Потом он сделал то, что делал здесь каждый раз — телу стало легче, но сердце все равно ныло, — привычной, тупой тяжестью горя.
Он столкнул шлюпку в воду и, оглянувшись, сказал: «До следующего года».
Петя поднял голову, еще в полудреме, и увидел в темноте каюты лежащего на койке брата.
— Как съездили? — спросил Степан, глядя куда-то мимо него.
— Хорошо, — Воронцов-младший помедлил и сказал: «Я там песню слышал, про девушку с зелеными глазами, что покоится на дне моря».
— Спи, — сказал брат, отворачиваясь. «Поздно уже».
— Степа, — после долгого молчания осторожно проговорил Петя: «Ты ведь до сих пор ее любишь».
— Спи, пожалуйста, — устало попросил Степан. «Ты вахты не стоишь, а я — стою».
— А как же Маша? — раздался в тишине голос брата и Степан, не отвечая, закрыл глаза.
Когда миссис Стэнли приехала осматривать Машу, — через неделю после родов, — она постучалась в кабинет к Степану.
— Сэр Стивен, — сказала акушерка, садясь в кресло, — я вам это говорю только потому, что жена ваша, уж поверьте мне, — вам этого не скажет.
— Что такое? — он отложил перо и взглянул в молодое, хмурое лицо.
Она помедлила. «Вы когда уходите в море?»
— В марте, — непонимающе сказал он. «А что случилось?»
— Случилось то, — вздохнула акушерка, — что ваша жена сейчас должна сначала выздороветь, а уж потом — продолжать быть женой, уж простите мою откровенность. Сейчас ей нужен покой, — прежде всего.
Он покраснел и сказал: «Я понимаю».
— Тем более, что с двойней у нее и так хлопот будет много. Молока у нее пока хватает, а там посмотрим, — акушерка помолчала и вдруг добавила. «Вы никогда не думали, сэр Стивен, почему вашей жене понадобилось четыре года, чтобы забеременеть?»
— Потому что я нечасто бываю дома, — раздраженно сказал он.
— Нет, — так же раздраженно ответила миссис Стэнли, — потому что еще два года после вашего венчания она продолжала быть ребенком — понимаете, о чем я?»
— Она мне не говорила, — растерянно сказал Степан.
— И не скажет, она же вас боится. Боится и плачет, что она недостаточно вам угодна. Так что хотите, чтобы с ней все было в порядке — не трогайте ее сейчас.
— Вообще никак? — хмуро спросил он.
Миссис Стэнли вдруг рассмеялась. «Ну, думаю, вы и сами знаете — как можно».
— Я не могу, прости, — Маша опустила голову и тихо расплакалась. «Не могу. Даже подумать об этом — и то неприятно».
Дети вдруг тоже захныкали — одновременно, как и всегда, будто услышав мать.
Он подождал, пока она даст им грудь и спокойно, сказал: «Маша, я прошу тебя. Просто попробуй — это не страшно и не больно. В конце концов, что я должен делать — ходить к шлюхам?
Я не хочу — не хочу тебя оскорблять этим, и не хочу преступать заповеди Господни. Но видит Бог — скоро год, как у нас ничего не было, а мое терпение тоже не железное».
Он вдруг посмотрел на нее, подумав, как изменилось ее тело — и тут же устыдился этой мысли. Но все равно — он никак не мог увидеть в ней, — располневшей, с тяжелой грудью, — ту юную девушку, на которой женился четыре года назад.
— Это грех, — вдруг сказала жена, краснея.
— Грех, — глубоко вдохнув, сдерживая себя, ответил Степан, — отказывать мужу в том, что принадлежит ему по праву.
— Можно подумать, я тебя заставляю так много времени проводить в море, — отвернувшись, смотря на кормящихся близнецов, сказала она.
Он вздохнул. «Ну, вот опять ты за свое! Сколько раз я тебе должен говорить — ты знала, за кого выходила замуж.
А сейчас я тебя прошу о маленькой вещи, — которую другие женщины делают, даже не задумываясь, — а ты отказываешься. Ты ведь не можешь пока выполнять свой долг жены, так, как полагается — и я тебя не принуждаю, упаси Боже. Но подумай и обо мне.
Если ты действительно хочешь, чтобы мне было хорошо сейчас — то не отталкивай меня, пожалуйста».
Она аккуратно опустила задремавших сыновей в колыбели и вдруг прижалась к нему. «Я не умею, — сказала она, пряча глаза. «Да там и уметь нечего, — он рассмеялся и поцеловал ее.
— А она тебе это делала? — спросила жена, покраснев.
Он, молча, отвернулся и больше ничего у нее не просил.
— Вот, смотри, — сказал Гийом, разворачивая карту Тихого океана. Они сидели на палубе, залитой лучами солнца. Чуть поскрипывали мачты, еле полоскались опавшие паруса под свежим, западным ветерком, с камбуза «Изабеллы» пахло рыбой.
— Какая она красивая, — восхищенно проговорил Петя. На четырех углах большого листа были искусно нарисованы единорог, птица, похожая на лебедя — только черная, еще одна птица, — странная, длинноногая и бескрылая, и прихотливо свернувшаяся змея.
— Это я сам делал, — улыбнулся француз. «Я же учился картографии в Дьеппе, там лучшие мастера в Европе. Так вот, — он показал на Индонезию, — знаешь, что это?»
— Да уж как не знать, — обиженно ответил Петя, «я оттуда пряности вожу».
— А вот это? — рука Гийома легла на остров к югу от Индонезии, занимавший нижнюю часть карты.
— Большая Ява, — прочел Петя и недоуменно сказал: «Не слышал о таком».
— Ты про Южные Земли слышал вообще? — усмехнулся моряк.
— Ну конечно, — Петя вспомнил: «Terra australis recenter inventa sed nondum plene cognitа.
У Стивена же есть новый атлас Ортелия, что в прошлом году был напечатан, там эти южные земли подробно изображены».
— Ну да, — Гийом вдруг рассмеялся, — подробно. Только вот неправильно». Он вдруг встал и подошел к борту корабля.
— Понимаешь, Пьер, Аристотель один раз сказал, что на юге должна быть земля, потому что на севере она есть, а в природе, мол, все уравновешено — и все за ним повторяют, а головой не думают. Стефан! — крикнул он.
— Что? — донесся голос Степана. Воронцов сидел на юте, прислонившись к бизань-мачте, и, держа на коленях корабельный журнал, что-то в нем писал.
— Ты веришь Аристотелю? — поинтересовался Гийом.
— Смотря в чем, — капитан отложил журнал и подошел к ним. «Ты спроси моего брата, он на Свальбарде зимовал, — есть там земля дальше к северу?»
— Местные, говорят, что только льды, — пожал плечами Петя. «Но ведь подо льдами тоже может быть большой остров или континент».
— Остров, — да, - твердо ответил Гийом. «Та же Гренландия, — давно и хорошо известна, а вот что от нее к западу, мы пока не знаем».
— Северо-Западный проход, — Степан вдруг прервался и посмотрел на горизонт, о чем-то задумавшись. «Мы об эти льды еще долго будем биться, прежде чем его найдем. Но я уверен, что на севере нет никакого континента, только много островов — больших и маленьких».
— Значит, и на противоположной стороне нет? — Петя еще раз посмотрел на карту и заметил, что Южная Земля на ней гораздо меньше, чем в атласе Ортелия.
— Есть, отчего же, — лениво сказал француз. «Однако и кое-что другое тоже есть, к северу, ближе к Индонезии». Его красивая, с длинными пальцами рука поглаживала бумагу.
— Остров этот? — кивнул Петя на Большую Яву.
— Это континент, Пьер, — улыбаясь, ответил Гийом. «И я намереваюсь его открыть».
Он вдруг рассмеялся: «Португальцы туда лет пятьдесят назад, по слухам, ходили, да только не вернулся обратно никто. Оно и хорошо — у них и так земли много, куда им еще.
— А я вернусь, — твердо закончил Гийом. «И принесу Франции новые владения».
— Тебя ж твой король в тюрьму посадил, — Степан вдруг поморщился, как от боли. «Что ты перед ним выслуживаешься?».
— Я не перед ним, — темно-серые глаза Гийома вдруг потеплели. «Короли что — сегодня один, завтра другой, я не для них стараюсь, а для страны своей.
— Но брат твой, Пьер, — он вздохнул, — не хочет со мной идти. С одним кораблем в такое плавание отправляться опасно, а где я еще найду такого капитана, как Стефан?»
— Ты иди куда хочешь, — сердито сказал Степан, — ты холостой и без семьи. А у меня дети, жена, — мне их сначала надо обеспечить, а потом уже бросаться, очертя голову, на поиски новых земель. Все, — повернулся он к Гийому, — пора. Отчаливаем».
