- Беги, Волк, - невольно улыбнулся Федор.

Он сжег бумагу, и выпрямился, держа блокнот: «Волк здесь, господин капитан! Он ранен!»

Анри, было, попытался сказать:

- Не Волк..., Анри де Лу..., - но голос его не слушался, боль наполняла все тело, из раны под лопаткой, опять полилась кровь. Правительственные солдаты подходили к склепу:

- Эжени, Пьер..., Господи, кто о них позаботится, кто..., Пусть будут счастливы, пожалуйста..., - он все-таки сумел выдавить:

- Я не Волк..., - капитан версальцев, полистав блокнот, поданный Федором, велел: «Кончайте с ним!»

Его расстреляли у белого мрамора семейного склепа. Анри дернулся и сполз вниз, уронив пробитую пулями голову на надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».

Федор посмотрел на кровь, заливавшую камень и улыбнулся. Покинув кладбище, он выбросил блокнот Волка в окно какого-то пылающего подвала, и направился к реке.

С тех пор, как Анри ушел на Пер-Лашез, Юджиния не выходила из дома. Стрельбы не было слышно. Она смотрела в окно и видела столбы дыма, поднимавшиеся над северным берегом. Женщина крестилась: «Господи, убереги его, пожалуйста. Пусть он вернется домой». К ней приходили с проверкой. Юджиния показав свой паспорт баронессы, объяснила, что сына они отправили в Лондон, а муж ее, детский врач и сейчас лечит раненых. Офицер взял под козырек: «Прошу прощения, что побеспокоили, ваша светлость. Бунт скоро будет подавлен, не волнуйтесь».

Он ушел, не спросив, на чьей стороне лечит раненых барон де Лу. Юджиния об этом говорить не стала. Она проснулась от стука в дверь. Еще не рассвело, женщина накинула халат: «Это Анри..., Я знаю, знаю, что это он..., Господи, спасибо тебе».

- Анри? - неуверенно спросила Юджиния, выйдя в переднюю, приблизив губы к замочной скважине. «У меня весточка от вашего мужа, товарищ, - раздался незнакомый голос, - от него и товарища Волка. С ними все в порядке, не беспокойтесь».

Юджиния перекрестилась. Женщина, со свечой в руке, распахнула дверь. По ногам ударило холодным, утренним воздухом. Она увидела офицера в форме версальцев.

- Это коммунар, - сказала себе Юджиния, - он просто переоделся, просто...

- Спасибо, месье, - услышала она откуда-то из темноты, - дальше я сам.

Юджиния все еще не могла поверить. Свеча в ее руке затряслась, воск закапал на пальцы. Офицер сбежал вниз по лестнице, хлопнула дверь парадного. Он стоял, высокий, в холщовой куртке. Рыжие, коротко стриженые волосы, играли медными огоньками.

- Здравствуй, Женечка, - сказал Федор Петрович. Юджиния сползла без чувств на порог квартиры.

Волк очутился на рю Мобийон через три дня после того, как он покинул кладбище Пер-Лашез. Он шел по городу спокойно, в куртке с повязкой Красного Креста. Макс несколько раз остановился, чтобы помочь версальцам разобрать баррикады. Документов у него не было, однако Макс представлялся бароном де Лу, детским врачом. Он даже встретил знакомого. Майор командовал подразделением правительственных войск, очищавших Люксембургский сад. Офицер обрадовался:

- Месье де Лу! Надеюсь, с вашей семьей все в порядке.

Они покурили у кованой ограды. Макс рассказал ему, что был в плену, добрался до дома и отправил сына в Лондон, подальше от восстания. До войны покойный брат приходил на вызовы к детям этого майора. Офицер жил неподалеку, на бульваре Сен-Жермен. Макс вдыхал запах дыма и смотрел на горящие, разоренные дома. Он проверил, что происходит с квартирой и остался доволен. Здание не тронули.

- Гражданин Курбе, - весело сказал Макс, глядя на трупы, плывущие мимо острова Ситэ вниз по Сене, -вряд ли сюда вернется. Он руководил разрушением Вандомской колонны. Правительство ему такого не простит.

Теперь у Макса было четыре паспорта. В России, он, правда, мог использовать только американский. О нем Федор Петрович, Макс называл его, про себя, паном Круком, не знал. Макс напомнил себе, что в Германии надо озаботиться и немецкими документами. Язык Волк знал отменно и говорил с берлинским акцентом.

Завидев впереди колонну коммунаров, под охраной, он вовремя свернул во двор. Волку совершенно не хотелось, чтобы его узнавали. Рано или поздно, версальцы поняли бы, что расстреляли не того человека. Макс был уверен, что брат мертв. Однако пока ему надо было побыть Анри де Лу. Три дня он провел по безопасному адресу, у рынка Ле-Аль. Тамошние трущобы тоже горели, но Волк удобно устроился, взломав двери какой-то брошенной квартиры. Он помылся, выстирал одежду и, как следует, выспался.

Макс остановился на углу рю Мобийон и посмотрел на кованый балкон. Волк был больше, чем уверен, что Федор Петрович навестил свою бывшую жену.

- Может быть, - Макс опустил руку в карман и сомкнул пальцы на рукоятке кольта, - он и сейчас в доме. Он в меня стрелять не будет, конечно, да и я в него тоже. Но, на всякий случай, надо быть готовым.

Здесь он не собирался выдавать себя за Анри. Невестка все равно бы узнала, что стала вдовой. Максу не хотелось настраивать ее против себя. Ему нужен был надежный адрес в Париже, место, где бы он мог передохнуть.

- Передохнуть, во всех отношениях, - чуть не рассмеялся Волк, - кузина Эжени будет рада меня видеть. В конце концов, я ничем не отличаюсь от ее мужа, - красивые губы улыбнулись, - но, думаю, умений у меня больше.

Он тихо поднялся по лестнице на второй этаж и прислушался. Через полуоткрытую дверь квартиры не доносилось не единого звука. Волк, на цыпочках, вошел в переднюю и потянул носом. Пахло сандалом, хорошим табаком, кофе, и еще чем-то. Он вспомнил апартаменты у Пантелеймоновского моста. Пахло страхом.

Волк нашел невестку в спальне. Он сначала не понял, почему женщина не двигается, но потом заметил, что ее руки привязаны к столбикам кровати. Каштановые, грязные волосы закрывали лицо. Бархатные гардины были задернуты. Она даже не пошевелилась, когда Волк распахнул занавеси. Юджиния лежала, закрыв глаза, кусая губы:

- Это все не со мной, не со мной…, Это кошмар, я проснусь и увижу Анри, и Пьера…, Господи, почему я не поверила Марте? Почему мы с Анри не уехали отсюда…, - бывший муж провел в квартире три дня и ушел только на рассвете.

У Юджинии было сломано два ребра, он разбил ей нос. Старый перелом на левом запястье опять треснул. Все тело было в синяках и ссадинах. Он сказал, что Юджиния осталась вдовой. Раненого Анри расстреляли на кладбище Пер-Лашез.

- Почему так светло, - подумала Юджиния, - была ночь…, Надо порвать веревку, встать…, Надо пойти в умывальную…, Он меня не пускал туда, все три дня. Я ничего не могла сделать, а сейчас поздно…, Я не перенесу, если…., - она почувствовала, как по щекам катятся горячие слезы. Он велел ей пригласить Марту и детей в Париж на Рождество.

- Если ты этого не сделаешь, - бывший муж пошевелил дулом кольта, - твой сын умрет. Медленно и мучительно, я тебе обещаю. Ему всего восемь лет, Женечка. Или тебе и на него наплевать, как было наплевать на наших мальчиков? - он достал пистолет, вытер его о простыню, и хлестнул ее по лицу. Юджиния затряслась: «Я все сделаю, все…, Пожалуйста, можно мне в умывальную…»

- Только вместе со мной, - усмехнулся он.

- Я за тобой присмотрю, Женечка. Ты не сможешь быть одна, ты этого просто не умеешь. Тебе нужна твердая рука, - он погладил сбившиеся волосы, мокрую от слез, белую щеку, - я тебя буду навещать, милая. Ты будешь, рада мне? - он занес руку и Юджиния зарыдала: «Не надо, пожалуйста…, Рада, рада…»

- Я так и знал, - подытожил Федор Петрович и отвязал ее от кровати: «Пойдем, милая».

- Надо встать, - повторила Юджиния и вздрогнула, ощутив знакомые пальцы, длинные, ласковые. Она почувствовала, как кто-то высвобождает ее правую руку и расплакалась. Запястье болело.

- Не надо, не надо, Эжени…, - ласково шепнул он. Женщина облегченно подумала: «Анри…, Он жив, я знала. Он просто мне солгал, чтобы сделать больнее».

- Эжени, - она все еще не открывала глаз. Волк помог ей встать с кровати: «Эжени, милая, что случилось…»