-Иди, дочка, - улыбнулся капитан Кроу, - раз ты крови у нас больше не боишься, конечно, отправляйся с мамой. Я тут за мальчишками присмотрю.

Мораг поцеловала отца. Приподняв подол платья, прошлепав по воде, женщина взобралась вверх по сброшенному трапу. Лазоревые глаза матери припухли - как будто она плакала, лицо было усталым.

Мирьям подняла якорь и встала к штурвалу. Бот обошел остров, и мать попросила: «В трюм спустись, позови там..., Сейчас поворачивать надо будет».

-Я уже здесь, - люк в палубе открылся, и Мораг увидела невысокую женщину в темном платье. Зеленые глаза засверкали в свете звезд. Она, потрясенно прошептала: «Тетя Марта..., Но как...».

Бот пошел на север. Мораг, глядя на женщин, тихо спросила: «Куда мы?»

-В Порт-Тальбот, - ответила ей мать. «Там сейчас твой брат, и...- она не закончила и Мораг сглотнула: «Но это опасно, как...»

-Ничего опасного, - Марта уверенно вела бот, - мы в самой деревне не будем высаживаться. Индейский лагерь, по слухам, к западу от нее стоит. Я там останусь, а вы обратно отправитесь.

Мирьям закрепила паруса. Взяв дочь за руку, она вздохнула: «Мэри умерла в Англии, милая. Родами».

Мораг опустилась на палубу. Мирьям, сев рядом, укачивая дочь, вспомнила свои слезы, там, на кухне.

Марта тогда обняла ее: «Газеты я в Питтсбурге прочитала, милая. И о Дэниеле, и о Меире. Мне так жаль, так жаль...»

Мирьям подышала и вытерла глаза холщовым платком: «А что Майкл? Как Бен, ему девять лет всего?»

Марта сняла с очага котелок с кофе. Разлив его по чашкам, она  пустилась напротив Мирьям. Марта погладила маленькие, сильные пальцы женщины: «Майкл на север поехал, в Лидс. Он Бена на год из школы забрал, пусть при отце побудет. Мы...- она помолчала, - вскрытие делали, там хорошие врачи были». Марта порылась в своем саквояже: «Почитай. Как мне объяснили, там даже Иосиф бы ничего не изменил».

Мирьям разложила перед собой бумаги: «Бедная моя девочка..., У меня были такие роженицы, Марта, это смертельно, конечно».

-Лежит она на кладбище нашем, семейном, - Марта все держала Мирьям за руку, - там Питера родители, Констанца рядом, на участке ди Амальфи..., Ты не волнуйся, милая, мы за могилой будем ухаживать.

Мирьям отпила кофе и замялась: «Ты, наверное, не хочешь никому на глаза показываться...»

-Нельзя мне, - Марта покачала укрытой капором головой. «Но письма ты напиши, я все передам. И Джованни, на словах, скажу, что с Тони и Дэвидом все хорошо».

Мирьям принесла оловянную чернильницу с пером и остановилась посреди кухни: «Тедди и Мораг Дэвида под свое крыло забирают. Дэниел опекуном его назначил, сына твоего. Марта...- она помолчала и опустилась на крепко сколоченный, покрытый индейской тканью стул: «Марта, я тебя сама до Порт-Тальбота довезу. Только ведь если там Менева, там и сын его тоже...»

На кухне воцарилась тишина и Марта вздохнула.  «Она никому ничего не скажет, - торопливо уверила ее Мирьям. «Не волнуйся. Просто я вижу - у нее боль в глазах, у девочки..., Это ее дитя, Марта, пусть хоть посмотрит на него».

-Заберем ее, - наконец, ответила вторая женщина. «Конечно, Мирьям, я ведь тоже мать».

Уже на рассвете, Мирьям, посмотрев на спящую дочь, подошла к штурвалу и встала рядом с Мартой. «Плакала, - вздохнула она, обернувшись на Мораг. «Она после того, как случилось все, изменилась, Марта».

-Я  вижу, - Марта вгляделась в темную полоску канадского берега и покрутила штурвал. «Тедди тоже другой стал. Рэйчел я твое письмо передам, конечно. Может, и оправится она, замуж выйдет... Трое детей на руках, им отец нужен». Марта прищурилась: «Дымки видны, над берегом».

Мораг поднялась. Оправив свое платье, женщина закуталась в шерстяную шаль: «Господи, как мне их благодарить, тетю Марту, маму..., Почти четыре года мальчику, хоть увижу, какой он».

Мать погладила ее по плечу и посмотрела на бледное лицо Мораг: «Тетя Марта хочет брата твоего уговорить обратно в горы уйти».

-Не знаю, правда, как – вздохнула Мирьям, бросив взгляд на Марту. Зашумела якорная цепь, и Мораг ахнула: «Их здесь тысячи, мама!»

-Пойдем, - велела Марта, подхватывая саквояж, поднимая подол платья. Плоский берег был уставлен вигвамами, горели костры, и даже сюда, в бухту,  доносился запах пороха и жареного мяса.

Мораг незаметно перекрестилась. Спустившись в мелкую воду, она последовала за старшими женщинами.

Собака, - маленькая, рыжая, - залаяла и ринулась по белому песку за палкой, что бросил мальчик.

 -Его «Луто» зовут, - улыбнулся ребенок, - это значит, «рыжий», на нашем языке.

-Как хорошо на английском говорит, - подумала Мирьям. Мальчик был невысокий, легкий, в замшевых штанишках и курточке с бахромой. Каштановые, чистые, мягкие кудри украшало белое перо. Серо-синие, большие глаза ласково смотрели на воду озера. «На кого-то он похож, - сказала себе Мирьям, - не могу понять, на кого».

Мальчик тронул ее за руку: «А вы Осенний Лист. Мне о вас папа рассказывал, и женщины тоже. Вы меня принимали, и папу моего».

Мораг сидела, молча, стараясь не смотреть слишком часто на ребенка: «Одно лицо с Натаном. Господи, только бы мама не заметила. И он такой белокожий..., Конечно, у него всего одна бабушка  индианка, и все. Мальчик мой, маленький...».

Ребенок подобрался к ней поближе: «И о вас мне папа говорил, тетя. Вы его сестра, у большого моря живете. А вы мою маму знали? Она умерла, когда я родился, - ребенок вздохнул.

-Нет, не знала, милый мой, - Мораг, на мгновение, приложила ладонь к его теплой, нагретой солнцем макушке.

Луто принес палку и потерся головой о руку мальчика.  Менева засмеялся и швырнул ее в воду. «Мы с ним купаемся, - гордо сказал ребенок, - каждый день. Папа меня учит на коне ездить, стрелять..., и шить тоже, - мальчик покраснел. «И на языке белых со мной говорит. Хотите, я вам свои игрушки покажу? - Менева взял тетю за руку.

-Вот бы у меня такая мама была, - он незаметно поморгал глазами. «Она красивая, и добрая, и на папу похожа. Ничего, нам и с папой, хорошо».

-Очень хотим, - ответила Мирьям за дочь, заметив тоску у нее в глазах. «Потом мы тебя на боте покатаем, по заливу».

-У белых есть большие лодки, - заметил ребенок, когда они уже заходили в лагерь. «На океане, мне папа рассказывал. А  у нас каноэ, папа меня грести учит».

Мораг шла, как во сне, не обращая внимания на ржание лошадей, на людей, что складывали вигвамы. Они очень вовремя добрались сюда с южного берега. Брат сказал им, что еще несколько дней, и здесь бы никого не осталось.  Женщины и дети ушли бы в леса, а мужчины, во главе с ним и Текумсе, - отправились бы на север,  соединяться с британскими войсками.

-Мальчик мой, - все думала Мораг, когда Менева показывал им искусно вырезанные из дерева игрушки, - собак, лошадей, маленькие каноэ. «Сыночек мой..., Ничего, он ухоженный, здоровенький, Менева его любит, и всегда о нем заботиться будет. Только бы тете Марте удалось его уговорить, не воевать...»

Они, вместе с собакой, вернулись на берег, Луто звонко лаял, паруса надувались ветром и малыш, держась за борт, смеялся: «Как хорошо, тетя! Спасибо, спасибо вам большое!».

Мораг наклонилась. Женщина на одно мгновение, быстро, прижалась щекой к его волосам - от мальчика пахло дымом костра и еще чем-то - детским, сладким. «Будь счастлив, - попросила она. «Будь счастлив, мой хороший».

Марта и Менева сидели на поваленном дереве. Она усмехнулась, следя за ботом: «Ты не бойся, они его на юг не увезут. Сам понимаешь, - женщина  развела руками, - это мать..., Пусть хоть так на сына посмотрит».

Мужчина сосредоточенно, не поднимая глаз, набивал трубку. Марта покосилась на ее головку - она была сделана из красного камня. Менева сказал: «У нас, на западе, за озерами, есть каменоломня. Туда все индейцы ходят. Там запрещено воевать, это священное для нас место. Там их, - он ласково погладил трубку,- и делают».  Менева чиркнул кресалом и предупредил: «Вы не затягивайтесь, миссис Кроу, очень крепкий табак».