Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

К проституткам Волк никогда не ходил. «Это отвратительное, патриархальное поведение, - гневно говорил он, - унижающее женщину. Нельзя называть себя коммунистом и потворствовать угнетению человека человеком».

-Ладно, - поднялся он, - потерплю до России. Там найду себе кого-нибудь. Но на Пер-Лашез, - решил Макс, - все равно побываю. Посмотрю на эту Элизу. Можно было бы у Анри спросить, но у него все женщины красивые. Девственник, - презрительно заметил Макс и стал собираться. В библиотеке  Сорбонны его ждали заказанные для диссертации книги.

Все оказалось просто. Отец отправился к поверенным, а Элиза, выйдя из «Le Bon Marche», огляделась. Кузен Давид ждал ее на углу. Он довез ее в ландо сюда, в универсальный магазин:

-Я пока кофе выпью, кузина. Потом провожу вас к доктору Югье, заберем вашего батюшку и отправимся на Пер-Лашез. Только…, - Давид замялся и вздохнул: «Это конечно, правильно, Анри порекомендовал. У Югье четыре десятка лет опыта, он профессор, а мы молодые врачи. Элиза просто хочет, чтобы ее осмотрел столичный доктор. Она здоровая девушка, сразу видно. Незачем волноваться».

Он все равно волновался. Про себя Давид называл ее Элизой. Он повторял себе, каждый день:

-Не смей, не думай о ней. Она не еврейка, ты помолвлен и скоро женишься. Она маркиза, в конце концов.

Все было тщетно. В гостиной на рю Мобийон она играла Шопена, нежно, медленно, по памяти, смотря куда-то вдаль. От нее пахло ландышем, и руки у нее были маленькие, детские, белые, словно молоко.

-Моя прабабушка была дочерью герцога, - мрачно напомнил себе Давид: «Все, возможно, стоит, нам двоим захотеть. Но Элиза католичка, набожная, у нее отец…». Маркиз с дочерью каждый день ходили к мессе в маленькую церковь за углом от пансиона. В ввоскресенье они отправились в собор Парижской Богоматери. Дядя Жан был принят у архиепископа. С тех пор, как в Лурде произошло чудо, маркиз ездил туда с Элизой, каждый год, и на свои деньги построил в городе церковь, с приютом для паломников.

Дядя Жан говорил:

-Если мне позволит здоровье, я все-таки навещу Рим. Надеюсь, до той поры Гарибальди не объявит там республику. Хочется получить благословение его святейшества папы Пия. 

Давид с Элизой просто разговаривали. Девушка расспрашивала его об Амстердаме и Святой Земле. «Я бы очень хотела помолиться у Гроба Господня, - призналась Элиза, - де Монтревали были крестоносцами, кузен Давид. Впрочем, - она лукаво взглянула на мужчину, - Экзетеры тоже, а вы их потомок».

Давид внезапно подумал: «А еще потомок евреев, которых жгли на костре за то, что они не перешли в христианство. Оставь, оставь…, Прадедушка не был помолвлен. Бесчестно бросать Рахиль, вы два года, как жених и невеста. Тем более у нее отец умер».

Рахиль де Сола пока жила в Лондоне. Ее покойный отец был раввином в синагоге Бевис Маркс, но родился и учился в Амстердаме. Семья девушки возвращалась в Голландию, перед Ханукой.

-А на Хануку вы женитесь, - напомнил себе Давид. Она все играла, и мужчина отвернулся, просто, чтобы не видеть кудрявых, золотистых волос, белоснежной шеи, едва открытой скромным воротником платья. «Ты ничего ей не скажешь, - велел себе Давид, - никогда. Да ты ей и не нравишься».

-Очень хороший магазин, кузен, - серые глаза Элизы блестели, - у нас в Ренне таких нет. У нас все старомодное.

Элиза купила ароматическую эссенцию, перчатки, и, не удержавшись, изящный, в китайском стиле нож, серебряный, с ручкой слоновой кости, для разрезания бумаг. Давид улыбнулся, глядя на него: «Кузен Питер и кузен Стивен сейчас в Китае. Потом в Японию отправятся. У вас очень хороший вкус, кузина Элиза, - они сидели друг напротив друга, в ландо. Девушка покраснела:

-Какой он красивый все-таки, кузен Давид. Брось, он еврей, он никогда не оставит своей веры.  И у него есть невеста. Он сказал, что кузен Анри уезжает в Монпелье, до зимы. Он, Давид, тоже в Амстердам отправится. А мы с папой переедем на рю Мобийон. Может быть, - робко подумала Элиза, - может быть, я его еще когда-нибудь увижу. Давида, - сказала себе она и вспыхнула, мгновенно, ярко.

Она оставила свертки в ландо и весело предложила: «Вы учились у доктора Югье, кузен. Представьте меня».

Мужчина скрыл вздох: «С удовольствием, кузина Элиза».

Девушка привыкла к смотровой комнате своего доктора в Ренне. В кабинете провинциального врача пахло табаком, старую кушетку покрывал протертый бархат, под ногами лежал персидский ковер. Она, едва дыша, зашла в просторную анфиладу залов. Блестел мрамор, хорошенькая ассистентка в белом платке ловко помогла ей раздеться, за ширмой резного дерева. Кушетку обтягивала кремовая, мягкая кожа, простыни оказались шелковыми, врач мыл руки в серебряном умывальнике. Здесь был водопровод.  Элиза усмехнулась: «Отелю Монтреваль четыреста лет. Как это папа говорит: «Боюсь, прокладки труб он просто не выдержит, милая моя».  Элиза потянула носом. Пахло лавандой и какими-то травами.

После осмотра профессор пригласил ее в кабинет. Им принесли кофе в крохотных чашках тонкого фарфора. Врач, успокаивающим тоном, сказал:

-Моя дорогая мадемуазель, совершенно незачем волноваться. Семнадцать лет, это еще не возраст. Уверяю, к браку все будет в полном порядке. 

Югье окинул ее пристальным взглядом: «Четыре фута одиннадцать дюймов и сто пятьдесят фунтов веса. Излишки есть, конечно, но сейчас такое в моде. И она плохо развита. Груди почти нет, и все остальное, как у ребенка…, Ладно, ничего страшного, наверстает».

Девушка ушла, а профессор нахмурился: «Шея. Что-то там не так было. Ерунда, просто полная шея». Он убрал папку в шкаф орехового дерева и забыл об этом.

Давид привез ее и отца на Пер-Лашез. На кладбище было тихо, бил колокол. Элиза перекрестилась, вдыхая свежий, острый запах палых листьев.  Синее, яркое, осеннее небо, простиралось над холмом. Они  медленно поднялись  по аллее к склепу белого мрамора. Элиза стояла, шевеля губами:

«Жанна Кроу, в девичестве, де Лу. Теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

 «Мэтью Бенджамин-Вулф. Господь, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас».

-Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни, - отец коснулся руки Элизы:

-Это в память герцога Экзетера. Ему голову отрубили, во время якобинского террора. Как и твоему прадедушке.

Жан с трудом наклонился и поправил букет алых гвоздик: «Это внук Робеспьера, отец  Анри и Макса. Впрочем, Макса ты и не встречала никогда. Они близнецы, - добавил маркиз.

- Пролетарии всех стран, соединяйтесь, - прочла Элиза: «Смерть всех уравнивает, конечно». Они стояли, склонив головы, и не видели высокого, белокурого мужчину, в суконной куртке рабочего. Волк выглядывал из-за угла богатого, буржуазного склепа неподалеку.

-Смотреть не на что, - Макс зевнул: «Толстая,  и коротконогая. Хватит здесь сидеть, пора в Россию. Познакомлюсь  с товарищами, поеду в Польшу…, Борьба только начинается, - он выбросил папиросу и быстрым шагом пошел прочь, к серой кладбищенской стене.

Давид довел Жана до входа в церковь. Маркиз улыбнулся:

-Дальше я сам, милый. Побудь с Элизой,  она здесь в первый раз…, - Давид тоскливо посмотрел на спину девушки. Она стояла, глядя на панораму Парижа, на уходящие вдаль черепичные крыши. Ветер играл светлыми, золотящимися на солнце волосами.

Он сбежал к воротам, и купил у цветочницы букет белых роз. Элиза обернулась:

-Мне кузен Анри рассказывал. Его бабушка и дедушка, генерал Лобо, здесь познакомились на Пер-Лашез. Пойдемте, - кивнула девушка. Она положила цветы к надписи Жанны: «Мне кажется, она была очень хорошая женщина, мадам Жанна. Добрая. Иисус нам заповедовал быть такими, кузен Давид, - Элиза ахнула и смутилась: «Простите, вам нельзя…»

-Ничего, - от нее пахло ландышем, у нее были красивые, розовые губы. Давид повторил:

-Ничего, кузина. Слышать можно, - он усмехнулся. Элиза горько вздохнула: «Хватит. Пусть едет в Амстердам, пусть будет счастлив…, Я тоже, наверное, буду». Она решила: «Надо кузену Виллему написать. Он в Гейдельберге, без отца, без сестры…, Надо его поддержать. Ему, наверняка, одиноко. Так и сделаю, - она подняла серые глаза.

1796
{"b":"860062","o":1}