Люси и не помнила, как сбежала вниз, в библиотеку. Питер еще сидел над бумагами. Он увидел ее на пороге, в смятом сари, с растрепавшимися волосами, тяжело дышащую. Питер поднялся: «Что такое? Иди ко мне. Что случилось?»

Он налил ей вина. Люси, выпив, заплакав, начала говорить. «Мерзавец - подумал Питер, - наверняка, он все это сфабриковал. Вадия ничего общего с повстанцами не имеет. Я бы сейчас его из дома выгнал. Он здесь больше не хозяин, он не работает на «К и К», но Луиза ждет ребенка...»

Питер потянулся и  взял шелковую салфетку: «Сейчас я тебя поцелую. Потом вытру лицо и провожу наверх, до двери твоей спальни. Там еще раз поцелую, - Люси улыбнулась сквозь слезы: «Потом ты запрешься, и будешь отдыхать. Я сам, - Питер вздохнул, - поговорю с Грегори. И  с ним, - мужчина кивнул на потолок и помрачнел, - тоже. Ни о чем не волнуйся».

-Грегори не мог..., - сказала Люси, уже выходя из библиотеки: «Питер, поверь мне, я его знаю..., - Люси, внезапно, прервалась: «Но ведь я видела, видела, с ним что-то происходит..., А если он, действительно...».

-Не мог, - уверенно повторила девушка. Стоя у ее двери, Питер ответил: «Конечно. А теперь, - он поцеловал и перекрестил ее, - теперь спать. Завтра с утра я буду со всем этим, - он повел рукой, - разбираться».

Он подождал, пока Люси запрется. Взглянув на свой золотой брегет, Питер пробормотал: «За полночь. Вместе того, чтобы заснуть, думая о любимой девушке, я должен разгребать, - Питер поморщился, - всю эту грязь. Если бы он не был родственником, отцом семейства, я бы его на дуэль вызвал, сразу. И убил бы. С Грегори он не станет драться, конечно. Посчитает ниже своего достоинства..., А со мной пришлось бы. Ничего, - он постучал к Вадии, - кузен Виллем пожалеет, что мне дорогу перешел».

Грегори тоже не спал. Питер посмотрел на расчеты, что лежали на столе, на карту Цейлона: «Мы говорили, что надо и там плантации закладывать. Я только заметил, что на юге климат лучше для чая, а он запомнил».

-Кузен Грегори, - Питер присел на подоконник и посмотрел на темную гладь Аравийского моря, на далекие огоньки кораблей в порту, - мне надо с вами, - Питер помолчал, - посоветоваться кое о чем.

Вадия, растерянно, слушал. Потом, достав из деревянной шкатулки папиросу, он  чиркнул спичкой. «Я ничего такого не писал, - зло сказал Грегори,- и не мог. Я с вами буду откровенен, кузен Питер, мне хотелось бы видеть Индию  независимой. Но я не поддерживаю  путь восстания, не считаю, что...»

Питер повел рукой: «Я все это знаю, кузен Грегори. В любом случае, - он усмехнулся, - вы христианин. Индуисты вас считают предателем. Зачем вам присоединяться к их борьбе?»

Он решил не говорить кузену о том, чего Виллем пытался добиться от Люси этими письмами. «Грегори тогда, - устало, подумал Питер, - пойдет и убьет его. У Виллема, каким бы он мерзавцем ни был, двое детей и третий  вот-вот появится. Пусть себе уезжает в Европу».

-Зачем это ему было нужно? - Грегори  курил, вдыхая влажный ветер с моря: «Зачем он хотел меня опорочить? Разве что если..., - он похолодел. Собравшись с силами, Грегори начал: «Мне тоже надо с вами посоветоваться, кузен Питер».

-Давайте, - отозвался мужчина. Потянувшись, взяв кофейник, он налил себе остывшего кофе. «Кажется, это надолго, - понял Питер. Взглянув на лицо Грегори, он, незаметно, вздохнул: «Надолго».

Виллем спустился к завтраку первым, держа в руках связку конвертов.  Еще не рассвело, дом был тихим, слуги спали. Он, заварил кофе и присел к столу. Виллем перечитал письмо, что он намеревался лично отвезти в канцелярию бомбейского губернатора. Он написал его после того, как Люси ушла. Когда ее шаги затихли в коридоре, Виллем, взял свою механическую ручку, и усмехнулся. Он писал и бормотал себе под нос: «Гордячка. Посмотрим, что она запоет, когда ее брата повесят. Будет продавать себя старикам, а потом  закончит сифилисом и портовым борделем».

С порога запахло сандалом. Виллем поднял голову: «Питер! Ты тоже рано встал». Кузен был в отменном скроенном костюме табачного цвета, с шелковым, кремовым галстуком, при цилиндре. Виллем хмыкнул: «Ты на склады в таком виде хочешь поехать? Не советовал бы».

Питер положил смуглую, сильную руку на конверты: «Я отправлюсь в другое место, кузен».

Виллем зажмурился. Тяжелый, бриллиантовый перстень играл в раннем солнце.

-Но сначала, - Питер кивнул на Вадию, что спустился по лестнице, в светлом костюме, с непокрытой, темноволосой головой, - я и кузен Грегори хотели бы с тобой поговорить, Виллем.

-Какие у него глаза, - подумал Виллем, - будто лед. Неужели эта дрянь пожаловалась брату? Им веры нет, они индийцы. Они все спят и видят, как бы выгнать отсюда белых.

Вадия налил себе кофе. Не садясь, глядя прямо на Виллема, он сказал: «Мы с Луизой, мистер де ла Марк, любим друг друга. У нас скоро родится ребенок. Поэтому Луиза останется здесь, в Бомбее, и мы с ней поженимся».

В столовой было тихо, так тихо, что Питер услышал дальний шум прибоя и крик какой-то птицы, что кружилась над домом, низкий, настойчивый голос, где-то там, в утреннем, еще нежарком небе.

Виллем повертел хрустальный бокал, а потом тяжело поднялся: «Вон отсюда, мерзавец! Чтобы я больше не видел тебя ни в своем доме, ни в своей конторе. С ней, - он прошагал к двери, - я сам поговорю, как положено».

Питер встал у него на пути: «Хочу тебе напомнить, Виллем, что этот дом  больше не твой. На «К и К» ты уже не работаешь. Сейчас сюда придет Луиза, и я вас оставлю втроем. Вы все взрослые люди, договоритесь как-нибудь. А мне - он посмотрел на брегет, - надо увидеться со священником».

-Это еще зачем? - поинтересовался Виллем.

- Я венчаюсь, - Питер взял свой цилиндр, - с мисс Люси, в соборе святого Фомы. Всего хорошего, - он взглянул на покрасневшее от ярости лицо кузена.

Ночью, разговаривая с Грегори, Питер вздохнул: «Будем надеяться, что он пришлет Луизе развод, из Европы. Хотя ты сам знаешь, ты юрист, женщина в таком случае, как ваш, да и в любом другом случае, - Питер горько усмехнулся, - не имеет права оставаться с детьми. Они всегда переходят к отцу».

-Дети, - гневно ответил Вадия, - не вещи. Они сами могут сказать,  с кем хотят остаться.

-Никто их и слушать не будет, - Питер  потрепал индийца по плечу: «А если Виллем не даст Луизе развода, то..., - он не закончил: «Какая разница? Я не собираюсь увольнять отличного работника из-за того, что он любит женщину, и она любит его. Не будут их в гости приглашать, ничего страшного. Дядя Дэвид, в Америке, только к цветным в гости ходит, или к аболиционистам, таким же, как он сам. Никто другой цветную женщину и на порог не пустит».

-От нас бы и так все отвернулись, - заметил Вадия, - даже если бы мы были женаты. Здесь не принято, белой женщине выходить замуж за индийца. Ничего, справимся.

-Говоря о том, что не принято, - Питер усмехнулся, - я попросил руки твоей сестры, и она оказала мне честь, согласилась.

Вадия молчал, глядя в окно: «Думаешь, - наконец, проговорил индиец, - в Англии ее примут в общество? Там не восток, там другие порядки».

Питер глубоко затянулся папиросой: «Моя семья  в десятке богатейших промышленников империи, дорогой кузен. Мнение общества меня нисколько не интересует, поверь мне. Все будет хорошо, - он, неожиданно, улыбнулся.

-Все будет хорошо, - повторил себе Вадия, и услышал голос Питера. Кузен обернулся, в передней. Смерив Виллема взглядом, он заметил:

-Разумеется, Грегори и его жена останутся здесь. Я не буду выгонять брата своей невесты. А ты, - он оправил сюртук, - можешь подождать своего корабля в гостинице. И если я узнаю, - лазоревые глаза заледенели, - что ты хотя бы попытался поднять руку на Луизу, Виллем, то тебе несдобровать. В моем доме никто не смеет даже пальцем прикоснуться к женщине. Веди себя достойно, понятно?

Виллем ничего не ответил. Дверь захлопнулась, со двора донесся скрип колес экипажа. Они услышали легкие шаги по лестнице. Луиза спускалась вниз. «Господи, - испуганно подумала женщина, - кажется, Грегори ему все сказал. Только бы обошлось, только бы он не стал..., - она, даже не думая, подошла к Грегори и взяла его за руку.