорблено выпрямился в седле. «Не вор, я какой, чтобы чужое-то брать».

— Не вор, да, — кисло сказал Кольцо. «Ну, давай, вечер уже, езжай помаленьку. А Федосья Петровна пусть тут остается, при муже венчанном».

Волк, не попрощавшись, пришпорил коня.

Федосья проснулась от того, что кто-то дернул ее за косу. В свете единой свечи его синие глаза казались совсем черными.

— Стоит тебя на два дня оставить, и ты уже ноги раздвигаешь? — прошипел муж. Федосья с ужасом увидела, как он достает из-за пояса плеть.

— Ваня, — она встала на колени, комкая на груди рубашку, — вот те крест, мы просто на конях ездили, он меня стрелять учил, вот и все!

— Ну что ж ты за шлюха такая! — устало, вздохнул Кольцо и ударил ее по щеке. «С дитем в чреве — и то блудить ухитряешься!»

— Да не было ничего! — Федосья схватилась за горящий след от удара. «Не было, слышишь!».

— А ну тихо, — он вдруг застыл и прислушался. «На!» — Кольцо кинул ей попону. «С головой накройся и сиди тут, и чтобы ни слова!».

Атаман выпрыгнул из возка и достал ручницу.

— Что за люди-то? — спокойно, подойдя к костру, указывая на факелы, что приближались с востока, спросил он Карачу. Темные, непроницаемые глаза визиря чуть усмехнулись. «Мои люди, говорил же я тебе. Ты не волнуйся, Иван, сядь, водки выпьем, хороша она у вас».

— Оружие к бою! — крикнул атаман в темноту и замер — ночь разорвалась свистом стрел. Они летели стеной, и Кольцо с ужасом увидел, как воины Карачи натягивают луки. Один из дружинников, хрипя разорванным горлом, упал лицом в костер.

Кольцо выстрелил, — прямо во тьму, и, с удовлетворением услышав чей-то крик, вскочив на первого попавшегося коня, выхватил саблю. Сзади, из черноты, он услышал легкий шорох, и, едва успев обернуться, упал на землю, опутанный брошенным ловкой рукой арканом.

Кольцо еще успел почувствовать виском острый, царапающий угол камня, а потом вокруг не осталось ничего, — кроме темноты.

Федосья лежала, натянув на себя попону, свернувшись в клубочек, прислушиваясь к звукам выстрелов и крикам. Потом все стихло, где-то вблизи ржали кони, и она тихо, осторожно вытянула голову наружу.

Полог возка внезапно затрещал, грубый голос сказал что-то на незнакомом языке, и Федосья, увидев перед собой блеск сабли, ни о чем уже не думая, схватила лежащую рядом ручницу и выстрелила, как учил ее Волк — прямо в смуглое, с раскосыми глазами лицо.

Карача прошелся вокруг лежащего без сознания, связанного, Кольца и зло толкнул его в спину. Атаман застонал.

— Воды принесите, — велел визирь. «Я с атаманом поговорить хочу. И кто там раненый из русских есть — тоже сюда тащите».

— Да нет никого раненых, — усмехнулся кто-то из татар. «С десяток человек бежало, а остальных мы добили все, в суматохе».

Визирь нахмурился, и повернулся к возкам: «Что там еще!»

Федосью — с подбитым глазом, в одной рубашке, — толкнули к его ногам. «Эта сучка в возке пряталась, Башара застрелила, и нас всех исцарапала по дороге», — выругался воин, рассматривая свежий укус на руке.

— Смелая русская, — Карача поднял носком сапога испачканное, залитое слезами лицо. «Она красивая, — добавил он, рассматривая Федосью. «Ты, чья жена? — спросил он громко, подбирая русские слова.

«Господи, — подумал Кольцо, не открывая глаз, — ну пусть молчит. Пусть скажет, что из дружинников кого-то. Что я погибну — сие ладно, но ведь если она проговорится, не пощадят ни ее, ни дитя».

Федосья молчала.

«Молодец девочка», — успел подумать атаман и опять потерял сознание.

— Вы убили его уже, — хмуро сказала Федосья, уткнувшись лицом в землю. «Вон, — она показала рукой, — там он лежит».

— Врешь, — протянул Карача. «Врешь, русская. Как мы сюда ехали, так мои воины с вашими разговаривали. Ваши воины и рассказали, что атаман Кольцо в Сибирь молодую жену привез». Он достал кинжал и наклонился над Кольцом: «Вот сейчас и проверим». Карача усмехнулся, и, положив руку Ивана на землю, одним движением отрубил большой палец.

— Нет! — отчаянно закричала Федосья. «Нет, не надо!»