-Майкл..., - горько подумала Аталия, - Майкл мне никогда этого не простит..., Как я могу, он мой жених, я его люблю..., - она увидела деревянный помост, человека со связанными руками, в темном, надвинутом на лицо капюшоне. Тело отца раскачивалось в петле, он хрипел. Аталия  почувствовала, как Дэниел обнимает ее, как его  рука поднимает ей платье: «Я просто закрою глаза. Так надо, ради папы. Чтобы он жил».

-Она ничего не знает, - Дэниел мягко, почти нежно уложил ее на бок, - она девственница..., Такой и останется,  до хупы. Но пусть будет уверена, что я..., - мужчина едва не рассмеялся. Целуя белокурые волосы, шепча  что-то ласковое,  Дэниел стал раздевать Аталию.

Девушка ощутила, как его рука зажимает ей рот. Она сдавленно зарыдала. Это было больно, так больно, что Аталия только и могла подумать: «Господи, если это  всегда так, то я умру..., Я не вынесу. Господи, пусть это закончится, пожалуйста...».

Она слышала, как скрипит диван, слышала его тяжелое дыхание сзади. Боль все не исчезала. Аталия еще крепче сомкнула веки, сжав в пальцах задранный подол своего платья, всхлипывая. Она ожидала, пока все закончится.  Аталия так и не открыла глаз, даже когда он шепнул: «Слушайся меня, милая, и все будет хорошо».

Дэниел поставил ее на четвереньки и полюбовался обнаженными, стройными ногами. Белье и чулки, совсем простые, валялись на ковре, около дивана. Грудь у нее была маленькая, девичья, волосы растрепались. Она тихо плакала, кусая губы. Дэниел пригнул ее голову вниз. Аталия дернулась от боли, и Дэниел успокоил ее: «Просто подожди, милая».

Она ждала. Потом, с пылающими щеками, девушка оделась, отворачиваясь, шмыгая носом,  не смея посмотреть на него.  Он курил, привольно развалившись на диване: «Иди-ка сюда». Дэниел сам надел ей чулки и едва удержался, чтобы не уложить девушку на спину:

-Потерпи, - сказал себе майор Горовиц, - она теперь никуда не денется. 

В передней Дэниел поцеловал ее. Аталия смотрела на мраморный пол: «Я вас прошу..., прошу, дайте мне неделю..., подумать..., Хотя бы неделю...»

Дэниел пожал плечами: «Конечно. Но помни, - он поднял девушку за подбородок, - если ты мне откажешь, твой отец умрет».

Аталия только кивнула. Она и сама не знала, зачем попросила у него эту неделю. Она шла в особняк Вулфов, еле передвигая ноги. На тротуарах было шумно, мальчишки-газетчики кричали: «В Мэриленде арестован заговорщик Ацеродт! Кольцо вокруг Бута сужается! Поезд с телом президента вскоре отправляется в Балтимор!»

Аталия добралась до подъезда дома Майкла. Открыв дверь, девушка обессилено заплакала, прислонившись к стене. Уютно пахло табаком и кофе. На столике черного дерева, под зеркалом, лежала какая-то записка. Аталия даже не стала смотреть, что там. Она заперлась в умывальной. Белье было покрыто пятнами крови. Аталия, вспомнив, что она слышала краем уха, зарыдала. Она выбросила панталоны, и вымыла лицо. Переодеваясь,  девушка, неуверенно, сказала себе:

-Может быть, Майкл пойдет к президенту, попросит его..., Или тот военный, капитан де Лу. Он получил орден, спас генерала Гранта, Майкл рассказывал..., Господи, - Аталия задохнулась, - Господи, как больно, до сих пор..., - она велела себе не плакать и медленно спустилась вниз.

Почерк на записке был Майкла: «Я в госпитале, кузина Марта при смерти».

Аталия посмотрела в зеркало на свое бледное, с запухшими глазами лицо, вспомнила его шепот: «Просто слушайся меня, и все». Девушка завыла, кусая пальцы: «Господи, прости меня, прости, но я не могла, не могла иначе...»

Она легла на холодный пол в передней, подтянув колени к животу, обхватив их руками. Аталия замерла, прерывисто, жалобно всхлипывая.

Она плыла. Вода была холодной, освещенной лучами солнца. Марте было зябко. Она услышала наверху, над собой, какой-то шум. Она вся дрожала. Заставив себя собраться, женщина открыла глаза. Она увидела далеко, где-то совсем у дна, знакомые, рыжие волосы.

-Надо нырнуть, - велела себе Марта, - надо вытащить Степушку. Бабушка мне рассказывала, когда она умирала, после неудачных родов,в Париже, она видела миссис де ла Марк, в бреду. Она тоже за своим мужем ныряла. Я смогу, - Марта, внезапно, почувствовала, боль  в груди и попыталась вдохнуть: «Нельзя, - велела она себе, - я в море». Голоса над ней затихли. Марта ощутила, как слабеют ее руки, и удивилась: «Была ледяная  вода, почему так жарко?»

Барнс наклонился над ней, прижавшись к ее губам, вдыхая воздух в легкие, зажав в руке окровавленный скальпель.

-Все было хорошо, - бессильно подумал хирург, - почему началось заражение?

 Рано утром, до обхода, его разбудил сын миссис Бенджамин-Вулф. Мальчик стоял на пороге, с испуганным, бледным лицом: «Мама не просыпается, мистер Барнс. И она вся горячая, она стонет».

-И потом ее стало знобить, - Барнс приказал: «Дыши, слышишь! Я тебе не позволю умереть!».  Они дали раненой опиума и перешили шов. Хирург обругал себя за то, что не обращал внимания на ее жалобы. В последние несколько дней она говорила о болях. Там, конечно, оказалось воспаление. Оставалось надеяться, что оно не распространится дальше. «Камфару, - приказал врач, на мгновение, оторвавшись от ее губ, - надо поддержать сердце».  Он услышал, как хрипит женщина. Кто-то в операционной сказал: «У нее кровотечение, доктор».

Барнс разогнулся. Бросив один взгляд на испачканный подол рубашки, он сварливо ответил: «Это регулы, доктор Маннерс. Вам сорок лет, пора бы знать, как они выглядят. Дыши! - приказал он Марте, глядя на мертвенно бледные щеки.

Она боролась с болью,  в мерзлой толще воды. Марта увидела облако крови, что поднималось  снизу, окутывая ее. «Нельзя бросать Степушку, - велела себя Марта, - как он без меня...».   До нее донесся нежный голос:

-Я позабочусь о нем, милая. Тебе здесь оставаться не след, возвращайся, - женщина с мокрыми, распущенными, бронзовыми волосами, с глубокими морщинами, указала рукой наверх. Солнца почти не было видно, здесь царила темнота. Марта закусила губу: «Пока мы вместе, смерти нет...»

-Ты ее не вини, - раздался в голове Марты мягкий голос, - и его  тоже. Это случается, милая, так Господь решил. Не надо тебе здесь быть, - сильная рука бесцеремонно подтолкнула ее наверх.  Марта увидела пещеру в Бахчисарае, его лазоревые глаза, услышала его шепот: «Я так люблю тебя, так люблю!». Она  закричала, превозмогая боль: «Не хочу! Не хочу быть без него! Зачем все тогда!»

Кто-то схватил ее за пальцы и сильно потянул. Это была бабушка, еще молодая, с бронзовыми волосами, зеленые, большие глаза были широко открыты.

-Оставь их, - велела она, махнув в сторону миссис де ла Марк, - тебе надо с ребенком быть сейчас. Не о себе думай, а о нем. Плыви, - велела ей бабушка.

Марта опустила голову и увидела кровь, что текла по ее ногам. «Я так хотела, - пожаловалась она, - так хотела, бабушка...»

-Все еще будет, - коротко сказала женщина.

Марта, задыхаясь, оказалась на поверхности воды. В лицо ей ударило яркое, весеннее солнце. Она поняла, что все это время сжимала пальцы на рукояти револьвера. Женщина подняла веки.

Барнс, отступив, перекрестившись, выдохнул. Он посмотрел на правую руку Марты и не стал забирать пистолет. «Оружия больше не возьмет, - вспомнил Барнс рассказ пациентки, - нет, пожалуй, она еще и петь будет».

-Постоянное наблюдение, - велел он ординаторам, - и приучитесь, наконец, мыть руки после того, как приходите из морга, господа. Доктор Земмельвейс был прав, и доктор Листер  тоже.

Барнс вытер пот со лба, стянул окровавленный фартук и посчитал пульс на бледном запястье. Сердце билось слабо, но размеренно.

Он увидел свежий букет цветов в глиняном кувшине на столе. Пациентку не стали перевозить в операционную, боясь потерять время. Операцию делали в палате. Барнс вспомнил:

-Это мальчик ее принес. Мальчик..., - врач поморщился и выглянул в окно. Мальчишка сидел, уронив кудрявую, рыжую голову в колени, плечи его, уже широкие, крепкие, тряслись. Мистер Вулф устроился рядом и что-то тихо ему говорил.