— Понятно, что не со мной, — разведчик наморщил лоб, и вдруг рассмеялся. «С другой стороны, дон Давид, так будет даже достоверней. Я вообще предпочитаю семейных агентов.

— С холостяками бывают ненужные, — он помолчал, — осложнения. Да и с теми, у кого жены не при них — тоже случаются», — нахмурился он.

— Я не собирался изменять жене, — сухо ответил Давид.

Джон вздохнул. «На словах, мой дорогой дон Кардозо, — никто не собирается, только вот на деле — почему-то это происходит сплошь и рядом. Ну что ж, хорошо — тем более, что я вас не в монахи там прочу, — он рассмеялся.

— Я, конечно, ни во что ее втягивать, не намерен, — Кардозо взглянул на разведчика. «Будет сидеть дома, так что не волнуйтесь».

— Ну, тогда пусть учит испанский — она же не знает его, как я понимаю? — поинтересовался Джон.

— Нет, откуда? — пожал плечами врач. «До Святой Земли она в Польше жила».

— Испанский, — повторил Джон. «И с католицизмом ее познакомьте — потому что в церковь-то ей ходить придется, как, впрочем, и вам.

И пожалуйста, дон Давид, я вам уже говорил об этом, и еще раз повторяю — осторожность, и еще раз осторожность. Инквизиция, — она и в Новом Свете инквизиция, они там тоже не дремлют. Я вас туда не для того посылаю, чтобы вы там на костер взошли».

Кардозо улыбнулся. «Да я и сам не хочу так свою жизнь заканчивать. У меня книга не дописана, — он похлопал по высокой стопке листов, — опять же, в Новом Свете — там и болезни другие, и флора совсем иная, чем здесь, у нас — надо будет все исследовать».

— Ну и хорошо, — разведчик поднялся и протянул ему руку. «Значит, в конце июня жду вас с женой в Плимуте. Поплывете вы окольным путем — до Канарских островов вас наше судно доставит, там сойдете на берег, и в Новый Свет уже на испанском галеоне отправитесь. Так безопасней».

— Спасибо, — ответил Кардозо. «И за семью — тоже спасибо. Хотя, — он вдруг усмехнулся, — вы этим прибавили работы моим родителям».

— Почему? — заинтересовался разведчик.

— Им надо быстро моих младших братьев женить — где им в Лондоне наших невест найдешь? — объяснил Кардозо. «Так что сейчас они только этим и заняты».

Выйдя из кабинета врача, Джон вдруг остановился на мосту через Амстель, и, подышав на пальцы, достал конверт.

Мой дорогой! — прочитал он, — «малыш растет и уже пополз. Следующей осенью, когда ты приедешь, маленький Джон, я думаю, уже будет ходить.

Глаза так и остались голубыми — спасибо твоей английской крови, а вот волосы, ты уж извини, темнеют — все же наш сын наполовину итальянец.

Зима у нас тоже холодная, я слышала, что во всей Европе так. Но мы все, же стараемся гулять каждый день, хоть и понемногу. Ты, пожалуйста, будь там осторожней — все-таки война. Когда ты в Лондоне, я за тебя меньше волнуюсь.

Приезжай быстрее, мы тебя ждем и любим, Обнимаю тебя, мой милый, Твоя Вероника

— И все равно ведь, упрямица, не согласится переехать, — подумал Джон, свернув письмо.

«Хотя, конечно, там она мне пока нужнее — пусть она и не работает больше, но знакомства-то у нее остались, и хорошие знакомства.

Конечно, сейчас мальчик маленький, могут и там посидеть, еще года два-три, а потом пусть отправляются в Англию. Мне тоже хочется хоть иногда возвращаться не в пустынный, пыльный дом, а в семью, и сына видеть хочется. Да и Веронику, — он вдруг усмехнулся, — тоже, и еще как».

— Ладно, — он вдохнул свежий, морозный воздух, и оглянулся по сторонам. «Где-то тут я видел аптекаря», — пробормотал Джон и прищурился.

— А, вон и вывеска. Ну что ж, — он убрал письмо и засунул руки в карманы, — еще одно дельце тут, в Амстердаме, — и пора навестить нашего друга штатгальтера, а то он меня заждался, думаю».

Мон-Сен-Мартен

— Знакомая пуля, — Виллем разогнулся, и, взяв у слуги салфетку, вытер руки. «Хорошо, что она не прошла навылет, а застряла в голове», — он посмотрел на тело.

— Где нашли? — спросил адмирал у главы своей охраны.

— Вот тут, в канаве валялся, — офицер развернул карту. «Если бы не конь его, что прискакал на крестьянский двор неподалеку, мы бы и не заметили труп — над ним сугроб уже намело. А так — больно уж лошадь у него приметная, в округе ее знают. Прочесали все поля окрестные и достали его из-под снега».

— Хоть Кривой Франсуа и разбойник был, — заметил адмирал, все еще вглядываясь в пулю, — однако и разбойникам положено христианское погребение. Вы там отвезите его на церковный двор ночью, — вот, — он отсчитал серебро, — положите кошелек рядом с телом.

«А раньше бы я приказал просто выбросить труп католика собакам, — Виллем усмехнулся, вертя в пальцах кусочек металла. «Умнею потихоньку, пора бы уже, к сорока-то годам.

Штатгальтер бы за меня порадовался. Однако я с мертвыми не воюю — я воюю с живыми».

Точно такую же пулю достали год назад у него из плеча — и пистолет, и владельца оружия Виллем знал очень хорошо.

— Для чего ему девочка? — нахмурился адмирал. «Из-за выкупа? Ерунда, денег у него сколько угодно. И откуда он вообще ее знает? Хотя нет, это понятно — у дона Хуана язык, как помело, это всем известно, он не преминул рассказать своему соратнику о переговорах в Тюрнхауте.

Нет — либо он все это подстроил, зная, что я буду проезжать по дороге, — для того, чтобы выманить меня на встречу и убить — но зачем?

Год назад он меня ранил, потому что это была стычка в лесу, и он просто не знал, кто перед ним. С тех пор мы несколько раз виделись — хотел бы, давно бы уже убил, он же стреляет очень метко.

— Остается только одно, — Виллем вдруг сжал пальцы — до боли, и отбросил пулю.

— Тогда действовать надо как можно быстрее — черт с ним, с риском, пойду сам, без охраны.

Вот же мерзавец, а по виду и не скажешь.

Только ей нельзя говорить, ни в коем случае, а вот кое-что другое, — адмирал вдруг улыбнулся, — это я ей скажу. И сегодня же, перед тем, как отправлюсь в Гент.

— Вот здесь, — показал Теодор Виллему, — здесь другая кладка.

— Правильно, — удивился адмирал, — а ты откуда знаешь?

Они стояли на стене замка, и Теодор ухмыльнулся: «Так видно же. Как тут красиво, — вдруг добавил он искренне. «Словно в Тоскане. А другая кладка — голубые глаза взглянули на Виллема, — это потому что замок атаковали?

— И много раз, — ответил де ла Марк. «А потом отстраивали заново».

— А вы умеете? Ну, атаковать? — спросил Теодор.

— Умею, — Виллем вдруг рассмеялся. «Я, дорогой мой, порты захватывал и крепости брал — такие, как эта».

— Я хочу быть воином, — мальчишка помрачнел. «Но и строить тоже хочу. Не знаю, что буду делать, когда вырасту. А можно, — он помолчал, — я сделаю рисунок замка? Я умею».

— Можно, конечно, — Виллем потрепал его по рыжим кудрям. «А ты бы шапку надел, Теодор — тут все же высоко, ветер вон какой холодный».

— Месье, — сказал мальчик, послушно вытаскивая шапку из-за пазухи, — а что будет с моей сестрой?

— С твоей сестрой, — ответил адмирал, положив ему руку на плечо, — все будет в порядке.

— Я вам верю, — серьезно проговорил Теодор и замолчал. Они так и стояли, глядя на запад, где уже начинало заходить солнце, — мужчина и мальчик.

— Вы знаете, мадам, — Виллем наклонился и подбросил дров в камин, — как звали моего прапрадеда?

— Нет, — она сбросила сапожки и, подобрав под себя ноги, укутала их меховым одеялом.

— Его звали «Арденнский вепрь», — мужчина посмотрел на Марту темными, как каштаны глазами. «Мы с вами сейчас как раз в этих горах, в Арденнах», — он обвел рукой вокруг себя.

«А «Вепрем» он стал, потому, что всегда добивался своего, — де ла Марк помолчал, — как и я».

— И чего вы сейчас хотите добиться? — устало сказала Марта.

— Чего? — Виллем прошелся по залу и вдруг прервался, посмотрев в бойницу. «Идите-ка сюда, мадам".

Она, прихрамывая, встала рядом.

Над заснеженными склонами, играл чудный, — брусничный, сиреневый, золотой закат. «Какой яркий», — тихо проговорила женщина.