- Надо, все-таки сказать, - твердо заметила Марта, сидя с женщиной в библиотеке, за кофе, шерри и папиросами, - они взрослые люди, Полина. Они имеют право услышать, кто убил их отцов…, - Джон был на континенте, в Берлине, но скоро приезжал в Англию.

Марта увидела у дочери папку с письмами. Люси покраснела:

- Я его попросила встретиться с некоторыми учеными…, Это мне для Кембриджа надо, - торопливо добавила дочь, - в Германии очень хорошо развита химия…, - она смутилась и не закончила.

- А, - только и сказала мать, поправив воротник простого, холщового платья Люси:

- Пойдем, - улыбнулась Марта, - Грегори и твой брат обещали нас на десять миль прокатить, на барже. Надо думать о платье подружки, дорогая моя, - она заметила, что дочь еще сильнее зарделась.

Грегори жил на Ганновер-сквер, под присмотром деда.

- Мы с Джейн каждые выходные видимся, - признался он матери, - у них дома. Тетя Ева или тетя Полина, всегда в гостиной сидят, когда я появляюсь…, - юноша, невольно улыбнулся. Мать поцеловала его в щеку: «Но иногда выходят, по хозяйству». Марта гуляла в Банбери, с Джейн. Девушка сказала, что они с Грегори, после поездки в Бомбей, обоснуются в Хэмпстеде или Сент-Джонс-Вуде, и купят дом в рассрочку. Джейн собиралась поступать в Женский Медицинский Институт. Марта, оглядела ее стройную фигурку:

- От них долго внуков ждать придется. Пока Джейн диплом получит, пока Грегори имя себе заработает…

Она так и сказала Полине. Женщина развела руками: «Тетя Ева жалеет, что умрет, а правнуков не увидит. Ей восьмой десяток».

- Сестра ее увидит, - Марта помахала письмом из Иерусалима, - и брат тоже. Напиши Аарону, - будто бы невзначай, заметила Марта. Полина, отвела глаза. Она думала об этом, даже иногда хотела посоветоваться со свекровью, но потом обрывала себя:

- Джон был ее сын, единственный. Как ты можешь? Совсем немного времени прошло. Ты еще траур не сняла…, К свадьбе Джейн придется снять, - поняла Полина. Женщина опустила белокурую голову в ладони:

- Ты знала, видела, что ты ему по душе…, - она так и не решила, что делать. Услышав Марту, Полина сказала себе:

- Напишу. У Аарона сестра, зять, внучка, но все равно, ему будет приятно из Англии весточку получить. Цветы ему наши положу, - Полина, внезапно, улыбнулась, - полевые.

Мария писала, что ее теперь зовут Сара-Мирьям. Хупу поставили в июне, а в следующем феврале они ждали счастливого события. Марта посчитала на пальцах правой руки:

- Времени они не теряли, - женщина, весело подмигнула Полине: «И у Бет десятый ребенок родился».

Миссис Горовиц прислала весточку:

- Мальчика назвали Хаим. Он получился светловолосый, а глаза, у него, как у Джошуа, серо-синие. Мы очень рады, тем более, что наша старшая, Батшева, помолвлена. Юноша хороший, сын племянника мистера Стросса. У него самого детей нет. Компания отойдет Стернам, детям его сестры. Девочки подрастают, у нас каждый год будут свадьбы…, - Марта вздохнула: «Петру бы жениться…». Полина рассмеялась: «Может быть, он с востока тебе невестку привезет».

Мирьям проводила лето на континенте, вместе с Николасом. Марта, облегченно, подумала:

- Очень хорошо. Надеюсь, что у нее с Петей все это закончилось…, Если бы она тогда пришла ко мне, сказала, что Макс был здесь…, - она вспомнила упрямые, светло-голубые глаза женщины и разозлилась: «Если она посмеет к Пете приблизиться, ей не поздоровится. Не надо моему сыну такого».

Маленький Джон, услышав, кто организовал взрыв на Ганновер-сквер, сразу сказал: «Тетя Марта, разрешите мне поехать в Россию».

- Разрешения просишь, - усмехнулась женщина, просматривая его берлинский отчет:

- Правильно делаешь. Я твой начальник, и еще долго им буду, - она присела на подоконник, Джон чиркнул спичкой. Марта покачала носком простой туфли:

- Ты языка не знаешь. Отправишься туда легально, с паспортом и визой. У них все английское сейчас в моде…, - Марта задумалась:

- Придется опять появиться на свет товарищу, то есть мистеру Брэдли. Это у вас семейная традиция, -она подтолкнула Джона в плечо: «Привез ты моей дочери сведения, что она просила?»

Марта заметила, что юноша покраснел: «Я в Банбери на выходные поеду, - торопливо сказал Джон, -можно, тетя Марта?»

- Это твой замок, родовой, - женщина подняла бровь: «На это у меня разрешения просить не надо».

Джон сидел, уставившись на страницу The Times. Он провел в Санкт-Петербурге неделю, следя за Воронцовым-Вельяминовым, но Волка, если он был здесь, Джон не видел. Впрочем, он и не знал, где его искать, в отличие от действительного тайного советника. На маленькой карте, спрятанной в обложке блокнота, Джон отмечал адреса, Пантелеймоновскую улицу, здание Третьего Отделения, на Фонтанке, дом на Малой Морской, где Воронцов-Вельяминов проводил две ночи в неделю.

- Это, наверное, любовница его, - Джон устроился в кондитерской, напротив. Он увидел очень красивую, черноволосую девушку, садившуюся в экипаж: «Она его младше, лет на тридцать».

Джон, глядя на мокрый снег за окном кондитерской, вспомнил тихий, нежный августовский вечер в Банбери, щебет стрижей на террасе, запах сухого сена. Юноша рассердился:

- Вернешься в Англию, все ей и скажи. Она подружкой у Джейн будет, а я Джейн к алтарю веду…, Очень удобно. Скажи, и нечего мучиться. Я, конечно, не химик, - Джон увидел ее большие, зеленые глаза, искры закатного солнца, игравшие в русых волосах. Он ухмыльнулся: «Не химик. Но я ее люблю, а, значит, и химию тоже».

Он понял это в Берлине, получая длинные, подробные письма от Люси. Девушка писала четким, деловитым почерком. Джону надо было передавать конверты профессорам. В конце она всегда спохватывалась и приписывала: «У нас все хорошо. Я шлю тебе большой привет и надеюсь на скорую встречу».

Джон смотрел на резкий росчерк: «Люси Кроу», нюхал бумагу. Пахло химикатами, немного цветами. Юноша широко, счастливо улыбался.

- Скажу, - подытожил он, допивая китайский чай.

Марта сказала Джону, что сын Воронцова-Вельяминова связан с радикалами, однако велела за ним не следить:

- Ты не сможешь делать это одновременно, - заметила женщина, - не надо рисковать. Мы с Петром приедем, и этим займемся.

За девушкой Джон тоже не наблюдал. Он просто удостоверился, что тайный советник проводит с ней вечера и ночи вторника и пятницы.

- Он, как отец, - Джон смотрел на расписание в блокноте, - везде с охраной ходит, пользуется бронированной каретой. К нему не подобраться…, - Джон сверился с хронометром в жилетном кармане. Через час ему надо было оказаться на стоянке дилижансов на Симбирской улице, у Финляндского вокзала. Вчера, мистеру Джону Брэдли пришла телеграмма из Гельсингфорса: «Заказанные вами кожи готовы, отправлены в столицу, встречайте груз». Дальше шли цифры, видимо, вес и размер товара.

- У вас отличные кожи, - одобрительно сказал Джон портье, читая напечатанные строчки:

- Они лучшие в мире. Это пока образцы, - он свернул кабель, - но я надеюсь на большой контракт.

Из текста следовало, что Марта и Петр благополучно миновали границу империи, и находились на пути в Санкт-Петербург. Джон надел строгое, твидовое пальто, с красивым воротником афганского каракуля, и черный цилиндр. Он не хотел брать гостиничного извозчика, и решил, что дойдет до Екатерининского канала. Юноша, за неделю, хорошо узнал город. Молодой портье завистливо взглянул ему вслед. Мистер Брэдли шел легкой походкой, спина была прямой. Портье вспомнил: «Спортсмен и джентльмен, так о них говорят».

Дилижанс из Выборга остановился на сумрачной, в лужах мокрого снега, Симбирской улице. С близлежащего вокзала пахло гарью. Высокий, пятнадцати вершков, мощный мужик, с рыжей бородой, в черной рясе, легко взвалил на плечо холщовый мешок. С ним была маленькая, хрупкая монахиня, в дешевых, растоптанных сапогах, черном, суконном сарафане, и таком же платке.

- Я в России, - Петя оглядывал прохожих, - не могу поверить. Я ничего не помню, из детства. Только снег и как Федор Михайлович со мной играл.