-Это совершенно не мешает мне, - весело заметил Поль, почесав седеющую голову, прикусив зубами папироску, - добиться пенсий хотя бы для тех, кто больше двадцати лет непрерывно работает на этих скупердяев. Ты подготовила список, поговорила со свидетелями? - он взглянул на Полину.
-Конечно, - Полина закинула ногу за ногу. Женщина все еще носила траур. Она была в платье черного шелка, с кринолином, белокурые волосы собраны в небрежный узел.
-Я не зря три недели в Льеже провела, - женщина улыбнулась, - в списке, дядя Поль, отмечены те из них, что произведут наилучшее впечатление на суд. Например, - палец в пятнах чернил заскользил по бумаге, - месье Леконт. Тридцать лет работает на компанию. Прошел путь от матроса до капитана. Трезвенник, католик. Здесь еще письмо от его кюре. Месье Леконт посещает занятия по изучению Библии и жертвует деньги на сирот. Он вдовец, с ним живет дочь-инвалидка. Суд непременно растрогается, - уверила его Полина.
-Какая косность, - горько подумал Поль, - какое невежество..., Она сдала все экзамены американской юридической ассоциации.
Он вспомнил, как здесь, в Брюсселе, глава коллегии адвокатов лично испытывал Полину, два дня подряд. Юрист потом развел руками: «Месье Мервель, мадам Фримен хоть завтра может выступать в суде. Вы и сами это отлично знаете. Однако, - адвокат поднял седую бровь, - не в наше время».
Полина управляла клерками и практикантами. Поль учредил две стипендии, в университете Лувена, для юношей, что говорили по-фламандски, и для тех, чьим родным языком был французский. Предпочтение отдавалось выходцам из рабочих семей. Делала она это отменно и Поль как-то раз сказал Джоанне:
-Нехорошо так говорить, но если Полина выйдет замуж, я потеряю отличного адвоката.
Джоанна только усмехнулась:
-Наша дочь не выберет в мужья того, кто не признает в женщине права расти и развиваться.
Полина сняла элегантную квартиру рядом с Оперой. Джоанна сразу заметила:
-Ты молода, захочешь встречаться с мужчинами. Мы с Полем, разумеется, согласны. Приводи сюда, - Джоанна обвела рукой, гостиную, - кого пожелаешь, но все, же удобнее жить самой. Как Анри с Давидом делают, - заключила мать.
В Париже Макс и Полина провели две недели. Они сходили на Пер-Лашез. Макс принес красные гвоздики к надгробию отца. Полина постояла, глядя на белый мрамор семейного склепа. Она вспомнила участок Фрименов на кладбище для цветных в Бостоне.
-Если бы Тед остался жив, - вздохнула женщина, - мы бы потом лежали вместе. Я оставила распоряжение, похоронить меня рядом с ним. А дядю Дэвида с дочкой разлучили. Господи, когда это только закончится?
Анри и Давид учились в Сорбонне. Давид собирался возвращаться в Амстердам, он хотел продолжить заниматься в Лейденском университете.
-Я, тетя Полина, - краснея, признался юноша, - когда домой на каникулы ездил, обручился. С дочкой раввина, в Эсноге. Через три года мы поженимся, когда я ассистентом на кафедре стану. Если Мирьям нет больше..., - юноша помолчал: «Джошуа хотел мне кинжал прислать, но я его отговорил. Оружие из Америки, пусть там и остается. Детям Джошуа отойдет».
-Года через два, - Давид остановился и оперся о гранит набережной, - будет готов сад, на месте дома папы и мамы. Мне написали, что ждут на открытие, - юноша, немного грустно, улыбнулся: «Там зацветут розы, Полина. Мама их очень любила. Называется: «Парк Кардозо».
Анри, несмотря на то, что ему было всего двадцать, уже ходил на вызовы. Он занимался с месье Эрве, знаменитым педиатром и работал интерном в Hôpital des Enfants Malades. Полина заинтересовалась тем, как поставлено медицинское дело во Франции. В Нью-Йорке она, и другие суфражистки добивались открытия отдельных клиник для женщин и детей.
Она посидела на приеме у Анри, а потом, восхищенно, спросила: «Как у тебя это получается? Ребенок, оказавшись у тебя на руках, успокаивается. Ты такой терпеливый, выслушиваешь их, у тебя всегда есть игрушки...»
Племянник покраснел:
-Месье Эрве, мой наставник, говорит, что искусство врача проверяется тем, как он обращается с трудными пациентами. А самые трудные, это старики и дети.
Полина вспомнила, как племянник осторожно, ласково снимал повязки с обожженной ручки годовалой девочки. Младенец что-то лепетал. Когда Анри заново наложил бинт, ребенок прижался темненькой головой к его плечу. Девочка махала здоровой ручкой: «Хочу здесь!»
-Тебе своих детей надо завести, - улыбнулась Полина. Анри, уверенно, ответил: «Обязательно». На Пер-Лашез все было в порядке. Анри ухаживал за склепом. Когда они втроем спускались с холма, юноша заметил: «Я в Париже остаюсь. Макс, ты не волнуйся, - он взял руку брата, - с квартирой твоей все в порядке будет. Я за ней присмотрю».
Апартаменты на набережной Августинок снимал для своей любовницы посол Королевства Обеих Сицилий в Париже. Макс рассмеялся:
-После нашего похода на Неаполь, боюсь, мне придется искать других квартирантов. Месье посол потеряет свой пост, когда Италия объединится.
Макс сходил в банк и забрал накопившиеся на его счету деньги. Он решил пожертвовать их в подпольную кассу, что организовывалась в Лондоне для будущего Интернационала.
Они сидели в бистро на рю де Менильмонтан.
-Мне много не надо, - Макс отпил кофе. Волк указал на чашку: «Кофе, папиросы, кусок хлеба, и книги, конечно».
-Но ты женишься, - неуверенно заметил Анри, - у тебя появятся дети...
-Я не буду сожительствовать с девушкой, для которой важны шелка или драгоценности, - брезгливо поморщился Макс, - и детей мы так же воспитаем.
Макс немного побыл в Брюсселе и уехал в Геную. В газетах написали, что добровольцы Гарибальди, «красные рубашки», высадились на Сицилии. Синьор Джузеппе, от имени короля Виктора Эммануила Второго, объявил себя диктатором острова и осаждал Палермо.
-Только бы с Максом все в порядке было, - попросила Полина. Она так и не получила весточки от Бет, но не стала придавать этому значения. Полина знала, что Бет собиралась отправиться в самые глухие штаты на юге. «Работает, - решила Полина, собирая папки, - а, когда приедет в Нью-Йорк, ответит мне».
-Проводить тебя на вокзал? - Поль запер дверь конторы. В пятницу он всегда настаивал на коротком рабочем дне для клерков: «У вас семьи, - подмигивал им Поль, - дети..., Наши все разлетелись из гнезда».
Полина ехала в Шарлеруа. Там она собиралась остановиться в гостинице и взять экипаж до Флерюса.
-Девочка должна знать, что осиротела, - твердо сказала ей мать.
-Мальчик тоже, но в пансион, ни мне, ни Полю не пробраться. Поля в монастырь не пустят, а мне там от ворот поворот дали. Мерзавец Виллем внес мое имя в список нежелательных посетителей. Ты врешь отменно, - Джоанна похлопала дочь по черному шелку платья, - ты адвокат. Скажешь, что ты ее американская родственница, отдашь им паспорт Полины Фримен..., Можешь даже пару раз на статую мадонны перекреститься, - тонкие, розовые губы улыбнулись: «Тебе разрешат увидеться с Маргаритой».
Полина устроилась с ногами в кресле. Они сидели в большой, пахнущей табаком и цитроном гостиной. На стенах висели фотографии и дагерротипы, Гарибальди, Герцена, Тургенева, Маркса и Энгельса, все с автографами. Там же был и портрет пером. Генерал Лобо, в куртке пеона, стоял, прислонившись к скале. Рядом Джоанна устроила рисунок, изображавший повешенных декабристов. Письма Байрона и Жорж Санд, проект закона о введении обязательного образования в Венесуэле, руки Боливара, были аккуратно обрамлены. У Джоанны сохранились и заметки Наполеона, те, что он писал еще на острове Эльба.
Седые волосы были коротко пострижены, по плечи. Мать была все такой же, тонкой, с прекрасной фигурой, в хорошо сшитых мужских бриджах и шелковой рубашке. Голубые глаза, окруженные сеточкой морщин, ласково посмотрели на Полину.
-Питер об этом просит, - мать положила руку на письмо, - после того, что он перенес..., - мать не закончила. Полина покачала головой: «Ему сорока нет, а и жену, и дочку потерял. И все равно хочет в этот Кантон вернуться».
