Он даже не стал ничего дарить девушке на прощанье. Барон, в последний раз, переночевал у нее. Утром девушка принесла кофе ему в постель. Виллем коротко сказал: «Со следующей недели я прекращаю платить за квартиру. Собирайся».

Она стояла, опустив изящно причесанную голову. Барон не любил, когда женщина с утра появлялась неприбранной. Когда он поселил девушку, ее звали Аделиной, на этой квартире, он быстро, парой пощечин, научил ее вести себя, как положено. Когда Виллем приезжал в Брюссель, Аделина хлопотала вокруг него. Он разглядывал ее шелковый пеньюар:

- Двадцать лет ей. А Элизе двадцать два. Лет десять с ней поживу, а потом найду кого-нибудь моложе. Мне еще пятидесяти не исполнилоьс, я в самом расцвете сил.

- Но я не могу ехать в Мон-Сен-Мартен, ваша светлость, - Аделина сглотнула, - у меня театр…

- А кто сказал, что ты едешь в Мон-Сен-Мартен? - удивился барон, допивая кофе: «В Мон-Сен-Мартен возвращаюсь я, а ты, - Виллем повел рукой за окно, - убираешься на все четыре стороны».

Аделина рыдала, цеплялась за его ноги, просила не оставлять ее. Виллем ненавидел женские слезы и крики. Как следует, встряхнув девушку, барон хлестнул ее по лицу:

- Чтобы я больше тебя не видел, и не слышал, понятно? Иначе я пойду в полицию. Городской комиссар, мой хороший знакомый. Тебя вышлют из Брюсселя. Отправишься обратно в свою провинцию, коров доить, - ядовито прибавил Виллем.

Аделина была дочерью мелкого чиновника. Девушка закончила школу. О коровах Виллем упомянул просто из желания поиздеваться над ней.

- Найдет себе нового покровителя, - он, сидя в салоне-вагоне, глядел на равнину, усеянную фермами, на вспаханные поля, - у них это быстро. Мне она отдалась в первый вечер, когда я ее в ресторан повел. Зато теперь можно не тратить деньги, никуда не ездить…

За ужином, Виллем коротко ответил:

- Не говори мне о ней. Я ничего слышать не хочу. Ребенок будет расти здесь, а она отправится в Намюр, в монастырь. Она теперь калека. Пусть раскаивается и замаливает свои грехи, - барон отпил вина: «Ребенок должен считать, что вы с Элизой его родители, понятно?»

Он увидел мрачный огонек в глазах сына. Юноша кивнул. Он проводил почти все время с Элизой и Маргаритой. Девушки шили, Элиза готовила. Виллем терпеливо, ласково учил сестру ходить на костылях и делать упражнения для ног. Месяц назад, Элиза сняла лубки. Кузен Давид прислал подробное письмо из Амстердама, даже с рисунками. Маргарита теперь могла стоять, опираясь на костыли и с ними же, делала несколько шагов от кровати до окна. Когда она стала выздоравливать, Элиза перевела золовку в большую спальню. Девушка весело сказала:

- Здесь вам будет удобнее, вместе с маленьким. Какое-то время придется в горах остаться, пока вы в Намюр не поедете, - Элиза подмигнула Маргарите.

Окно выходило на обрыв. Дом стоял на высоком берегу реки Амель. Внизу шумела вода, бурля у серых камней. Во времена адмирала де ла Марка Мон-Сен-Мартен был совсем маленьким. В деревне была церковь, ее разрушили во время наполеоновских войн, таверна, несколько домов и мост через реку. Когда туман наползал с гор на равнину, в таверне, звонили в колокол, призывая сбившихся с дороги.

Элиза посмотрела на острые скалы, на темные стволы сосен, на белую дымку, что висела над рекой, и отчего-то поежилась. Виллем сказал сестре, что они выйдут из поезда на маленькой станции, не доезжая Намюра. Их должен был ждать Давид. Туда же Элиза собиралась привезти ребенка.

- Вы с ним ненадолго расстанетесь, - ободрил Виллем Маргариту, - а потом тетя Марта устроит вас в Лондоне. Будешь выздоравливать, у нее под крылом…, Там наш Грегори живет, у тети Марты сынишка, дочка, у кузины Эми сын, у тети Полины дети, у дяди Аарона внучка…, Маленький в семье вырастет…, - Виллем ласково улыбнулся.

Маргарита за эти два месяца расцвела. Элиза отлично готовила, Виллем привозил девушкам свежее мясо, молоко и рыбу, забирал в замке овощи и фрукты. Элиза пекла хлеб и пирожные. Виллем, поцеловал белую, нежную щеку сестры:

- Мы с Элизой в Лондон приедем, обязательно. Встретимся с Грегори, посмотрим на нашего племянника, или племянницу. А папа…., - юноша помолчал, - думаю, надо дать ему время, вот и все. Ты не волнуйся, - он пожал руку сестры.

Они говорили о Грегори. Виллем читал сестре его письма, они сидели, вспоминая Бомбей и свою мать. О бароне они упоминать не хотели. Виллем, просто, сказал: «Мы бы никогда не позволили себе забрать малыша, Маргарита. Ты его мать».

Никто не спрашивал у Маргариты об отце ребенка. Девушка, облегченно, подумала:

- В Лондоне я узнаю, где Волк, обязательно. Когда я смогу ходить без костылей, я возьму ребенка и поеду к нему. Мы любим друг друга, у нас дитя…, Мы должны быть рядом.

Барон стоял, рассматривая ящики. Он заказал колыбельку из беленого дуба, с гербами де ла Марков, с кружевным пологом, шелковые пеленки, крестильный наряд, деревянные погремушки. «Надо вызвать кормилицу из Брюсселя, - решил Виллем, - и не одну, а несколько. Мальчик будет наследником титула». Виллем не хотел думать, что может родиться девочка.

- Придется ее растить, - мрачно сказал он себе, убирая список в карман домашней, бархатной куртки, -кормить, тратить деньги…, Или отправить ее в Намюр, вместе с этой шлюхой? Девка, наверняка, такая же родится. Кровь проклятой Луизы.

Виллем запер дверь своими ключами и поднялся вверх, по узкой, каменной лестнице. В передней было тихо, слуги накрывали обед. Он взглянул на хронометр: «Вчера вечером все началось. Мальчишка к ужину явился. Сказал, что все идет хорошо».

Виллем погладил стальные доспехи, на стене. Снизу красовались скрещенные мечи времен Арденнского Вепря, рядом висела алебарда.

- Ребенка, конечно, я буду воспитывать, - подумал барон о внуке, - этого слюнтяя, моего сына, и на милю к нему не подпущу. Его я не бил, и зря. Розги, самое лучшее средство для мальчика. Строгость, и еще раз строгость. А если невестка попробует рот раскрыть, то и она кулака отведает. Скоро…, - он раздул ноздри и представил себе ее волосы, белокурые, пышные, широкие бедра, нежную, мерцающую в свете луны кожу.

- Словно туман, - вспомнил барон, - как в горах. В горах…, - он хлопнул себя по лбу: «Господи, какой я был дурак. Никто, ничего не докажет. Дождусь, рождения ребенка, и все устрою. Надо только подумать, как…, - он зашел в кабинет. Виллем опустился в кресло и достал из ящика стола расписание работы инженеров компании на ближайшие две недели. Он взял календарь и усмехнулся: «Я говорил, все просто».

Когда завыл гонг, и подали обед, барон понял, что ему делать, и когда.

Он пошел в столовую: «Я ему сказал, чтобы он Маргариту в Намюр через две недели после родов отвез. Они все будут в охотничьем доме. Кроме мальчишки и этого Давида. Он в горах не станет ночевать. Мальчишка пойдет на смену, а я навещу дочь, - Виллем легко улыбнулся, - и невестку тоже».

Он оглядел накрытый кружевной скатертью стол. Устрицы привозили из Остенде, в ящиках со льдом, русскую икру Виллем заказывал в Брюсселе, трюфеля, в Италии. Виллем попробовал вино и кивнул дворецкому: «Так и сделаю».

Давид вышел на крыльцо охотничьего дома и чиркнул спичкой. Внизу, в предрассветных сумерках, шумела река. Он увидел силуэт какой-то птицы над вершинами сосен. Было зябко, он стоял в одной рубашке, не сняв докторский фартук. Доктор Кардозо курил и улыбался. Из окна спальни над его головой донесся плач ребенка.

- Отличный мальчишка, просто отличный, - весело подумал доктор Кардозо, - а этот ван Кампф болтал, что дитя может оказаться больным. Младенцы, они крепкие создания. И Элиза, конечно, за два месяца просто чудо сотворила, Маргариту не узнать. Элиза…, - он поморщился, вдыхая ароматный дым.

Девушка помогала ему при родах. Когда начались схватки, Давид сказал Виллему:

- Ты отправляйся спать, ты устаешь на шахте. Мы сами справимся. Утром увидишь своего племянника, или племянницу. Иди, иди…, - Виллем поцеловал высокий, белый лоб сестры: