-Не двигайся, - спокойно сказала Дебора. Жена накинула шелковый халат и принесла таз из умывальной. Его вырвало и Давид, тяжело задышал: «Это лихорадка…, так бывает, ты знаешь».

Дебора молчала, рассматривая его руку. Она вспомнила, как еще подростком поехала с матерью принимать роды в индейское стойбище. На отшибе, почти в лесу, стоял маленький вигвам. Индейцы пришли на озеро с запада. Мать, увидев костры, что окружали вигвам, спросила у местной знахарки: «Пятнистая болезнь?»

Та только кивнула и тяжело вздохнула.

-Она не заразна, - Дебора, глядела на красные пятна, что покрывали ладонь мужа. «Но все равно его надо отправить в госпиталь, и быстро. Господи, - она сжала зубы, - это же не лечится…»

Давида  опять вырвало, и он простонал: «Больно…, Живот болит…Дебора, может быть, я съел что-то?»

Она намочила полотенце. Ласково вытерев его лицо, жена шепнула: «Я сейчас. Держи таз». Дебора вышла в коридор и прислушалась. Дом спал. Она постучала в комнату матери. Та, мгновенно, будто ожидая этого, открыла дверь. Каштановые, с проседью волосы, прикрытые шелковым чепцом, спускались на спину. Трещал фитиль свечи. Мирьям, обеспокоенно, спросила: «Давид? У него жар усилился?»

-Это пятнистая болезнь, - обреченно сказала Дебора. Мать, встряхнув ее, жестко ответила: «Ты не знаешь! Может быть, это просто корь, может быть, Давид ей не болел, в детстве…»

-Болел, - Дебора сглотнула слезы, - и при кори сыпь выступает сначала на лице, мама. А у него  на руках, на ладонях…, И его рвет. Мама…- она уткнулась лицом куда-то в мягкую, уютную грудь. От матери пахло травами.

-Буди тетю Эстер, - велела та, - пусть поднимает Натана. Надо, чтобы Давида отвезли в госпиталь. Я к нему пойду.

Дебора проводила ее взглядом. Пошатнувшись, схватившись за дверной косяк, женщина прошептала: «Господи, я прошу тебя, прошу, не надо…Шмуэлю всего тринадцать». Она заставила себя выпрямить спину. Уже спускаясь по лестнице, -  часы в передней пробили три, - Дебора выдохнула: «Все обойдется,  я верю».

Эстер разбудила сына. Отправив его в госпиталь, взяв у Деборы подсвечник, она озабоченно спросила: «Ты уверена, что это не заразно? Здесь мои внуки…»

-Здесь еще наш сын, - Дебора помолчала. «Нет, тетя, мы не знаем, как эта болезнь передается, но индейцы ухаживают за теми, кто ей страдает, и остаются здоровыми».

Мать сидела на кровати. Услышав скрип двери, она обернулась. В спальне пахло рвотой. Мирьям поднялась: «Он уже без сознания, бредит. И горит весь».

Дебора наклонилась над мужем и услышала легкий, почти неслышный шепот: «Только не бросай меня…, Не бросай, Мирьям…»

-Бредит, - горько подумала женщина и поцеловала раскаленный лоб: «Не брошу, милый».

В деревянном коридоре было тихо, пахло жавелевой водой, кровью. Холщовые занавески, отделяющие койки больных, были задернуты. Они сидели на скамье. Шмуэль, взяв Мирьям за руку, вспомнил, как они, с бабушкой Джо, играли в карты на Святой Елене.

-А потом она погибла, - подумал мальчик. «В море, с дедушкой Джоном. И тетю Элишеву убили, и дядю Моше..., А теперь папа..., - он попытался справиться со слезами, и не смог. Всхлипнув, он уткнулся лицом в теплое плечо Мирьям. Она погладила внука по темноволосой голове: «Не надо, милый..., Бывает, что лихорадка спадает, и человек выздоравливает. Я видела индейцев, которые переболели и остались живы. Ты Псалмы почитай, - Мирьям вынула из своего саквояжа маленькую, в потрепанной, кожаной обложке, книгу.

-Как я Элайджу носила, - вздохнула про себя женщина, - так тоже Псалмы читала. Господи, какими молодыми все умерли - Мэри, Элайджа, Антония..., И Давид теперь, ему чуть за сорок. Только бы с внуками моими все хорошо было, прошу тебя. Тед взрослый мальчик, дожить бы до того, как он женится».

Шмуэль шевелил губами. Мирьям, обняла его: «Я сейчас».

Она отодвинула занавеску и увидела дочь. Дебора, в длинном, закрывающем платье фартуке, с платком на голове, стояла напротив главного хирурга армии, доктора Лоуэлла.

-Миссис Кардозо, - услышала Мирьям спокойный голос врача, - при всем к вам уважении, вы акушерка. Вы не разбираетесь в таком, - он повел рукой в сторону кровати. Сыпь превратилась в кровоизлияния, которые покрывали все лицо больного.

-Я знаю об этой лихорадке, слышал, - вздохнул Лоуэлл, - солдаты на территориях ей страдают. Некоторые излечиваются, но она особенно опасна для мужчин старше сорока». Он приложил ладонь ко лбу Давида и пробормотал: «Жар только усиливается».

-Как раз, - Лоуэлл развел руками, - возраст вашего мужа. Мы знаем, что она не передается от человека к человеку, но как она возникает, нам неизвестно.

Лазоревые глаза Деборы взглянули на кровать. Она, тихо, сказала: «У меня есть предположение, доктор Лоуэлл. Идите сюда. Мама, - она взглянула на порог, - побудь со Шмуэлем, пожалуйста».

Занавеска задернулась. Лоуэлл, глядя на ловкие руки женщины, - сильные, с длинными пальцами, - вспомнил: «Она с доктором Макдауэллом занимается. Ассистирует ему на операциях,  частным образом, конечно. Он мне рассказывал. Очень ее хвалил, хладнокровная женщина, и умелая».

-Пощупайте, - попросила Дебора, - здесь.

-Лимфоузел увеличен, - Лоуэлл опустил  руку Давида. «Конечно, при лихорадке...»

-Тогда были бы увеличены и все остальные лимфоузлы, - отрезала Дебора и взяла тетрадь: «Послушайте. Это писал преподобный Джон Уолкер, шотландский натуралист, профессор естественной истории в университете Эдинбурга. Еще полвека назад, в своем отчете о путешествии на остров Джура, у западного побережья Шотландии. «Человек страдал невыносимыми болями в конечностях, его тело пылало жаром, и все это, произошло из-за укуса крохотного насекомого, клеща,  который невольно стал убийцей здорового мужчины».

Лоуэлл распахнул окно. Над Потомаком вставал нежный рассвет, вода реки была спокойной.Чиркнув кресалом, затянувшись, врач медленно проговорил: «Клещей у нас много, в лесах, на востоке. Я знаю, что от их укуса бывает смертельная лихорадка, но ведь полковник Кардозо был на западе, там прерия..., И потом, - он взглянул на Дебору, - нет следа, ничего нет».

Она присела рядом с кроватью и нежно взяла покрытую сыпью, горячую руку. «Хоть бы он очнулся, ненадолго, - горько попросила Дебора. «Пожалуйста..., Попрощался бы со Шмуэлем, мальчик сиротой остается. Давид, Давид, - она покачнулась, но сразу, же выпрямилась, - зачем? Мы так мало вместе побыли, ты воевал все время...»

-След мог пропасть, доктор Лоуэлл, - вздохнула Дебора, - он сюда три недели добирался. Конечно, его могли укусить и по дороге, но, скорее всего, это случилось там, в прерии. Вы, пожалуйста, - она подняла лазоревые глаза, - издайте распоряжение о том, чтобы все солдаты и офицеры были особенно осторожны, и докладывали о случаях укуса клещами.

Лоуэлл опустился на табурет по другую сторону кровати. «Мы не можем это лечить, миссис Кардозо. Только так, - он махнул рукой, - даем хинин, единственное жаропонижающее, что у нас есть».

-Это похоже на тиф, - заметила Дебора. «Полковник Кардозо..., Мой муж, рассказывал мне, что, когда они отступали с войсками Наполеона из России, у них было много случаев.  Он ухаживал тогда за больными и не заразился, - она  задумалась. «Отчего появляется тиф?»

-У нее муж умирает, - удивился про себя Лоуэлл. «Всем бы врачам такое самообладание, как у нее. Почему мы не пускаем женщин в медицину, что за косность? Хотя бы надо разрешить им ухаживать за больными, это естественное, женское занятие».

-От скученности, грязи...- пожал он плечами.

-От грязи бывает гангрена, а не лихорадки, - Дебора все перебирала такие знакомые, горячие пальцы. «Значит, есть какое-то насекомое, которое переносит тиф. Как клещ, - она помолчала, - переносит эту болезнь. Только, в отличие от тифа, она не заразна. Потому что клещи не живут на человеке». Женщина потрогала запястье и посчитала пульс: «Замедлился».

Давид застонал, - едва слышно. Лоуэлл, поднявшись, помолчав, опустил голову: «Я вас оставлю, миссис Кардозо, с мужем..., Если что-то надо…, - он не закончил и вышел.