Боткин сказал, что Александр не дотянет до вечера. Человек, бросивший смертельную бомбу, тоже был при смерти, в Конюшенном госпитале. Террористу, как и царю, раздробило ноги.

- Ампутация бесполезна, - Боткин держал на весу окровавленные руки, - его величеству оторвало ступню, пальцы на руках, от ног ничего не осталось..., - Федор посмотрел вниз. Он, невольно, отвел глаза. На набережной Екатерининского канала жандармы собирали куски тел в плетеные корзины. На льду, покрывающем реку, виднелись брызги крови.

- Надо потом, часовню возвести, церковь..., - Федор вздохнул и отошел к окну:

- Он даже не стонет. Только сказал великому князю Михаилу Николаевичу, что его надо везти во дворец. И все, больше он в сознание не приходил.

Федор видел, как из саней, доставивших раненого императора, потом выливали кровь. Дверь скрипнула, в кабинет зашла семья, и сановники. Федор стоял, глядя на метель, на ревущую, беснующуюся реку.

- Наводнение будет, - понял он, а потом заметил над шпилем крепости мертвенный, холодный блеск:

- Гроза, что ли? - удивился Федор:

- В конце зимы. Впрочем, в Санкт-Петербурге все возможно, - он слышал женский плач, всхлипывание наследника престола и думал об Анне:

- Черт с ним, с постом министерским. Если его величество..., наследник, не захочет мне его давать, ничего страшного. Попрошу об отставке, женю Сашу, и уедем с Анной в Швейцарию. Будем жить на озерах, воспитывать детей..., - он представил себе ее черные волосы, услышал нежный шепот:

- Свадьбу придется отложить, до осени..., Вся страна в трауре будет. А если..., - Федор подумал, что девушка может ждать ребенка.

- Она в таком не разбирается, - озабоченно сказал себе Воронцов-Вельяминов, - она невинное, чистое создание. Я ей объяснял, но вдруг она не понимает, что происходит. Ничего, - решил он, - можно уехать в Швейцарию, и обвенчаться, без шума. В православном соборе, в Женеве. Матушка Анны сможет свадьбу посетить, если она слаба здоровьем, и путешествовать ей тяжело, - об этом Федору сказала Анна.

Его тронули за плечо. Глаза Боткина были усталыми, в комнате пахло кровью. Федор обернулся и понял, что семья императора ушла.

- Он очнулся, Федор Петрович, - тихо сказал хирург.

- Я не знаю, как он..., - Боткин не закончил и отступил, давая Федору дорогу: «Он вас зовет».

Федор наклонился над походной койкой. Синие губы императора зашевелились. Забинтованная, с оторванными пальцами рука, едва заметно задергалась. Повязки промокли. Поверх старой, темной крови, он увидел пятна свежей. Император указал на дверь. Боткин, неслышно, вышел.

- В большом кабинете, - прошелестел Александр, - в стене тайник..., Нажмите на выступ..., Принесите..., - он пришел в себя, и сразу вспомнил о письме, оставленном покойным отцом. На конверте было сказано: «Открыть по достижении тобой семидесяти лет, или на смертном одре».

- До семидесяти не дожил, - горько подумал Александр, - и дети маленькие, трое.., Катишь обеспечена, я все устроил. Пусть уезжает в Европу. Здесь ей жить не дадут, затравят. Конституцию не подписал..., Но все равно, крестьяне теперь свободны. Надо было черту оседлости отменить. Константин много раз об этом говорил, а я его не слушал..., Саша на такое не пойдет, он консерватор..., Войну выиграли, это хорошо. Пусть все в мире живут..., - он постарался открыть глаза и увидел над собой знакомое, похожее на его собственное, лицо. Воронцов-Вельяминов плакал, и царь понял:

- Я его никогда не видел в слезах. Я думал, что он не умеет..., Я виноват перед ним. Не надо было невесту его соблазнять. Не устоял перед искушением..., - он подумал, что девушка может быть беременна и успокоил себя:

- Федору Петровичу она ничего не скажет, а он достойный человек, отец хороший..., Он вырастит дитя. Мальчик, что первую бомбу бросал, что убежал..., он рыжий был. Как сын Федора Петровича..., Я их крестный отец..., - Александру было больно даже думать. Он попросил:

- Еще немного. Надо узнать, что отец хотел мне сказать.

Воронцов-Вельяминов кивнул и поднялся.

- Ему можно доверять, - Александр смотрел, как Федор Петрович берет конверт, - он никому..., - рука императора опять зашевелилась. Он, одним дыханием, попросил: «Прочтите..., мне»

Федор читал, не веря своим глазам. Он узнал, что он сын императора Николая. Его мать, в которую Николай был влюблен, отказалась от почестей и безбедной жизни, предложенной царем, и последовала за мужем-бунтовщиком в ссылку. Он думал:

- Я видел..., мы с ним были похожи, одно лицо. Еще и шутили об этом. Господи, - обрадовался Федор, -во мне нет крови этого..., декабриста. Он никогда не был мне отцом. Спасибо, спасибо тебе..., - он отложил письмо. Старший брат глазами указал на пепельницу. Федор сжег письмо и конверт. Он смотрел, как пропадает в огне резкий, четкий почерк отца.

- И эти..., которых в Ладогу сбросили, они не моя родня. Но все равно, - он, отчего-то увидел зеленые, прозрачные глаза невестки, - мы с ней семья. Все равно я ее найду и убью, - он вернулся к брату и заметил слезу на бледной щеке. Федор отер ее платком и встал на колени, обнимая умирающего императора.

- Прости меня..., - услышал он, - прости, пожалуйста..., Не надо казнить, не надо больше смертей..., Обещай мне..., - Федор приник щекой к его груди. Сердце брата билось медленно, замирая. Он почувствовал прикосновение его руки:

- Степан..., - вспомнил Федор, - Степан это делал. Обнимал меня и по голове гладил..., Значит, и все они..., великие князья, тоже мне братья. Я ничего, никому не скажу, и Саше тоже..., - он плакал, уткнувшись лицом в простую, холщовую рубашку, целуя искалеченную руку царя.

Он опять потерял сознание. Федор, перекрестив высокий лоб, поднялся, немного пошатываясь. От его костюма пахло кровью, рукава испачкались:

- Надо заехать домой, переодеться, - Федор заставил себя думать о деле, - проверить, как Саша, и отправляться в крепость. Допрошу этого мерзавца, он у меня заговорит. Мы всех арестуем и повесим, - Федор посмотрел на старшего брата. Император еще дышал.

- Он меня просил..., - пронеслось в голове у Воронцова-Вельяминова, - просил быть милосердным. Нечего, - разозлился Федор, - тот, кто милосерден к жестокости, потом и сам становится жесток. Они умрут, в муках и страданиях, я это обещаю..., - он постоял, немного, глядя на неожиданно спокойное лицо царя.

Федор позвал Боткина. Спустившись вниз, он нашел свою карету в запруженном людьми дворе. Из крепости он собирался поехать на Фонтанку. Туда отправляли арестованных. Федор напомнил себе, что надо послать, с жандармом, записку Анне, и взглянул на хронометр. Было без четверти три.

- Несколько ночей придется не спать, - он закурил папиросу, - наверняка.

- Домой, - приказал Федор кучеру.

Карета выехала на заснеженную Дворцовую площадь. В поднявшейся метели еле виднелась толпа, сдерживаемая солдатами. Люди, узнав о покушении, стекались к Зимнему Дворцу. Низкое, темное небо, освещалось белыми, холодными сполохами, выл ветер. Карета, пробиваясь через сугробы, повернула на Дворянскую улицу, и скрылась в пурге.

В это воскресенье Петя повел кузена на Петроградскую сторону, в Князь-Владимирский собор, на Церковной улице. Они исходили все храмы на Выборгской стороне. Перед тем, как уйти из номеров, Марта повторила, что на южном берегу им появляться нельзя. Кузен отлично знал службу. Петя, привыкший к англиканским церквям, внимательно слушал, как молится Николай. Он расспрашивал юношу об истории православия. В Лондоне Петя ходил в церковь при российском посольстве.Он сказал Коле:

- Ни в Южной Африке, ни в Америке православных нет. Тем более, в Индии.

Юноша улыбнулся:

- Афанасий Никитин, купец, что «Хождение за три моря» написал, православный был. И в Америке они когда-нибудь появятся, кузен Петр.

Петя, помня наставления матери, не говорил с кузеном о его прошлом, но, иногда, вспоминал: «Он в Третьем Отделении служил. Очень надеюсь, что, когда Коля оправится, он к этому не вернется».