-Дикари лесные, - оборванец выругался, - всех бы их зарыть в землю, заживо. Если хочешь народ увидеть, так приходи на Марсово поле, - он показал рукой в сторону Сены, - там гулянье готовят, будут подарки раздавать, еду..., Уже шатры строят.
-А что за гулянье-то? - заинтересовался мужчина.
-Это я тебе не скажу, - признался оборванец, почесав в голове. Он развел руками: «Праздник, чтобы весело было».
-Праздник, - пробормотал сквозь зубы Дэниел, уже оказавшись на набережной Сены. «Культ Верховного Существа, вот это как называется. Робеспьер совсем сумасшедший, - он прошел мимо собора Парижской Богоматери. Над входом виднелся наскоро намалеванный лозунг: «Высшее Существо и Бессмертие Души». Дэниел повернул на север, к рынку.
Сума оттягивала плечо - в ней было пять тысяч ливров золотом. «Я даже паспорта с собой не взял, - смешливо подумал Дэниел, - в консульской квартире его оставил. Только пистолет и нож. И деньги, конечно».
Он вспомнил скрипучий голос старика, который отсчитывал золото:
-Я бы вам выдал вексель на моего парижского партнера, чтобы не возить такую сумму через границу, однако, - банкир развел руками, - ему зимой голову отрубили, бедняге. Отказался предоставлять очередной кредит. Они же со всеми воюют, а война дорого стоит. Контору национализировали. Хорошо еще, что он успел семью во Франкфурт отправить, - старик прервался и послюнявил пальцы:
-Хотя попомните мое слово, эти революционеры и до Франкфурта доберутся. Дайте время. Распишитесь, - он подвинул Дэниелу большую, переплетенную в кожу книгу.
-Векселя господина Кроу всегда в цене, - ласково сказал старик, поглаживая рукой бумагу. «Значит, еще пятьдесят процентов суммы за мной. По этому письму, - он кивнул на конверт, - можете получить их в любой момент. Вы, или кто-то другой».
-Большое вам спасибо, - искренне поблагодарил его Дэниел, забирая тяжелый, холщовый мешочек.
Шпиль Аудекерк уходил в золотое, весеннее небо. «Может, стоило согласиться? - спросил себя он, шагая по каналу. «Иосиф же предлагал - пусть деньги у них полежат. Нет, нет, у них дети. Не стоит их вмешивать в такое».
Из раскрытых окон дома тянуло свежей выпечкой. Элишева, открыв ему дверь, измазанными в тесте руками, весело проговорила:
-Мы с мамой халы печем, дядя Дэниел, на шабат! Письма мы все написали, и мальчикам Горовицей, и Элайдже и Деборе. Возьмете с собой? Дядя Джон брал наши письма для Пьетро.
-Возьму, конечно, - Дэниел посмотрел на Джо, что вышла из кухни. Та, бросив один взгляд на его суму, сказала: «Иосиф тебя проводит до границы, на всякий случай».
Давид перевесился через перила и ядовито заметил: «Элишева у нас не только в Америку письма пишет, но и...»
-Ты сам ему пишешь, - отрезала девочка, вскинув на брата светло-голубые, материнские глаза. «Я просто привет передаю, вот и все».
Она ушла на кухню, вздернув темноволосую голову. Дэниел одними губами спросил у Джо: «Кому?»
Та усмехнулась, стряхнув муку с рук, и так же неслышно ответила: «Сыну рава Судакова, - в ее глазах промелькнуло что-то холодное, тяжелое, - в Иерусалим».
-А он сюда не приезжает, брат Теодора? - удивился Дэниел. «Мне Изабелла говорила, что он бывает в Европе, деньги собирает. Они в Венеции виделись».
-Сюда, - Джо раздула тонкие ноздри, - нет. Пойдем, - указала она на кухню, - дам тебе перекусить перед Шабатом.
Дэниел огляделся, - рынок уже разъезжался. Наклонив голову, он шагнул в темную подворотню.
-Месье Фуше будет тебя ждать на безопасной квартире, - услышал он голос Джона, - как появишься в Париже, пошли ему записку. Запоминай: «Ваши сапоги готовы, могу принести их для примерки».
-А если у меня потребуют сапоги? - удивился Дэниел.
Граф Хантингтон закатил глаза:
-Это безопасная квартира. А записка - просто сигнал, что ты приехал. Там никого, кроме вас двоих, не будет. Наверное, - добавил он нехотя. «Оружие возьми, на всякий случай. Фуше человек непростой».
-Палач Лиона, - брезгливо вспомнил Дэниел. «Тысячи человек расстрелял. Но, кроме него, нам не на кого опереться».
Во дворе было грязно, курица клевала что-то у лужи, большой кот, лежа на солнце - следил за ней. У стенки, какой-то мужичок, сидя на камне, дымя короткой трубочкой, читал старый, пожелтевший номер «Папаши Дюшена».
- С тех пор, как убили Марата и казнили Эбера, - мужичок поднялся, - он был в затрепанной, суконной куртке и такой же фуражке с трехцветной кокардой, - во Франции не осталось хороших журналистов. Вы сапожник, месье? - спросил он Дэниела. У мужичка были пронзительные, острые, светло-серые глаза.
-Сапожник, - согласился Дэниел.
Мужичок прислушался:
-А вы не местный. Все равно. Я заказчик, - руки он протягивать не стал. Дэниел облегченно подумал: «Слава Богу, хоть пожимать ее не надо».
-Прошу, - коротко сказал мужичок, свернув газету, выбив трубку. Он указал на хлипкую дверь. Дэниел шагнул на прохладную, каменную лестницу и обернулся.
-Третий этаж, направо, - у его собеседника в руках внезапно оказался пистолет. «Без фокусов, месье, тут во всех квартирах мои люди сидят».
Дэниел вздохнул и стал подниматься по заплеванным ступеням. Жозеф Фуше последовал за ним.
Очередь к воротам тюрьмы Порт-Либр извивалась по мостовой, уходя за угол высокой, каменной ограды бывшего аббатства. Рю де Фобур-Сен-Жак была пуста. Женщины, с узелками в руках, внимательно следя за деревянными воротами, что вели во двор тюрьмы.
Мари-Анн обернулась и помахала рукой высокой, заметно, беременной девушке, что шла по улице.
-Может, не стоит рисковать? - вздохнула женщина. «Ерунда, всю зиму Констанца сюда ходила. Никто ничего не заподозрил. Господи, ей рожать через месяц, хоть бы Антуан дожил до этого. Может, его выпустят, может, он увидит дитя…, - Мари-Анн почувствовала, как увлажнились ее глаза. Женщина велела себе: «Не смей! Констанца родит, и можно будет потом принести маленького сюда. Антуан хоть посмотрит на сына, или дочку».
Констанца встала рядом и поправила чепец, что закрывал темно-золотые, отросшие волосы: «Все хорошо, кузина. Акушерка довольна. Ту книгу, что дяде нужна, я достала, - она передала мадам Лавуазье маленький томик. «У Лагранжа взяла».
-Как он? - почти шепотом спросила Мари-Анн.
-Сидит, пишет, - уныло ответила Констанца, с ненавистью посмотрев на солдат Национальной гвардии, что меняли караул на воротах.
-А что еще остается? - она усмехнулась. Вспомнив аккуратную стопку тетрадей с черновиком своей книги, девушка добавила, одними губами: «Я ведь тоже пишу, каждый день. Иначе с ума сойти можно, - Констанца посмотрела на свой высокий живот: «Сейчас папу увидишь».
Ребенок весело, бойко заворочался. Она заставила себя не плакать, сжав длинные, в пятнах от чернил, исколотые иглой пальцы. Она писала каждый вечер, - в их маленькой, холодной комнатке, закончив шитье, при свете огарка, - писала о казни Эбера и Дантона, писала о листовках, призывавших искать шпионов, писала о том, как бежали люди из Парижа, о речах Робеспьера и расстрелах в Лионе.
-Я все это издам, обязательно,- говорила себе Констанца, ложась на узкую, рассохшуюся кровать, заворачиваясь в тонкое одеяло. Она клала руки на живот: «Ты прости меня, милый, что все это видишь и слышишь. Но вот родишься, нашего папу освободят, и мы уедем в провинцию. Спрячемся, затеряемся…- она и правда - верила в это. Так хотела верить, что, закусив зубами угол подушки, повторяла: «Мы выберемся, обязательно…»
Констанца взяла худую, покрасневшую руку Мари-Анн и незаметно пожала ее. Та слабо улыбнулась, переступая затекшими ногами.
-Об Элизе так ничего и не слышно, - горько подумала Констанца. «Может, попытаться потом в Амстердам уйти, с ребенком. Там Джо, она меня приютит. Оттуда можно добраться до Англии…, Но ведь я слышала, летом они собираются ввести войска в Нижние Земли. В Амстердаме то же самое будет, что и здесь».
Сзади шептались две женщины. Констанца невольно прислушалась.