Степан осмотрелся. Повозку сопровождало два десятка вооруженных всадников. Он тихо спросил: «Где мы?»

Горец развел руками и пожал плечами. Степан незаметно указал на дорогу, что уводила вниз. В  долине, виднелись какие-то огоньки.

-Хабез, - его спутник улыбнулся в черную бороду. Степан вспомнил карту: «В самую глушь нас завезли. Здесь вообще никакой власти нет».

-А? - он махнул рукой в сторону головы колонны.

-На восток идем, - понял Степан, заметив сзади едва заметную, тусклую полоску заката. Звезды были большими, острыми, холодными. Дул свежий ветер, цокали по камням копыта лошадей. Тропинка была узкой,  едва в ширину повозки.

-Шали, - ответил горец. Степан лег на бок, и спокойно подумал: «В имамат Шамиля везут. Вот и хорошо».

Тело до сих пор болело от побоев. Он, закрыв глаза, представил себе Марту. Девушка спала, уткнувшись головой в его грудь, и смешно, тихо сопела.

-Все будет хорошо, - пообещал ей Степан, целуя бронзовый затылок: «Пока мы вместе, смерти нет, любовь моя. Так оно и будет, вот увидишь. Уже скоро».

Марта прислушалась. Повозка стояла среди базарного шума, квохтали куры. Она стала ловить обрывки разговоров за тряпичным пологом. «Хоть что-нибудь, - зло подумала девушка, - хоть название местности. Все легче будет».

По пути сюда, когда молчаливый охранник развязывал ей руки и отворачивался, чтобы потом забрать ведро, Марта косилась на свою суму. Она знала, что пистолета и шашки не хватит, чтобы перебить десять охранников.

-Нельзя, - приказывала она себе, - нельзя рисковать. Надо спасти Степушку. Если  я хоть пальцем прикоснусь к оружию, его сразу убьют, на моих глазах. И меня…, - она  заставила себя не думать об этом.

Она лежала и ждала. Повозка ехала на юг. Марта знала, что в колонне их две, пару раз ей удалось незаметно приподнять тряпичный полог. Во второй, она была в этом уверена, держали Степана. Она считала дни. Каждый раз, когда ей снимали веревку с рук, она ловко завязывала узелок на выдернутой из ковра нитке. Узелков было на три недели, и у нее не оставалось сомнений.

-Нас теперь трое, - ласково, одними губами шепнула Марта, положив руку себе на живот: «Маме надо быть осторожной, маленький мой».

Она застыла и уловила имя: «Шамиль». Марта вспомнила, как, в Лондоне, сидя с дядей Мартином и Стивеном в библиотеке, читая Times, она спросила: «Почему русские ничего не могут с ним сделать, с этим Шамилем?»

-У него за спиной весь Кавказ, - объяснил дядя, - а рядом Персия и Турция. К тому же, не могу не признать, что Британии эти беспорядки только на руку. Все меньше войск русские в Крым отправят.

-А турки поддерживают Шамиля? –  Марта свернула газету: «Они должны, дядя, а значит, и британские деньги посылаются туда, на Кавказ».

-Негласно, естественно, - усмехнулся кузен Стивен: «Разделяй и властвуй. Мы эту политику давно и успешно ведем в Индии, а вскоре распространим ее на Афганистан и Персию. Ходят слухи, - он подошел к стене и провел рукой по Каспийскому морю на карте, - что там есть нефть. Персидский шах, Шамиль, да кто угодно, но нам надо получить к ней доступ».

-Шамиль, - повторила она и замерла. В повозку влезал охранник. Ее медальоном никто не интересовался. Марта боялась, что Нахичеванский захочет сделать ее своей наложницей, еще в пути, но потом поняла, что князь намеревается отвезти ее куда-то дальше. Ее не трогали. Девушка, напомнив себе, что лежит в медальоне, мысленно перекрестилась.

-Может, и не пригодится, - сварливо сказала ей бабушка, сворачивая письмо: «Но мало ли что. Магометане, прочтя это,  признают тебя своей. К своим женщинам они совсем по-другому относятся. Думаю, - она потрепала Марту по голове, - твои родители, упокой Господь их души, не обиделись бы».

-А если написать письмо для Шамиля, - поинтересовалась Марта, - что королева Виктория обещает ему поддержку?

Бабушка расхохоталась, показав мелкие, все еще белые зубы: «Тебе  никто не поверит. Сунут в гарем, и поминай, как звали.  Шамиль этот вряд ли о королеве слышал, да и потом, - женщина посерьезнела, - я к королеве не поеду,  на такое разрешения просить. Впрочем, она бы его и не дала».

Охранник развязал Марте руки. Вынув кляп изо рта, горец  поставил перед  ней деревянное ведро. Он отвернулся, как обычно. Марта, одним легким, неуловимым движением  открыла свою суму. Она перерезала шашкой веревки, что стягивали ей щиколотки. Подхватив суму,  раздвинув тряпичный полог, Марта скатилась вниз, под телегу.

-Быстро, - велела себе девушка, увидев каменный, изящный минарет.  Люди ахнули и невольно расступились. Марта, не обращая внимания на крики сзади, не думая о своих распущенных волосах, промчалась по мосту. Она  была в шароварах и рубашке, и только сейчас почувствовала, какая у нее грязная одежда. Девушка ворвалась во двор мечети и, расталкивая людей, влетела  в устланный коврами зал.

Она  рухнула на колени, спрятав голову в руках, и услышала на улице выстрелы. Спину ей обжег удар плети, кто-то рванул ее за волосы, и ударил сапогом в поясницу.

-Вон отсюда, - прошипел ей Нахичеванский, что стоял, тяжело дыша, с нагайкой в руке. Он  говорил по-французски.

-Вон отсюда, шлюха, - повторил он. Наклонившись, он  хлестнул Марту  по лицу.

-Мерзавка, - подумал князь. «Истинно, волчица. Я на ней живого места не оставлю, клянусь».

-Что такое? - недовольно спросил его один из мулл. Дневная молитва закончилась, в мечети было пусто.

-Рабыня сбежала, - отмахнулся Нахичеванский. Вывернув Марте руку,  он поволок  девушку к выходу.

-Я не рабыня, - сказала девушка громко, на медленном арабском языке: «Я свободная женщина. Мой отец был правоверным, и я ищу защиты».

В мечети настало молчание. Незаметная, изукрашенная резьбой дверца в углу отворилась. В зал шагнул высокий, широкоплечий, седобородый человек, в черном халате и таком же тюрбане. У него были пристальные, холодные, темные глаза, щеку и шею пересекал старый шрам.

-Что он здесь делает? - испуганно, подумал Нахичеванский: «Он должен быть на востоке, в горах, у себя в имамате…, Господи, я этой дряни сказал, как меня зовут, и звание свое сказал. Только бы она не запомнила. Аллах, я прошу тебя. Он меня живым не отпустит. Откуда эта сучка знает арабский язык?»

-Принесите этой женщине платок, - велел имам Шамиль, опускаясь на ковры: «Я хочу ее выслушать».

Все это придумал дядя Дэвид. Еще до рождения Марты, он дружил с молодым дипломатом из Марокко, приближенным султана Мулая абд аль-Рахмана. Марокканцы, по старой памяти, всегда присылали подарки семье Вулфов. Приехав в Америку, новый поверенный в делах султаната близко сошелся с Дэвидом.

-Очень хороший был человек, - сказал дядя Марте: «Сулейман аль-Азиз. Вообще, - Дэвид затянулся сигарой, - магометане люди непростые, но с ним было легко говорить. Марокко тянется к западу, еще со времен покойного Сиди Мохаммеда».

Поверенный в делах умер во время эпидемии холеры в столице. Тело его отправили обратно в Марокко. У дяди Дэвида остались письма с личной печатью, и переписанный рукой аль-Азиза подарок, рубаи Омара Хайама, на арабском языке.

Дэвид прислал эти документы в Лондон. Там на свет появилось два письма. Одно покойный аль-Азиз послал никогда не существовавшей мадемуазель Мари Бенджамин, в Новый Орлеан. Оно было на французском языке, в нем дипломат радовался рождению дочери. Во втором документе, на арабском языке,  он признавал Марту своим ребенком.

-Вряд ли кто-то что-то проверит, - заметила ей бабушка, - впрочем, и проверять-то нечего. Твоей матери никогда не было, а этот Аль-Азиз  умер давно.

Когда кузен Стивен отдал ей медальон, Марта положила письма туда.

Сейчас она сидела, низко опустив укрытую платком голову. Муллы, во главе с Шамилем, взяв ее бумаги и паспорт, о чем-то совещались.

-Кто это человек? - раздалось сверху. Марта, искоса взглянула на князя. Он выставил вперед черную бороду, держа руку на эфесе шашки.