-Что ты их в сословие крепостных переводишь, - пожала плечами Мария Федоровна, - то дело твое, я вмешиваться не буду. Однако потомство их не тронь, не зря я по всей империи сирот призреваю. Сирота тебе служить будет, - она нагнулась и поцеловала сына. «Так-то оно умнее, Nicolas».
Мария Федоровна усмехнулась: «А насчет детей, если женщина своего мужа любит, то она найдет лазейку, как с ним встретиться. Так что пиши, пиши, - велела она, - по смерти матери, или по достижении шестилетнего возраста - мальчиков в кадетский корпус, девочек - в Смольный институт. И дворянства их не лишай, Nicolas. Дворянство есть опора престола, если у тебя слуг не станет, на кого ты опираться собираешься?»
-Такая опора, что ножки трона подпиливает, у меня за спиной, мне не нужна, - недовольно пробормотал царь, окуная перо в чернильницу.
-Их дети, - вздернула бровь Мария Федоровна, - от своих отцов откажутся, и за тобой пойдут, поверь мне.
-Этому Степану пять лет, - пробурчал император, - он помнит, что он Воронцов-Вельяминов. Как его сломать-то?
-Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына своего, - отозвалась Мария Федоровна. Расправив юбки, женщина, присела на ручку кресла, наблюдая за тем, как пишет сын. «Сломают его, не беспокойся, и не таких людей ломали. Пес твой будет, преданный. Так наши предки делали, Nicolas, когда в пажи себе детей вассалов забирали. Собака, что под рукой твоей выросла, на хозяина не бросится. Молодец, - одобрительно сказала ему мать. Прижав к своей пышной груди светловолосую голову, она шепнула: «А что с остальными в их семье делать, с взрослыми, ты сам решай. И разреши тем женам, что прошения подадут, в Сибирь отправиться. Чем скорее обо всем этом, - Мария Федоровна повела рукой в воздухе, - забудут, тем лучше. С глаз долой, как говорится, из сердца вон».
Она поднялась. Уже подойдя к двери, внимательно всмотревшись в ковер, мать добавила: «Ты к жене поезжай, в Царское Село, лето на дворе. С детьми побудь. Все равно здесь, - Мария Федоровна вдохнула запах жасмина, - убрать надо, проветрить...»
Вдовствующая императрица наступила на рыжий волос, что лежал рядом с ее атласной туфлей. Неслышно, легко двигаясь, она вышла.
Николай усмехнулся: «Права матушка, конечно. Разумный правитель так и поступит. А что касается родителей Петра Федоровича, то сына они более не увидят, и внука тоже». Он встал, прошелся по кабинету, и хмыкнул: «И верно, воздух какой-то спертый. Поеду в Царское Село, с мальчиком повожусь, а как этот Кроу появится, меня известят».
Император отдернул шторы. Распахнув окно, он вдохнул свежий ветер с Невы.
В будуаре княгини Трубецкой, по креслам, были разложены платья - стопками. «Шелк не бери, - твердо сказала Юджиния, стоя со списком в руке. «Он там ни к чему совсем, только шерсть, сукно..., Чем крепче и проще будут вещи, тем лучше. Тебе легче, - она вздохнула, - у тебя детей нет, а у меня еще Степушки хозяйство, книги его...»
-Теперь, наверное, и детей не будет, - горько сказала Трубецкая, просматривая список. «Я его перепишу и другим дамам передам, все очень толково, - она внезапно опустилась в кресло. Юджиния, присев рядом, взяла ее за руку: «Ерунда, Катишь. Свидание всегда устроить можно, поверь мне. Тем более там, - она указала за окно. «От денег еще никто не отказывался. Так что родишь, - она прижалась щекой к щеке подруги: «Родишь. Не в первый год, конечно. Пока там строгости будут, а потом все на лад пойдет».
-Александрин Муравьева детей свекрови оставляет, - сказала княгиня Трубецкая, - одна едет.
-Не хочу я Степу отца лишать, - Юджиния вздохнула, - тем более свекры мои сами туда собираются, следующим годом. Все веселее.
Трубецкая поднялась. Разлив чай, женщина так и застыла с серебряным чайником в руках: «Эжени, как же это будет?»
-Я тебе показывала, на карте, - Юджиния пожала стройными плечами, - родственница моя, герцогиня Экзетер, за мужем глушь поехала, на землю ван Димена. Там язычники, дикари. Она школу там устроила, для туземцев, сына тем годом родила..., А, как она замуж вышла, ей семнадцать было. Мы взрослые женщины, справимся.
-Некоторые прошения о разводе подали, - оглянувшись на дверь, шепотом, заметила Трубецкая
-Господь им судья, - отрезала Юджиния, - говорить даже не хочу об этом. А список, - она внезапно улыбнулась, - моя матушка и свекровь составляли. Они во время оно поездили немало. Тетя Тео, как из Франции бежала, и коров доила, и полы мыла. Все будет хорошо, - Юджиния обняла Трубецкую. Вдохнув запах духов, женщина почувствовала, что у нее кружится голова.
Юджиния никому не говорила о том, что случилось во дворце. Вернувшись, домой, она сразу прошла в умывальную. Сделав то, что было надо, выбросив разорванное белье, Юджиния села в одной рубашке на кушетку.
-Нельзя, - приказала она себе. «Папе восьмой десяток и дяде Теодору тоже. Если я хоть словом обмолвлюсь, они не остановятся перед тем, чтобы его убить, я их знаю. Тогда все мы погибнем. Надо просто забыть об этом. Этого не было».
-Не было, - повторила она и стала одеваться. Потом из дворца пришло высочайшее разрешение на отъезд. Погрузившись в хлопоты, Юджиния не следила за календарем.
Сейчас она внезапно улыбнулась. Справившись с головокружением, женщина шепнула Трубецкой: «Давай чай пить. Я тебе обещаю, в Сибири мы школу устроим, я детей музыке учить начну».
-В конце концов, - Юджиния взяла чашку, - мы там ненадолго. Отправлю весточку в Кантон, мама обо всем позаботится. Доберемся до Китая, сядем на корабль..., - она напомнила себе, что в Екатеринбурге надо будет сходить к акушерке: «Маме и тете Тео ничего пока говорить не буду, срок совсем небольшой. Потом их порадую. Истинно, Господь о нас позаботился».
-Ты, Эжени, вся сияешь, - ласково сказала Трубецкая, - счастливая ты, осенью уже мужа увидишь.
-Хоть издали, - отозвалась женщина, - но да, увижу. Давай, - она велела, - поедим, и будем сундуки твои складывать.
Юджиния остановилась посреди своей спальни. Все уже было убрано, мебель затянута холстом. Вздохнув, она почувствовала у себя на плече твердую руку матери. «Не надо, - тихо сказала Марта, обнимая плачущую дочь, - не надо, милая. Ты, главное, весточку в Кантон пришли. Обо всем остальном мы позаботимся. Может, - она подмигнула Юджинии, - я и сама приеду. Тряхну стариной, так сказать».
-Вы всем привет передавайте, - попросила Юджиния, так и не поднимая лица с надежного плеча Марты. «Тедди, Элизе, Мартину, всем племянникам моим…»
-Как мы вас в Лондон привезем, - задумчиво отозвалась Марта, - они, может быть, и женятся уже. Тед и Бенедикт, большие же мальчики. Я, пока от вас письма дождусь, в Америку съезжу, посмотрю на сыночка Фрименов, с Тедди и семьей побуду…, - она обернулась и ласково позвала мужа, что стоял на пороге: «Иди сюда, Питер».
Питер смотрел на дочь и вспоминал, как четверть века назад, в Мейденхеде, он стоял на коленях у изголовья кровати, держа Марту за руку, шепча ей что-то нежное, вытирая пот с ее лба. Ребенок отчаянно, звонко закричал. Марта, приняла ее на руки: «Рыжая. А глаза твои, лазоревые». Девочка повертела головой. Питер, осторожно коснувшись ее ручки, тихо сказал жене: «Спасибо, спасибо тебе, любовь моя».
Он обнял дочь и, покачав ее, прижав к себе, улыбнулся: «Совершенно не о чем плакать, милая. Скоро мы все увидимся и будем жить спокойно. Вы со Степой езжайте, и берегите себя, - он поцеловал ее в белый, теплый лоб.
-Значит, ты поняла, - тихо сказала Марта дочери. «Записку в Кантон шифром напишешь. Там поймут, вся торговая корреспонденция так посылается. И не одно письмо отправь, а несколько, на всякий случай. Как только оно до нас дойдет, мы в путь тронемся».
Когда они вышли в переднюю, жандармы поднялись, и Марта хмыкнула: «Следствие закончено, приговор вынесен, казнь состоялась, а их так и не убрали. Николай в своем праве, конечно. Теодор и Тео все же российские подданные».
