-Тетя Вероника оправилась - ласково улыбнулась Полина. Она стояла у большого окна, что выходило на Чаринг-Кросс. Подняв голову, женщина замерла. Анита Корвино, в простом, цвета желудей платье, в короткой накидке, шла на север. Каштановые волосы девушки прикрывала скромная шляпка. «Кузен Аарон говорил, к ней учительница ходит, - Полина расплатилась и опустила книгу в свой ридикюль, - интересно, куда эта она?»
Когда Полина вышла на улицу, девушка пропала в полуденной толпе. По дороге в Национальную Галерею Полина выпила чаю в кондитерской. Женщина вспомнила веселый голос матери: «Во время оно, в прошлом веке, бабушка Марта в сюртук и бриджи одевалась, чтобы в кофейню сходить».
-Все изменилось, - Полина пересекла площадь и поднялась по широким ступеням. У нее отчего-то прерывисто, быстро, билось сердце. Она купила каталог: «Изабелла и Франческо ди Амальфи. Живопись, графика, архитектура. Большая весенняя выставка 1861 года». Полина помнила этот портрет. Двенадцать лет назад, ее водил сюда кузен Питер. Женщина сидела в кресле, высокая, величественная, в алом шелке, с темноволосой, гордо поднятой головой.
-Она вся светится, как солнце, - Полина присела на бархатную кушетку перед картиной, - Господи, кто бы мог подумать? Родилась рабыней, стала великой актрисой, и сгинула где-то в России, в снегах..., - Полина поежилась и услышала рядом мягкий голос: «Тетя Изабелла была замечательный мастер, я ее еще застал». Аарон вдохнул запах фиалок. Полина похлопала рукой по кушетке: «Прошу вас».
Он опустился поодаль. На белой щеке играл нежный, едва заметный румянец. «Не здесь, - решил Аарон, - здесь мы ради дела. Когда все закончится, я с ней объяснюсь. А остальное, - он вздохнул, - в руках Господа».
Из-под кринолина был виден острый носок лилового, изящного ботинка.
-Вот и я, - Полина вскинула глаза и покраснела. Джон сел по другую сторону. Герцог был в хорошо скроенном сюртуке. Перехватив ее взгляд, он улыбнулся:
-Домой заехал, с утра. Я заодно, - Джон повел рукой в сторону выхода из галереи, - встречался с сэром Чарльзом Истлейком, здешним директором. Дарю государству коллекцию Холландов, - герцог взглянул на портрет мадемуазель Бенджаман, - у нас много старых итальянцев. Тициан, Рафаэль..., Только Тернера себе оставил, того, что отец мой купил. В замке все равно их никто не видит. Пусть лучше здесь висят. Теперь, - он оглянулся, - послушайте меня.
Когда он закончил, Аарон помолчал: «Понятно. Армейский револьвер я все-таки возьму. Не спорь со мной. Я майор, а у тебя нет звания».
-Это совершенно безопасно, - недовольно заметил Джон, - Ричмонд-парк оцепят. Я там тоже буду. Значит, - он посмотрел на Полину, - вы поняли, кузина? Кузен Аарон забирает вас в нашем кебе из гостиницы и везет в парк. Романтическая прогулка, - Джон, отчего-то, дернул щекой, - но не отрывайтесь от слежки.
Она кивнула. Встав, Полина пожала руки поднявшимся мужчинам. Когда стих звук ее шагов, отец Корвино заметил: «Я, конечно, тебе не советчик, но все-таки женщина..., А если? - он не закончил. Джон вздохнул: «Никак иначе мне этих людей не выманить, Аарон. Спасибо, - преподобный отец усмехнулся: «Я тебе говорил, это мой долг. Тем более, там женщина».
Джон неслышно ушел. В галерее было людно. Мадемуазель Бенджаман смотрела на него с портрета, чудными, черными глазами.
-Он ее одну любил, дядя Теодор, - вспомнил Аарон, - с первого взгляда, сорок лет. Так же и я, кажется, - он уверенно добавил:
-Все обойдется. Как это Джон сказал? Простая операция, беспокоиться не о чем. Надо завтра цветы купить, - Аарон легко, будто юноша, сбежал вниз, на площадь. Небо было синим, ярким. Аарон улыбнулся и постоял, любуясь теплым, осенним лондонским днем.
Человечек заказал себе чашку кофе и посмотрел на хронометр. Дамочка должна была спуститься к завтраку. Он привстал, якобы потянувшись за газетой, и заметил знакомую голову в изящной шляпке. Двери комнаты, где сервировали табльдот, были открыты. Агент зашуршал The Times: «Она, конечно, лихо от слежки отрывается. Однако у меня в кармане пиджака хлороформ есть, и в кебе кое-что припасено».
Кебмен был свой. Никого другого человечек решил в дело не вмешивать.
-Незачем, - он сидел с коллегами за чаем, в уютной гостиной на первом этаже особняка неподалеку от Британского музея, в Блумсбери, где помещалась безопасная квартира, - мы с Василием Александровичем сами справимся. Дамочка одна. Разыграем все, как по нотам.
В пустой спальне хранился большой, выстланный войлоком, крепко сколоченный ящик, с надписями суриком: «Собственность посольства Российской Империи, досмотру не подлежит». Человечек по опыту знал, что хлороформа хватает на шесть часов. К этому времени дамочка должна была покинуть пределы Британии, в трюме стоящего в доках парового фрегата под российским флагом. Вместе с ней из Лондона уезжала дипломатическая почта и покупки, что делало посольство для императорского двора.
-И поминай, как звали, - человечек пожевал папиросу. Его смущал Рыжий. Такую кличку дали мужчине в пасторском воротничке. Агент послал телеграмму в Санкт-Петербург, но ответа дождался только из Варшавы. Кабель между Царством Польским и столицей был поврежден, линию восстанавливали.
-К Рождеству восстановят, не иначе, - сочно заметил человечек. Он решил, на свой страх и риск, прихватить и Рыжего, если тот появится рядом с дамочкой. «Явно человек с опытом, - объяснил агент своим коллегам, - хорошо ушел от нашего кеба в Сити». Пришлось смастерить второй ящик.
-Вот и Рыжий, - буркнул себе под нос человечек. Он углубился в передовицу. Редактор рассуждал о неизбежной отмене рабства в Америке.
-У нас тоже его величество манифест выпускает, следующей весной, - вспомнил агент: «Господи, вся шваль деревенская теперь в города ринется. Хотя железные дороги строятся, пароходы, на заводах руки нужны..., Но ведь социалисты, агитаторы, они не успокоятся. Начнут школы открывать, для рабочих, для крестьян, читать их учить…, Все беды от грамотности, - агент отпил хорошего кофе.
-Федор Петрович правильно говорит. Кое-кому только Евангелия надо знать, и счет до десяти. Женщинам, например. Его жена, истинно, благочестивая дама. Всегда при муже, только в церковь ходит. А так, дома, дома, и молится там же. Федор Петрович целую часовню устроил в своей квартире, на Пантелеймоновской. Отец Иоанн ее освящал. И мальчики у них хорошие, славные малыши, - агент улыбнулся и заметил в руках у Рыжего букет фиалок.
-Ухаживает, что ли? - русский затянулся папиросой: «Они все развратники, эти нигилисты. Женщины коротко волосы стригут, с мужчинами живут, без венчания..., Хотя эти не молодые. Ему, наверное, - русский коротко взглянул на Рыжего, - к пятидесяти. А Фиалке, - такое имя дали дамочке, - за тридцать. Я бы от нее не отказался, кстати. Фигура хороша. Может быть, потом, как сломают ее. Федор Петрович всех ломает».
-Еще и священником притворяется, - агент увидел, что Рыжий прошел к табльдоту. Он подал руку Фиалке, та улыбнулась. Агент, свернув газету, поднялся. Он перешел на противоположную сторону Брук-стрит и стал изучать витрину аптеки. Его кеб стоял наготове. Агент нащупал в кармане синий шелковый платок. Им, в случае, если дамочка куда-то направится, надо было вытереть лоб.
Рассматривая рекламу американского мыла для джентльменов, от Procter & Gamble, он увидел, как парочка садится в первый попавшийся кеб. Агент достал платок: «Может быть, это кеб Рыжего, он сюда на нем приехал».
Василий Александрович тронул лошадь. Не поворачиваясь с козел, он тихо сказал:
-Кеб его ждал, ваше превосходительство. Должно быть, решил при даме не топтаться на тротуаре. Заранее взял. На запад едут, - он усмехнулся, - в парке решили прогуляться, наверное..., - он не закончил. Почесав в короткой бородке, кучер подхлестнул коня.
-Или со своими, - агент закурил папироску, издевательски улыбнувшись, - товарищами встречаются. Посмотрим.
