Макс быстро помылся. Одеваясь, Волк понял, что воротник рубашки их прикрывает.

Он двигался тихо, неслышно: «Надо же, какая кузина страстная оказалась. Впрочем, понятно, что у нее давно мужчины не было. Только пару часов назад заснула».

На ковре, прикрывавшем дубовые половицы, лежали две пустые бутылки вина, были разбросаны косточки от персиков и вишен.

- Не буду я убирать, - хмыкнул Макс, - еще чего не хватало. Я выписался и расплатился.

Саквояж был готов. Он проверил билет на поезд и аккредитивы, лежавшие в портмоне работы парижского мастера Гойяра.

Из Америки Макс уехал не с пустыми руками. Военное ведомство отлично заплатило ему. Работа за линией фронта была опасна. Макс получил и пособие по увольнению из армии. В Нью-Йорке он перевел деньги, оставив себе наличные на текущие расходы, в банковские чеки. Волк собирался положить их на свой счет в Лионском Кредите. Макс подвел итоги, с пером в руках, и удовлетворенно улыбнулся: «Очень хорошо». Он надел пиджак и взял саквояж. Не оборачиваясь, Волк вышел из комнаты. Ключ он оставил в дверях.

На углу Гоуэр-стрит Макс остановил ранний кеб и велел отвезти себя в отель «Лэнгхем», на Портленд-плейс. В «Кларидже» он завтракать не хотел. Гостиница стояла на Брук-стрит, за углом Ганновер-сквер, Максу совсем не улыбалось наткнуться на родственников.

- Кузен Питер может устроить деловой завтрак, - он откинулся на спинку сиденья, - или тетя моя решит с детьми прогуляться. Хотя она в деревне, наверняка. Но все равно, рисковать нельзя.

Об открытии «Лэнгхема» Макс прочел в The Times, еще в Ливерпуле. На церемонию приезжал принц Уэльский. В гостинице было триста современных ватерклозетов, тридцать шесть ванных комнат с горячей водой и гидравлические подъемники, лифты, как Макс приучился их называть в Америке.

Оглядывая мозаичные стены ресторана, мраморный, журчащий фонтан, крахмальные скатерти, хрусталь и серебро на столах, Волк понял, что газета не преувеличивала. Он проголодался и взял меню: «В следующий раз я только у Фошона поем, в Дувре. Одними фруктами и кузиной сыт не будешь».

Он заказал овсянку, лучшие свиные сосиски, перепелиные яйца-пашот, поджаренный бекон, тосты, и русскую черную икру. К ней Макс пристрастился в Санкт-Петербурге. Волк попросил принести ему свежие газеты и кофе. Здесь его варили, как в Париже, крепким и горьким. За виргинской папиросой, шелестя страницами Morning Post, Волк прочел, что в Ньюкасле открывается химический завод «К и К», крупнейший не только в Англии, но и во всей Европе.

- Нам нужны свои инженеры, - понял Волк, - сейчас новое время. Индустриальный саботаж не сводится к разрушению машин, как это делали луддиты. Машины ни в чем не виноваты, виноваты их хозяева. Нам понадобятся бомбы, диверсии на железных дорогах, на химических заводах..., - он вспомнил, что во многих городах Европы вода подается в дома и на предприятия централизованно.

Волк полистал изящно изданную брошюру, что он взял у портье: «Хотя бы в этом отеле, пожалуйста. Артезианская скважина, напорная система, холодная и горячая вода во всех номерах. Здесь останавливаются аристократы, генералы, промышленники, гости из-за границы. Если подмешать к этой воде яд..., - Макс взял блокнот и аккуратно записал: «Студенты технических специальностей. Агитация и пропаганда».

Он просматривал рецензии на новые книги. Волк услышал рядом мужской голос: «Не отказывайтесь, ваше преосвященство. Хотя бы раз в жизни каждый должен позавтракать в «Лэнгхеме».

Макс, осторожно, отогнул газету. За столик неподалеку садились двое мужчин в простых сюртуках, с наперсными крестами, и пасторскими воротничками. Волк застыл и внимательно посмотрел на старшего священника, с коротко стрижеными, сильно побитыми сединой, рыжими волосами, и такой же бородкой. Он весело ответил: «Хорошо, святой отец. Я в Кентербери, буду вспоминать этот завтрак весь год».

Аарон приехал в Лондон на собрание Синода англиканской церкви. Ему надо было встретиться с издателями, осенью выходил сборник его проповедей. После возвращения Питера из Ньюкасла, он собирался навестить Банбери.

- Конечно, - смешливо сказал себе каноник, - лучше бы ты этого не делал, дорогой мой. Незачем тебе мучиться. Она замужем, и любит твоего племянника. Тебе шестой десяток, пора остыть.

Он переночевал у Вероники на Ганновер-сквер:

- Слава Богу, обрел Пьетро тихую гавань. Жена у него замечательная. Должно быть, у того, первого отца Джованни, тоже такая была.

Его светлость прислал телеграмму из Саутенда. Врачи сняли диагноз Евы. Джон хотел еще немного побыть с матерью, а потом отправиться в Лондон. Пора было возвращаться к работе.

Аарон говорил себе, что едет в Банбери из-за внучки, он не видел Марию чуть меньше месяца, однако каноник знал, что просто хочет оказаться рядом с Полиной.

Когда он привез Марию в Оксфордшир, священник пробыл там несколько дней. Вечером они с Полиной сидели в саду. Аарон курил свою трубку и читал. Герцогиня разбиралась с бумагами, что ей привозил муж из Лондона. Полина следила за всеми судебными процессами. Над парком заходило солнце, легкий ветер играл ее белокурыми, непокрытыми волосами, пахло жимолостью. Вокруг было так спокойно, что Аарон закрывал глаза и неслышно шептал: «Всякое дыхание да славит Бога».

- Просто видеть ее, - вздохнул священник, - хотя бы иногда. Вот и все.

Вероника сказала, что они собираются устроить большой прием на Ганновер-сквер, когда приедут Питер и Марта. Аарон покачал головой:

- Нет, нет. Ты знаешь, я не любитель светской жизни. Это его преподобие, - он подмигнул Пьетро, - во время оно был модным священником. Я лучше с мальчишками повожусь, в замке. Сменю Мартина и Сидонию, если мой племянник будет в Лондоне занят.

Они сидели на мраморной, небольшой террасе, выходившей в сад особняка Холландов. Вероника, наблюдала за сыном и невесткой. Они устроились на пледе под кустом сирени и о чем-то тихо говорили:

- Аарон его брат, старший. Не зря они так близки были, еще, когда Пьетро в Лондоне, жил.

Она помолчала и улыбнулась: «Мы после приема в Мейденхед отправимся. Джон может больше не ночевать в Брук-клубе. Да и Полина с детьми когда-нибудь в Лондон вернется».

Аарон затянулся своей короткой трубкой, полюбовавшись прозрачным, зеленоватым, вечерним небом:

- Пьетро очень повезло с женой, Вероника. Видишь, как все сложилось. А ты волновалась. И у меня, -Аарон потянулся, - у меня внучка есть. Выращу Марию, замуж выдам, и на покой уйду. Лет через пятнадцать.

Макс услышал, что священник помладше называет своего спутника «отец Корвино». Аккуратно сложив газету, он оставил на столе серебро. Волк боком вышел из ресторана. У лифтов появилась утренняя публика. Макс, оказавшись в огромном вестибюле, где даже открыли собственное почтовое отделение, облегченно выдохнул. Никакой опасности не было. Когда Макс и Анри приезжали в Лондон, подростками, отец Корвино служил военным капелланом. Они не встречались. Макс подождал, пока мальчик в форменной курточке остановит ему кеб: «Все равно, рисковать незачем».

- Станция Лондонский Мост, - велел он:

- Скорей бы во Франции оказаться. Огромный город, два с половиной миллиона человек в нем живет, а все равно на родственников натыкаешься. Это потому, что у нас семья большая, - Макс закурил папиросу: «Очень надеюсь, что на вокзале я никого не увижу».

Кеб свернул в сторону Риджент-стрит, исчезая в потоке экипажей.

Мирьям потерла глаза и зевнула. Перевернувшись, она позвала: «Макс!». Рядом никого не было. Девушка подумала:

- Он в умывальной, наверное. Сейчас он вернется..., - она обняла подушку и вспомнила, как ночью, целовала его: «Я вся, вся твоя..., Возьми меня, увези меня, мой Волк...»

- Как хорошо, - она все не поднимала век, - как спокойно..., Сейчас новое время. Мы сходим в мэрию, в Амстердаме, и всегда будем вместе. У нас появятся дети. Макс собирался преподавать в университете, я получу диплом врача, обязательно. О нас напишут в газетах..., - она рывком присела и недоуменно сказала: «Макс!»