- Ешь. Мы сегодня целый день в дороге были. Это луковый суп, так его в Париже готовят. И рагу с шукрутом, кислой капустой. Я в Эльзасе его научился делать, когда там работал, - Макс коснулся ее щеки: «У нас начинается новая жизнь, любовь моя, - сказал он, серьезно, - она будет совсем, совсем другой».

Маргарита затаила дыхание. Макс, держа ее за руку, рассмеялся:

- Когда ты будешь готова стать моей подругой, милая, только тогда…, - он все смотрел на нее. Маргарите захотелось выпалить: «Прямо сейчас, Макс, прямо здесь!»

- У нас будет новая свадьба, - пообещал Волк, - такая, какой она станет в будущем. Ты увидишь, любимая.

- Сегодня, - Маргарита почувствовала, что краснеет, - сегодня. Я ему на прошлой неделе сказала, что я всегда, всегда буду с ним, буду ему помогать, во всем…, Сегодня соберутся товарищи…

Пожив пару дней в пансионе, они съехали в найденную Максом крохотную квартирку. Комнату перегораживала ширма, в каморке сбоку стояла старая, угольная плита, умывальная и вовсе помещалась во дворе. В чулане Маргарита нашла таз и ведро.

- Не страшно, - весело сказала девушка, наклонившись над тазом, - зато у нас есть свой дворик, и даже трава.

Она стирала старые простыни, купленные Максом

Квартира размещалась на первом этаже, на узкой, застроенной типовыми, дощатыми домами, улице. На углу, рядом с пивной, виднелись вывески лавок. Над всем кварталом висело тяжелое, серое облако дыма. По соседству стояла крупнейшая шахта Германии, Цольферайн, и коксовые заводы фон Рабе.

Макс развернул простыню, развешивая белье. Он улыбнулся:

- Можно овощи посадить. Здесь тепло. К осени будем с капустой, луком и картошкой. И курицу я достану, - он кивнул на крохотный, дощатый сарай, - пусть яйца несет.

Маргарита помогала ему вскапывать грядки. Они целовались, держась за руки, от земли пахло свежестью. Девушка, чувствуя его губы, задрожала: «Ты на полу спишь, Волк…, Зачем….»

- Затем, что я тебя люблю, - серьезно ответил Макс, - ты пришла ко мне по своей воле. Я не хочу тебя торопить, Маргарита.

Ночами она ворочалась на узкой кровати, слыша его дыхание за ширмой. Волк устроился на сталелитейный завод. Он жил по документам француза Вильнева. Макс повел рукой:

- Это безопасней, любовь моя. Тебе привезут новые бумаги, - он прижал Маргариту к себе, - их сейчас делают.

Она получила французский паспорт, где значилась Маргаритой Луазье, уроженкой Эльзаса, девятнадцати лет от роду.

- Он поддельный, - спокойно сказал Макс, отдавая его Маргарите, - у меня много знакомств…, - он указал на запад. Макс не рисковал. Документами Вильнева он пользовался много раз. Бумаги для Маргариты были заказаны у того же, прикормленного, человечка в префектуре.

Каждую неделю у них в комнате собиралась ячейка Интернационала, женщин там не было. Макс улыбнулся:

- Очень немногие работницы пока обладают классовым сознанием, любовь моя. Ты, под моим руководством, это изменишь. Только сначала, - он развернул местную, эссенскую газету, - тебе предстоит устроиться сюда, - Волк указал на объявление. Маргарита ахнула: «Макс! Я не сумею, не справлюсь…»

Волк привлек ее к себе и поцеловал куда-то за ухо:

- Это партийное задание, любовь моя. Ты, со своими знаниями, принесешь гораздо больше пользы нашей борьбе, если будешь сидеть в конторе, а не мыть полы на фабрике. Ты сможешь читать документы, - Макс начал загибать пальцы, - будешь знать о планах капиталистов…, - контора заводов фон Рабе искала девушек, со знанием языков и умением вести канцелярскую работу.

Каждые выходные Макс уезжал в Кельн, от Эссена туда был всего час на поезде. Маргарита не беспокоилась. Волк сказал ей, что ведет работу среди студентов университета, будущих инженеров, химиков и врачей.

- Виллем тоже инженер, - сразу подумала девушка, - если бы Волк с ним встретился, объяснил бы ему, что он эксплуатирует пролетариат, что он хозяйчик…, Виллем бы сам ушел в революцию, обязательно.

- Так и сделаем, - уверил ее Волк, - следующим летом мы поедем в Бельгию. Я устроюсь на шахты, и мы постараемся увидеть твоего брата.

- Чем черт не шутит, - размышлял Волк, сидя в углу вагона третьего класса, - может быть, и Виллем поддастся агитации. Маргарита до сих пор меня слушает, открыв рот. Так будет и дальше.

В Кельн Волк приезжал Максимилианом де Лу, доктором философии. Он занимался в библиотеке, пил кофе с профессорами, осторожно выведывая, кто из студентов склонен к радикальным взглядам. Здесь было меньше горячих голов, чем в Гейдельберге. Макс знал, что юный граф фон Рабе получил диплом и обосновался в Берлине, под крылом у отца. В Кельне почти не говорили о тевтонском духе и великом предназначении Германии.

- Меньше слов, больше дела, - бормотал Макс, просматривая составленные им списки юношей, - это мне по душе. Здесь люди учатся, а не дуэлями занимаются.

Среди радикалов, как обычно, были почти одни философы и студенты литературы.

- Заводы стоят, - недовольно хмыкнул Волк, - одни философы в стране. У инженеров просто нет времени таким заниматься.

Однако и поэты ему пригодились. Макс собрал вокруг себя кружок восторженных юношей. К ним стали подтягиваться студенты технических специальностей. Сейчас у него было почти два десятка человек, готовых не только говорить, но и действовать.

- И Маргарита, - он курил папиросу, возвращаясь из Кельна, глядя на поднимающиеся в сумраке очертания терриконов, на факелы горящего газа, вдыхая запах металла и кокса.

- Маргарита…, Завтра у нее последняя встреча в конторе. И завтра…, - он прикрыл глаза и вспомнил ее белую, нежную шею.

- Она станет моей подругой, - сказал себе Макс, - я почти месяц терплю. Хватит, - он выбросил папиросу за окно и углубился в свои заметки. Книга была почти готова.

Дверь кабинета директора скрипнула. Высокий, седой человек с моноклем довольно неприязненно оглядел Маргариту. Директор, внезапно, спросил:

- Почему вы так хорошо говорите по-немецки, фрейлейн Луазье? - французскую фамилию он, немилосердно, исковеркал: «Вы учили язык?»

И отец и мать Маргариты знали немецкий, в монастыре преподавали его каждый день. Однако Волк велел девушке сказать, что ее мать была немкой:

- В Эльзасе их много, - заметил Макс, - к тебе будет больше доверия. Директор, господин Миллер, -Волк издевательски усмехнулся, - на досуге тискает статейки о превосходстве тевтонской расы надо всеми остальными.

Маргарита так и сделала. Герр Миллер, недовольно, сказал:

- Замуж за француза, куда это годится. А вы зачем приехали в Эссен? - поинтересовался он и сам себе ответил:

- Правильно сделали. Немцы должны жить в Германии, фрейлейн Луазье, - он поморщился, будто фамилия Маргариты была чем-то неприличным.

- Она хорошенькая, - Миллер листал результаты ее испытаний. Фрейлейн знала немецкий, французский и английский и отлично стенографировала.

Стенографии Маргариту в монастыре не учили. Макс занимался с ней каждый день, начав сразу по приезду в Эссен. Девушка быстро схватывала.

Миллер пожевал сухими губами:

- Вы приняты. Испытательный срок три месяца, с половинным окладом. Работать будете с восьми утра до шести вечера. Перерыв на обед тридцать минут. Получите талоны в столовую инженеров. Секретарям накрывают в отдельной комнате. Женщины не едят вместе с мужчинами,- он отдал Маргарите ее паспорт:

- Начинаете завтра. Осенью к нам приезжает его светлость фон Рабе, наследник дела, - Миллер обвел рукой заводской двор, - будете состоять при нем. А пока смотрите и запоминайте, фрейлейн.

Маргарита вышла на крыльцо конторы. Она постояла немного, глядя на облако серого дыма, на черные от коксовой пыли крыши заводов. Макс, в литейном цеху, работая с шести утра до трех часов дня, в первую смену, в обжигающем, изнурительном жару, получал шесть талеров за неделю.

- Я за повышение зарплат здесь боролся, - рассмеялся Волк, - это после забастовки расценки повысили.

Маргарите, на испытательный срок, положили два с половиной талера в неделю. Квартира стоила пятнадцать талеров в месяц.