— Да, — согласилась Марфа, — ей тут и пастись негде. А жаль, так бы и масло свое сбивали, и сыр бы делали — ты ж говорила, что умеешь».

— Умею, — Маша вдруг отложила иголку и потерла руками опухшие, красные глаза. «Устала я что-то, так бы лечь и заснуть прямо сейчас. Еще у Лизы зубы опять режутся, ты хоть полночи с ней и сидела, а с утра она опять раскапризничалась».

— Я тебе скажу, — Марфа погрызла перо, — нам грех жаловаться. У нас пятеро на двоих, а некоторые одни с таким приплодом и ничего — справляются. Да и Тео уже большая девочка, помогает все же. А все равно, — вот так сидишь днями над всем этим, — она обвела рукой стол, где были разложены бумаги, — и даже прогуляться забываешь».

— Давай-ка, я отнесу, — она встала и подхватила стопку белья.

— Хоть по лестнице поднимусь, — Марфа поцеловала Машу в щеку. «А ты и так с детьми возилась, пока я спала. Посиди, отдохни».

Марфа зашла в опочивальни, и, что-то напевая, принялась убирать белье.

— Простое-то какое, — как всегда, хмыкнула она, рассматривая Машины рубашки — из гладкого, серого льна, сравнивая их со своими вещами, — тонкими, шелковыми.

Рука натолкнулась на что-то в глубине ящика. Марфа вытащила маленький томик, обернутый во что-то невесомое, белоснежное. Это была сорочка, — короткая, брюссельского кружева, с глубоким вырезом, — а книгой оказалось итальянское издание «Декамерона» Бокаччо.

— Пуритане, — усмехнулась Марфа. «Надо же, я и не знала, что Маша по-итальянски читает».

— Поехали вместе в Лондон, — Петя погладил по голове жену. Она зевнула и пристроилась удобнее у него на плече. Лиза сопела где-то между ними. Тео лежала на животе в высокой траве, и, болтая ногами, что-то писала, изредка кусая перо. Мальчишки убежали на реку.

— Тебе потом — в Дельфт, мне — в Брюссель, давай отдохнем перед работой, — он стал целовать Марфу, едва касаясь губами ее нежной шеи.

— Как? — смешливо спросила она.

— А вот приезжай завтра вечером в городской дом, — и узнаешь, как, — он осторожно передал ей Лизу и поднялся, сдерживая улыбку.

В опочивальне усадьбы Клюге ее ждало белое вино — ящик. «Пока не арестовали Симмонса, — сказал Петька лениво, — нам с тобой, дорогая, нельзя появляться вместе в городе. Так что придется посидеть тут — ну тебе, конечно».

— Посидеть? — она подняла брови. «И почему только мне?».

— Ну, не только посидеть, — он откинулся на подушки. «А тебе — потому что я с утра буду бегать на рынок за едой — чтобы ты могла позавтракать в постели. Вот, держи», — он достал что-то из-за спины и кинул ей.

Волна кружев накрыла ей руки, и Марфа тихо сказала: «Отвернись».

Потом Марфа покосилась на разорванную, валяющуюся на полу рубашку, и сказала одними губами: «Стоило надевать».

— Очень даже стоило, — Петька потянулся и вынул что-то из-под кровати. — Смотри.

Марфа ахнула.

— Их же все сожгли, оба тиража. Вероника мне показывала венецианское издание, подпольное. Но это же, — она кивнула на книгу, — настоящее?

— Самое что ни на есть, — ухмыльнулся Петька. — Хорошо иметь друга со связями в Коллегии Кардиналов. Я вообще эту книжку дону Хуану везу, но, думаю, он не обидится, если мы немного почитаем.

— Мне вот это нравится, — сказала Марфа, указывая на одну из гравюр.

— Да я уже понял, — Петя поцеловал ее и сказал: — Давай, послушай, в венецианском издании-то стихи с ошибками все же, не то, что в этом.

— Можно повторить, — предложила Марфа.

— Стихи? — Петя усмехнулся и взглянул на нее: — Да нет, я уж вижу, что не стихи.

Он легко поднял жену на руки и прижал к стене опочивальни.

— Сейчас ведь закричу, — шепнула Марфа.

— И очень хорошо, — ответил ей муж. — Я уж постараюсь, дорогая, чтобы ты у меня голос сорвала.

Она открыла «Декамерон» и вдруг похолодела — внутри обложки было написано, знакомым почерком:

Марфа захлопнула книгу и убрала ее на место.

— Господи, — прошептала она, — бедная моя. Да хоть знает ли она?

Женщина вышла из комнаты, и, наклонив голову, прислушалась. Внизу о чем-то спорили мальчики. Из ее кабинета — за две двери от спален, — раздался легкий скрип. Марфа нажала на ручку двери.

— Маша? Ты что тут делаешь? — раздался с порога голос Марфы.

Маша захлопнула ящик и выпрямилась, чувствуя, как горит у нее лицо.

— Ничего, — сказала она, комкая в руках платок. — Думала, здесь вышивание мое.

— В моем кабинете? — Марфа вскинула бронзовые, красиво очерченные брови. — Вряд ли.

Она посмотрела на стоящую перед ней женщину и заметила, что у нее заплаканы глаза.

— Маша, — сказала Марфа ласково. — Что не так? Степан же на днях приедет, и до родов твоих дома будет, что ты расстраиваешься?

Мария Воронцова отвернулась и прикусила предательски дрожащую губу. Все эти месяцы, что получила она письмо из Италии, Маша не могла спать — ночью, уложив детей, она рыдала, уткнувшись в подушку, не понимая, что ей делать дальше.

Она вспомнила вдруг, как прочтя сухие строки, пошатнулась, и положила руку на живот — она ждала его, так ждала. Ждала с тех пор, как началась осень, каждый день, просыпаясь с надеждой увидеть всадника на лондонской дороге. А все это время он был уже мертв.

И ей больше ничего не оставалось, кроме как написать Степану.

— Сядь, — сказала Марфа и налила им обоим вина. «Петька из Парижа ящик бордо прислал — белое, легкое, как раз в тягости и пить его.

— Что у тебя — с ребенком что? Не двигается? Так это бывает — я, когда Федьку носила, тоже как-то, раз толчков не чувствовала. Они ж не всегда ворочаются, бывает, что и спят. Ну, хочешь, за миссис Стэнли пошлем?»

Маша покачала головой, погладив свой выпуклый живот, и вздохнула: «С дитем все хорошо, толкается, как и положено ему»

— Ну и что ты тогда плачешь? — Марфа улыбнулась. «Понятно, что на сносях — дак мы все рыдаем, голова у нас набекрень.

Я, помню, с Федькой опять же, весь гарем загоняла. Это мне не так, это не нравится, подайте другое, уйдите вон, куда ушли — вернитесь! Даже на Селима орала, а он терпел», — Марфа усмехнулась и вдруг увидела, как ползут по Машиным щекам крупные слезы. Невестка уронила голову в руки и разрыдалась всерьез.

Марфа отставила бокал и обняла Машу. «Ну чего ты — боишься? Дак мы с тобой бабы здоровые, каждая вон уже по паре родила, опростаемся — и не заметим, поверь мне. Хоть у тебя с близнецами и тяжело вышло, дак в этот раз вряд ли так же будет. Тем более что Степан приедет, Петька, — Марфа вздохнула, — не знаю, успеет ли. А срок у нас одинаковый, может, и родим в один день».

Маша молчала, сцепив — до белизны, — пальцы. «Степан, да», — вдруг сказала она незнакомым, — Марфа поежилась, — холодным, голосом. «На днях, говоришь, приезжает он?»

— Да ты сама ж мне письмо и показывала, — потормошила ее Марфа. «Маша, ты как себя чувствуешь? У тебя голова не болит? Мушек нет перед глазами? Ты, если что, скажи мне — если такое дело, то лежать тебе надо, а не бегать. Хочешь, я тебе настой сделаю, и за миссис Стэнли отправить надо».

— Не надо, — Маша вдруг поднялась и подошла к окну, прижавшись к нему лбом. Лицо горело, и она, глубоко вздохнув, повернулась к Марфе.