-Магазин я закрыл, и представительство  тоже, - Питер  посмотрел на темное, мрачное декабрьское утро. Еще не рассвело, на противоположной стороне Фонтанки, в сумеречном тумане, поднимался Инженерный замок. Дом спал. Он вспомнил, как Марта, быстро одеваясь, шуршала юбками: «Сидите в квартире, и носа на улицу не высовывайте. Я вчера с Юджинией обошла, кого могла. Сейчас мы навестим тех, что не застали, и вернемся домой. Поговори с Тео и Теодором, хорошо? - она наклонилась и поцеловала мужа. От нее пахло жасмином. Питер поймал ее за руку: «А слежка?».

-Они только в семь появляются, - Марта улыбнулась и взглянула на свой простой, серебряный хронометр. «У соглядатаев тоже есть рабочие часы, дорогой мой. В семь утра приходят, в девять вечера уходят. Они всегда одни и те же, я лица их выучила. Еще пяти нет, все в порядке».

Дверь передней мягко, почти неслышно закрылась. Питер, взяв свечу, накинув халат, подошел к окну. Жена и дочь шли по заваленной снегом мостовой к Невскому проспекту. Он отчего-то перекрестил их, и, вздохнув, начал одеваться.

-За один день? - слабым голосом спросила Тео. Она сидела, комкая в руках шаль, и вдруг, покачала темноволосой головой: «Теодор…, Как же это так? Петя хороший мальчик, он не мог, я не верю, не верю…,  женщина расплакалась. Федор, вздохнув, ласково поднял ее из кресла: «Пойдем, любовь моя. Я тебе капель дам, полежишь еще, а потом и мальчики проснутся. Поиграем с ними, почитаем, раз на улицу выходить не след».

Он вернулся, и, закурив сигару, долго молчал. «Ей тяжело, конечно, - наконец, проговорил Федор, глядя куда-то вдаль. «Сам знаешь, Петя у нас на старости лет родился, как и Юджиния у вас. И вот теперь…, - Федор не закончил. Питер, вернувшись к столу, нарочито бодро заметил: «Они постоят на этой вашей Сенатской площади и разойдутся, поверь мне. Никто стрелять не будет. Может быть, пару камней бросят. Это молодежь, они и не знают, что такое революция»

-Зато мы очень хорошо знаем, - угрюмо сказал Федор. «Твоя жена видела, как ее мужу голову отрубили, мы с тобой в Вандее сражались, Тео терпела эту мерзость, Робеспьера этого. Не могу поверить, что мой сын…, - он, тихо, выругался. Питер, примирительным тоном, заметил: «Они не хотели ничего дурного, Теодор. Тем более Петя. Ничего не случится. Отправят их в Сибирь, так они через год уже оттуда выедут, обещаю. И вас мы заберем, придумаем как. Будете все спокойно в Лондоне жить».

Теодор ничего не ответил. Питер, насторожившись, спросил: «Что?».

-Как бы это все виселицей не закончилось, вот что, - он поднялся, взяв трость. Питер, невольно, подумал: «Здоровый он человек, все-таки. Семьдесят пять лет, а до сих пор, - как это он показывал, - кочергу в узел завязывает».

-Опять бежать, - Федор прошелся по столовой, бормоча что-то себе под нос. «Думал я, спокойно с Тео жизнь доживем, внуков будем воспитывать».

-И будете, - уверенно ответил Питер, - просто не здесь. Когда все успокоится, когда император издаст указ о прощении заговорщиков,  Петя с Юджинией сюда вернутся.

-Вряд ли это случится, - мрачно заметил Федор, - при жизни нашей. Как тебе удалось за один день все закончить?

 Питер поднял бровь: «Я  человек осторожный, у меня всегда что-то про запас придумано. Сам знаешь, я в опасных местах торгую. Бомбей еще ладно, там английская земля, а в Кантоне приходится зависеть от милости китайского императора. Совсем, как у вас, - он, невесело, улыбнулся.

- Вчера продал остатки на складах по дешевке, незачем рисковать и ждать хорошей цены. Работников рассчитал с тройным окладом, помещение сдал, вместе с обстановкой, а векселя и эмблема «Клюге и Кроу», - Питер посмотрел на часы, -  сейчас едут в Гельсингфорс, вместе с торговым обозом . Оттуда их в Стокгольм переправят, а там, - он махнул рукой, -  мои партнеры, они обо всем позаботятся. Вот и все, - он развел руками. «Кроме векселей, наличности у меня столько, что хватит подкупить весь гарнизон Петропавловской крепости, буде это понадобится».

Федор внезапно положил ему руку на плечо и улыбнулся: «Помнишь, меня Джон покойный к тебе в гости привел, в Лондоне? Я тогда и с Мартой познакомился. Господи, почти пять десятков лет с тех пор прошло».

-Я тоже, - нежно сказал Питер, -  тогда ее в первый раз увидел. Она Баха нам играла. Мне кажется, Джон в нее уже влюбился к тому времени. Впрочем, - он смешливо подмигнул Федору, - я тоже. А вот  ты нет.

-Нет, - согласился Федор. «Я ее тогда соблазнить хотел, а она мне пистолет к виску приставила. А потом, - он махнул рукой, - Тео встретил».

-Узнаю свою жену, - Питер разлил по чашкам горячий кофе. «Господи, я еще помню, как Констанцу крестил,  а внучке ее уже двенадцать лет. Иди, - он подтолкнул Федора, - иди, принеси жене своей кофе, побудь с ней. Мне все равно, - Питер усмехнулся, - еще деньги посчитать надо.

В спальне было полутемно и пахло розами. Федор поставил поднос на мозаичный столик у кровати. Присев, он  забрал у жены икону, - Тео лежала, прижавшись к ней щекой.

-Все будет хорошо, - он почувствовал на губах теплые, соленые слезы.

-Все будет хорошо, - повторил Федор, целуя темные, влажные глаза, длинные, дрожащие ресницы. Он устроился рядом и попросил: «Обними меня». Жена положила голову ему на плечо. Он, гладя тяжелые, распущенные волосы, рассказывал ей, как они, всей семьей, устроятся в Лондоне, как будут навещать Джоанну, как поедут в Америку - увидеть семью. «Брата  младшего твоего, - шептал Федор, - племянников…, Их у тебя четверо ведь, любовь моя. Может, еще доживем до того времени, как женятся они, взрослые же мальчики. Тише, тише, не плачь, я тут, я рядом».

Тео внезапно приподнялась, сдерживая слезы: «Теодор…, Но ведь его величество просил Николая позаботиться о нашей семье…, Я на колени встану, - внезапно, страстно, сказала Тео, - на колени, буду молить его, пусть Петю пощадят, он ведь единственный сын, единственный. И я никуда отсюда не уеду, слышишь! - грозно сказала Тео. Федор увидел ее, - ту, высокую, величественную, - там, на сцене Comedie Francais, - жизнь назад.

-Никто не уедет, - ласково сказал он, зарывшись лицом в ее волосы. «Пока не станет понятно, что с Петей,  что с Джоанной, никто никуда не уедет. Спи, милая, пожалуйста».

Она задремала, вздрагивая, в его объятьях. Федор и сам заснул, - тяжелым, коротким, измученным сном. Он видел черноволосую, с дымными, серыми глазами, девушку, что стояла посреди заснеженного поля. Мела поземка, длинные косы развевались по ветру, она внезапно вытянула руку, и Федор заметил огненный, пылающий шар, что оторвался от кончиков ее пальцев и поплыл куда-то вдаль.

-Ты можешь, - тихо попросил он, - можешь, Хана. И мать твоя может. Так сделайте что-нибудь, пожалуйста.

Молнии, - огромные, белые, - протянулись между небом и землей. Девушка тихо сказала: «У нас своя дорога, у вас своя. Они должны были  пересечься, и тогда бы все изменилось. Но Господь рассудил иначе. Мы еще встретимся, не скоро. Тогда свершится предначертанное. И потом…, - она закрыла глаза и помотала головой: «Нет, не вижу. А сейчас, - Хана вздохнула, - мы сделаем все, что в наших силах». 

Девушка исчезла. Федор оказался посреди золотого блеска окладов икон, у алтаря, рядом с крестильной купелью. Ребенок заплакал. Федор взглянул на старика, что стоял рядом. Он был высокий, с тронутыми сединой, белокурыми волосами, голубоглазый, в нищенской одежде. Федор подумал: «Я его знаю. Только не могу понять, откуда. Это крестины Степы, во дворце. Что здесь делает нищий?»

Старик улыбнулся. Притронувшись к его руке, он мягко сказал: «Я позабочусь. О них позабочусь. Это я во всем виноват. Надо было, чтобы меня убили, тогда бы все вернулось на круги своя». Он вздохнул: «А я струсил. Ушел. Теперь из-за меня другого человека убьют».

 Вокруг них закружился снег. Федор, вдохнув резкий, морозный воздух, увидел в отдалении маленький, бедный погост, и два деревянных креста. Старик уходил куда-то вдаль и вскоре пропал в метели.