-Гуляют, - подмигнул ему дед, - утро хорошее, теплое. Хупу солдаты будут ставить? - он взглянул на пустой плац и вытер губы салфеткой: «Хорошо ты готовишь, милый».
Джошуа усмехнулся. Они с дедом были в праздничных сюртуках, в белых галстуках, на кресле в гостиной лежал шелковый цилиндр Натана.
-Дядя Исаак научил, дедушка. Он всегда тете Дине завтрак готовил, в Шабат, в праздники. А хупу, - Джошуа поднялся и стал убирать со стола, - да, солдаты делают. Сейчас бревна принесут, скамейки будут расставлять. Хорошо, что мы шелк для балдахина привезли, у Бирнбаума такого нет.
Столбы, на которых держалась хупа, должны были украсить травой прерии. На церемонию собирались все офицеры лагеря. Джошуа выглянул из окна и нахмурился. Из конюшни выводили лошадей.
-Что там такое? - дед закурил сигару, и присел рядом. От Натана пахло кофе, хорошим табаком. Джошуа вспомнил детство. Дед водил их с Дэниелом в синагогу, в старое, деревянное здание к северу от Пенсильвании-авеню. Натан держал их за руки, и усаживал рядом. Джошуа, еще ребенком, любил прятаться под старым, вытертым шелком его талита, играть с кистями.
-И на бар-мицве дедушка в этом талите был, - вспомнил Джошуа, - и сюда его привез. Это ему прадедушка Меир подарил, тоже на бар-мицву.
-Едут куда-то, - Натан прищурился и выдохнул дым: «Сядь, - он похлопал рукой по широкому подоконнику, - покури со мной». Натан подождал, пока внук чиркнет спичкой: «Бабушка волнуется, милый мой, - старик огладил седую, короткую, красивую бороду, - ты с хупой не тяни. Сам знаешь, как мы с бабушкой поженились, - Натан отчего-то покраснел, - старше тебя были, конечно, но все равно, найди себе девушку хорошую, как Дэниел нашел».
Джошуа зарделся и что-то пробормотал. Он еще на Святой Земле говорил о таком с равом Судаковым. Исаак тогда снял пенсне и протер его.
-Тяжело, - согласился раввин, - однако, Джошуа, поверь мне, - он мягко улыбнулся, - все юноши через такое проходили. Не ты первый, не ты последний. Надо просто, - Исаак повел рукой в воздухе, - надо найти ту, с которой хочется, - серые глаза заблестели, - провести всю жизнь, столько, сколько Господь тебе отпустит. Ту, что станет, как сказано, помощником, соответственным мужу, - Исаак нежно улыбался, глядя в сад. Дина сидела на траве, Моше что-то строил из деревянных кубиков.
-Впрочем, - дед неожиданно привлек его к себе, - у тебя сердце, милый мой. Как у прадедушки Меира, как у меня..., Жди, и встретишь ее, обязательно. Не иди против сердца, не надо.
Они курили. Натан, осмотрев внука, смахнул пылинку с рукава темного сюртука: «Дэниел не такой, - подумал старик, - и Хаим покойный, тоже не такой был. Он был на моего старшего брата похож, Хаим. И Дэниел его напоминает. Повадками, разговором..., В семье это бывает, конечно».
Джошуа потушил сигару и поцеловал Натана в щеку: «Я тебя люблю, дедушка. Помнишь, когда мы с Дэниелом к бар-мицве готовились, ты нам призы установил? За каждые выученные десять строчек выдавал те леденцы, что бабушка делала?»
Натан кивнул. «У нас их в детской целая банка была, - признался Джошуа, - Дэниел разведал, где они в кладовой лежат. Но все равно, твои вкуснее были».
-Ах, вы, - покачал головой Натан и приподнялся: «Смотри-ка, ворота открыты. И Дэниел сюда бежит..., - Натан увидел, что внук был в походной форме, с винтовкой и револьвером в руке. «Индейцы, что ли, - испуганно сказал старик, - Господи, где Батшева, где Мирьям...»
Натан внезапно почувствовал боль в левой руке, тянущую, сильную. Он увидел повозку, что заезжала в ворота. Оттолкнув Джошуа, Натан выскочил из дома. Дэниел попытался поймать деда, но тот уже торопился к всадникам. «Мама рассказывала, - вспомнил Натан, превозмогая боль, - рассказывала, как дядю Хаима так же привезли, когда с него Кинтейл скальп снял, в битве при Саратоге. Господи, пожалуйста...»
Она лежала на спине, темное, будничное платье было залито кровью, белокурые, без седины волосы, растрепаны. Рядом Натан заметил капор, тоже окровавленный. Каштановые глаза были открыты и смотрели вверх, в голубое, просторное небо прерии.
-Батшева..., - хотел сказать Натан, - Батшева, милая моя...- он успел коснуться руки жены, холодной, такой холодной, а потом его кто-то поддержал сзади, боль стала огромной, и Натан, хватая посиневшими губами воздух, сполз в объятья Джошуа.
-Бабушка..., - прошептал рав Горовиц, - бабушка..., Дэниел, что случилось, где Мирьям?
Капитан Горовиц вскочил в седло: «Врачей сюда, быстро! Джошуа, присмотри за дедушкой, мы в погоню!»
-Да что такое? - Джошуа опустился на колени и приник к лицу деда. Он дышал за него, повторяя: «Дедушка, милый, пожалуйста, я прошу тебя..., прошу, не умирай...»
-Мирьям похитили, - сквозь зубы отозвался Дэниел, - у реки нашли индейский нож и следы от фургонов. Ничего, мы их нагоним.
Подбежали врачи, Джошуа отступил от деда и растерянно опустил руки. У Натана было бледное, синюшное лицо. Он тяжело, с присвистом, дышал, закрыв глаза.
-Господи, - взмолился Джошуа, - устрани от Натана, сына Эстер все тяжкие и злые недуги. Пожалуйста, силой величия милосердия Своего даруй ему жизнь, изгони напасть и излечи его полностью, на долгие дни и годы жизни. И да будет на это Твоя воля!
Он зашептал псалом, те строки, что составляли имя деда. Натана унесли. Джошуа, взглянув на тело бабушки, перехваченным голосом, сказал: «Благословен ты Господь, судья праведный».
Рав Горовиц поднял глаза и попросил офицера, что сопровождал телегу: «Лейтенант, мне надо..., надо отвезти миссис Горовиц в Ливенворт. Женщины позаботятся о ней. Пожалуйста. А потом, - он обернулся на дом, - потом я вернусь сюда, к мистеру Горовицу».
Джошуа зачем-то снял свою шляпу, повертел ее и опять надел.
-Может быть, вам лошадь привести? – осторожно спросил офицер. Джошуа замялся: «Я плохо в седле держусь, лейтенант, я..., я пешком пойду. Спасибо, - добавил он.
Джошуа шел по пыльной дороге за телегой и плакал. Он вспоминал, как бабушка пекла ему булочки, как она сажала его на колени и рассказывала о Святой Земле, вспоминал запах фиалок, мягкие, ласковые руки. Бабушка забирала его, маленького у деда, и отводила наверх, на галерею для женщин. Они с Дэниелом устраивались между Стефанией и Батшевой. Джошуа приваливался к боку матери и сопел. Бабушка незаметно совала ему в руку леденец и такой же давала Дэниелу.
-Надо гроб сделать, - вспомнил Джошуа, когда телега заехала на двор новой синагоги: «Сделать гроб и поехать в Ньюпорт. Господи, только бы дедушка оправился, только бы с Мирьям все было хорошо, прошу тебя».
-Дальше я сам, - сказал Джошуа солдатам и вздохнул, тяжело, так, что защемило где-то в груди. «Спасибо вам большое, телега, - он потер покрасневшие глаза, - телега здесь будет, ее потом..., - лейтенант положил руку на его плечо: «Вы не беспокойтесь, рав Горовиц».
-Да, - Джошуа все стоял, глядя на потемневшее от крови сено. Солнце поднялось над горизонтом, было тепло, он услышал жужжание мух. Он покачнулся и заставил себя выпрямиться. Джошуа зашел в синагогу. Заканчивалась утренняя молитва.
Джошуа услышал знакомые слова. Встав с краю одной из скамеек, сдержав слезы, он присоединился к скорбящим, тем людям, что громко читали кадиш. «Дедушка не может, - подумал Джошуа, - пока не может. Значит, надо мне». Люди замолчали. Он, оглядевшись, найдя Бирнбаума, пошел к нему.
Дэниел вернулся в Форт Ливенворт поздно вечером. Они сделали сорок миль, но так и не нашли следов индейцев. «Они куда угодно могли деться, - зло подумал Дэниел, вспомнив карту, - здесь бесконечная прерия, на западе холмы, на северо-западе горы». Он расседлал коня и вытер потный лоб.
-Наверняка, - Дэниел прошел в офицерский барак и отпер свой кабинет, - они ее уже изнасиловали, и не один раз. Они всегда так поступают с белыми женщинами. Зачем она мне такая нужна? Не надо рисковать жизнями людей, Мирьям мы не вернем.
Он отпер железный шкап и положил на ладонь кинжал. «Пусть Джошуа его Давиду отправит, - решил Дэниел, - письмо напишет..., Он раввин, у него это лучше получится. Господи, бедная бабушка…, Надеюсь, что хоть дедушка оправится. Хотя ему восьмой десяток, - Дэниел велел себе не думать об этом и пошел к дому.
