Он отпустил ее. Шуламит брезгливо вытерла лицо рукавом шелкового халата. Она нашла одежду, когда очнулась, в закрытом возке. Девушка гневно потребовала: «Я хочу вымыться. Вся, а не в тазу, понятно?»

-Слышу голос разума, - мужчина улыбнулся. Шуламит спросила: «Вы еврей?»

Он ничего не ответил и вышел, заперев снаружи дверь маленькой, без единого окна, комнатки.

Шуламит знала, что с ней на корабле плыла другая девушка. Тихой, безветренной ночью, лежа в своей каморке, в трюме, она, прислушалась и  уловила сдавленные, горькие рыдания. Звать соседку было опасно. Шуламит пообещала себе: «Потом. Когда станет ясно, куда нас везут».

В Измире, - она поняла, что это Измир, разобрав турецкие слова, которыми обменивались моряки, - их, держали два дня. Потом, в наглухо закрытых возках, их привезли на другой корабль. Каюта была роскошной, но тоже без окон, устланной коврами, Шуламит прислуживала немая девушка.

-Эта тоже немая, - Шуламит, закрутила волосы на затылке, и погрузилась в воду. От нее пахло розами. Она вымыла лицо: «Стамбул. Когда нас от пристани несли, я почувствовала, что море рядом. Здесь  влажно, папа рассказывал, что в Каире сухо. Это не Египет. Но ведь если Стамбул, - девушка, невольно, поежилась, - значит, это дворец султана, никто другой не стал бы..., - она заставила себя не дрожать.

Служанка распахнула перед ней шелковое полотенце. Аккуратно вытерев девушку, она повела рукой в сторону низкой кушетки. Ее растерли розовым маслом, расчесали волосы и завернули в невесомую, газовую вуаль цвета старой меди.

-Все равно я сбегу, - упрямо подумала Шуламит, когда ее привели еще в одну, застеленную коврами комнату, тоже без окон.

-Здесь есть евреи, много, они меня приютят. Доберусь как-нибудь до дома, ничего страшного. Бедные папа и мама. Они думают, что я утонула, уже и шиву отсидели, наверное. Хотя нет, это озеро, не море. Пока не станет ясно, что нет надежды, меня найти, нельзя соблюдать траур. Господи, хоть бы весточку им послать, что я жива. А как? - Шуламит вздохнула. Девушка присела на ковер, обхватив колени руками.

Низкая дверь в противоположной стене открылась. Давешняя служанка поманила ее. Шуламит осмотрела большой, уходящий вверх, круглый зал, с мраморными колоннами и таким же возвышением. Наверху она увидела закрытую галерею. Служанка сняла с нее вуаль и подтолкнула к ступенькам.

-Абдул-Меджид, - Шуламит, выпрямив спину, упрямо выставила вперед подбородок: «Он современный человек, проводит реформы, основал университет. Как он может таким заниматься, воровать девушек? Сейчас новое время. И все равно, - она погрустнела, - все равно, я подданная султана. В законе сказано, что он имеет полную власть над всеми жителями империи».

Кизляр-агаши стоял на галерее, задумчиво наклонив голову, рассматривая Шуламит.

-Да, - подумал евнух, - она, несомненно, понравится его величеству. У нее и глаза серые. Вообще, они похожи чем-то, даже странно. И с валиде-султан они похожи, - он сверился со списком и пробормотал: «Судакова. Надо будет потом спросить у валиде-султан, не знает ли она такую семью».

Из пяти девушек кизляр-агаши мысленно отметил двоих, Шуламит и высокую, стройную блондинку из Берлина.

-Амалия, - кизляр-агаши покусал свой карандаш и сказал евнухам, что сгрудились сзади: «Пусть им принесут фрукты, шербет..., Подождем его величество. Думаю, он сегодня пошлет кому-то перстень, - евнух  хмыкнул: «Остальных можно либо отправить в Топкапи, либо подарить кому-нибудь. Пусть его величество решает».

Он свернул список, засунул его в карман халата и пошел в султанские апартаменты. Надо было все проверить, перед возвращением его величества.

Вилла валиде-султан стояла в ухоженном, обнесенном высокой, каменной стеной, парке. Здесь был устроен свой причал. Безм-и-Алем, провожая сына к паровому катеру, ласково прикоснулась к его руке: «Спасибо, что навестил меня, милый».

Ветер с моря развевал ее вуаль, женщина была в мужском наряде, в просторных шароварах черного шелка и белой, невесомой рубашке.  Абдул-Меджид наклонился и поцеловал пальцы матери: «Что ты, мамочка. Я помню, ты мне говорила, это девушки другого воспитания»

-Именно, - сколотые на затылке волосы валиде-султан были украшены серебряным гребнем: «Пошли перстень, поговори с ней, поухаживай, свози на морскую прогулку...- красивые губы улыбнулись: «Мы хотим, милый, чтобы у нас была современная страна, хватит, - валиде-султан поморщилась, - хватит  бессловесных дурочек. То есть, конечно, - она оперлась на руку сына, - для постели они годятся, но для воспитания будущего наследника..., - валиде-султан вздохнула.

Абдул-Меджид вырос с  матерью и бабушкой. Женщины рассказывали ему о Париже и Лондоне. Накшидиль была дочерью французского графа, получившего, еще перед революцией, пост в колониях, на Мартинике. Его корабль атаковали берберские пираты, в Бискайском заливе. Тринадцатилетнюю девочку привезли в Стамбул.  Она и сына своего, султана Махмуда, воспитала поклоннком Европы. Отец Абдул-Меджида знал французский язык. Дома, в своих апартаментах, Махмуд предпочитал западную одежду. Абдул-Меджид тоже носил сюртуки и брюки и даже иногда думал о том, что надо бы распространить подобные наряды по всей империи.

Мать и отец наняли ему лучших учителей. Валиде-султан читала ему европейские газеты, им привозили книги, и сейчас султан подумал: «Мама права, конечно. Все эти дети, от черкешенок, от других женщин, какие из них наследники? У меня будет сын от девушки, выросшей в Европе, или на Святой Земле. Там совсем другие люди».

-Я приеду к тебе с новой икбал, - пообещал ей сын уже на пристани: «Ты не скучай, мамочка. Впрочем, ты новым проектом занялась? - он подмигнул Безм-и-Алем.

Мать нежно погладила его темные волосы. Они были почти одного роста, султан  только немного выше. Пахло солью, над темно-синей гладью Мраморного моря метались чайки. Солнце заходило над европейским берегом, золотое, огромное, летнее солнце.

-Очень надеюсь, - лукаво отозвалась мать, - что из икбал она быстро станет гедзэ, уже в следующем месяце. Привози ее, конечно. Я уверена, что она мне придется по душе. А проект, - валиде-султан поиграла серебряным браслетом на тонком запястье, - проект я тебе представлю, когда все подсчитаю. Ты говорил, у тебя инженер гостит, - мать подняла бровь, - англичанин? Мне может понадобиться его помощь, в технической части.

-Он приедет, - пообещал Абдул-Меджид: «Приедет, и ты с ним сможешь поговорить, мамочка».

-Из-за ширмы, - рассмеялась валиде-султан и помахала сыну, что взошел на палубу катера.

-Я тебе книг распорядился доставить, - крикнул Абдул-Меджид.

-Спасибо! - она проводила взглядом широкую спину сына. Султан был в расшитом золотом халате, с непокрытой головой. Женщина улыбнулась: «Он все сделает, как надо. Он у меня хороший мальчик».

Валиде-султан медленно пошла по мраморной лестнице наверх, к дому. Виллу ей подарил муж, после рождения Абдул-Меджида. За те шестнадцать лет, что они жили вместе, Махмуд больше никого не возвел в ранг кадины. Все остальные его дети были рождены от наложниц. Она, единственная, была женой, и осталась единственной вдовой султана.

-Любил он меня все же, -  Безм-и-Алем прошла в распахнутые евнухами тяжелые, резные двери.

В ее кабинете уже горели свечи. На рабочем столе стоял серебряный кофейник, и шкатулка слоновой кости с египетскими папиросами.

Безм-и-Алем закурила и посмотрела на вечернее, просторное море за огромным окном: «В новом дворце газовое освещение провели. Надо и здесь сделать. Поговорю с этим инженером».

Когда сын рассказал ей, что англичанина привезли в Стамбул и он, кажется, выздоравливает, валиде-султан предложила: «Подари ему хорошую девушку. С лица не воду пить, как говорится, а он все-таки мужчина. Если он к ней привяжется, если родится ребенок, он сам здесь останется, этот Сулейман-ага».

Султан вздохнул: «Не знаю, какая женщина на такое согласится, мамочка, он все же...»