-Слава Богу, - Тео  перекрестилась и Джон поднялся: «Раз уж ты здесь, Теодор, и, так сказать, уходишь в отставку, - он тонко улыбнулся, - Британская империя тебе кое-что должна».

Федор повел рукой: «Да зачем? Я встречался со своим австрийским издателем, кое-какие деньги у нас теперь есть».

-И мне заплатят, - поддержала его Тео, - один спектакль я даю в пользу сирот, что потеряли родителей во Франции, а все другие бенефисы - это моя прибыль.

-Десять представлений, - восхищенно заметил Джон, отпирая дверцу  шкапа. «Хорошо, что ты мне билет устроила. Говорят, перекупщики их по тройной цене продают. Но все равно, - он стал отсчитывать золото, - оно вам пригодится».

-Пригодилось, - Тео  посмотрела на тяжелые кольца, что украшали ее пальцы. «И обстановку купили. Даже удивительно, что квартиру не конфисковали».

Она вспомнила смешливый голос Теодора, - он  осматривал просторные, светлые, выходящие на Фонтанку комнаты:

-Там, - он указал на заснеженный Летний сад, - мы со Степаном и гуляли. Так что перейдете с Мишелем через мост, он Пантелеймоновским называется, по церкви, и окажетесь прямо в парке. И улица тоже - Пантелеймоновская. Статуи для сада мой дед покупал, его тоже Федором звали. В Италии, - Федор оглядел запыленный паркет, ободранные стены и пробормотал: «Конечно, тут все надо в порядок приводить».

-Приведем, - Тео оглянулась на Мишеля, - мальчик спокойно спал на сундуке, прикрытый шалью, и, поцеловала Федора: «А почему квартиру не отобрали?»

Мужчина заглянул в камин: «Дымоходы все прочистить надо. У нас так не принято, милая. Я все-таки официально - никакой не преступник, вот когда меня в крепость посадят...»

-Не посадят, - уверенно сказала Тео, обнимая его. Женщина напомнила себе: «Если все будет хорошо, ты сделаешь то, что обещала Господу. Обязательно. И даже если не будет хорошо - все равно сделаешь. Так правильно».

Федор пристроил саблю над камином и полюбовался ей: «Вряд ли я ее еще в руки возьму, воевать-то я не собираюсь».  Он вздохнул и перекрестился: «Завтра пойду в Горное ведомство. И нам с тобой повенчаться надо,  а то Масленица скоро, потом Великий Пост...»

-Да, - рассеянно отозвалась Тео, глядя на скованную льдом Фонтанку, на голубое, яркое небо Петербурга, - надо.

Федор ждал их у решетки Летнего сада. «Это без меня уже возвели, - улыбнулся он, прикоснувшись к кованым, покрытым инеем прутьям.

Он присел и  поцеловал Мишеля: «Ты беги вперед, сыночек, как раз перед обедом прогуляемся». Тео проводила мальчика взглядом. Взяв Федора под руку, подождав, пока мимо проедут сани, она тихо спросила: «Ну что?»

-А вот что, - сказал он, роясь в кармане полушубка. «Это мне сегодня отдали. Читай, - протянул он Тео письмо, - она по-французски пишет».

Тео посмотрела на подпись и, побледнев, пробежала глазами строки: «Откуда ее величество знает, что я здесь?»

-Она все знает, - мрачно отозвался Федор. «Так что собирайся, завтра нас ждут в Царском Селе. Она велит всей семьей приехать. Уж не знаю, что у нее на уме».

-Ничего, - твердо отозвалась Тео, беря его за руку. Они пошли по расчищенным дорожкам сада и женщина добавила: «Все обойдется, Теодор. А что тебе в Горном ведомстве сказали?»

Федор вздохнул: «Развели руками. Сама понимаешь, пока я с ней, - он кивнул на письмо, - не встречусь, никто мою судьбу решать не будет, Тео».

Она крепко сжала его пальцы и поправила: «Нашу судьбу, Теодор. У нас она теперь одна, помни».

Федор помолчал. Посмотрев, как Мишель ловко разбегаясь, скользит по льду канала, он сказал: «Можно там же, в Пантелеймоновской церкви повенчаться, она наша приходская. Пока, - угрюмо добавил он. «Пока в какую-нибудь Чердынь не отправили. Тебе надо будет дать обещание, что дети будут воспитываться в православии, вот и все».

Он посмотрел на легкую морщинку, уходящую вниз от гранатовых, сладких губ и подавил тяжелый вздох: «Какие дети..., Мне сорок четыре, ей - тридцать пять. Состариться бы вместе, Мишеля вырастить...»

-Так что это формальность, - бодро закончил Федор. Тео, смотря куда-то вдаль, ответила: «Да. Побудь, пожалуйста, после обеда с Мишелем. Мне надо прогуляться, посмотреть, что это у вас за Гостиный двор».

-Ты же туда ездила, - удивился Федор.

-А теперь хочу сходить, - усмехнулась Тео. Оторвавшись от него, она прокатилась по блестящей дорожке льда: «В Бостоне, я, конечно, видела снег, но чтобы его столько было...»

-В Сибири еще больше, - хмыкнул Федор.

-Вот и посмотрим, что там за морозы, - она улыбнулась и заправила под соболью шапочку темную, пахнущую розами прядь волос.

Небо на западе, над Невой, уже клонилось к закату.

-Какие тут дни короткие, - подумала Тео, выходя на Пантелеймоновскую улицу.

-Зато ночи длинные, - сладко потянулась она. Помахав рукой Федору, что стоял у окна, женщина быстрым шагом пошла вниз по Фонтанке, к Невскому проспекту.

Она незаметно обернулась. Увидев, что занавеси в окнах квартиры уже задернуты, Тео направилась обратно. Она постояла перед Пантелеймоновской церковью, глядя на образ святого.

-Он был врач, - вспомнила женщина, - один из Четырнадцати Святых Помощников. В базилике Сен-Дени были его мощи, я помню. Пока эти мерзавцы там все не разграбили, не осквернили могилы...

В церкви было темно, сладко, спокойно пахло ладаном, мерцали огоньки свечей. Тео перекрестилась и решительно шагнула внутрь.

-Значит, ты помнишь, - Тео поправила Мишелю маленький, шелковый галстук, - надо поклониться, поцеловать ей руку, и называть ее: «Ваше Величество».

Мальчик кивнул белокурой головой и распахнул глаза. Вокруг играли, переливались невиданные, золотые, рыжие, бронзовые камни.  Комната купалась в лучах утреннего солнца, за окном простирался покрытый снегом, бесконечный парк.

Он вспомнил, как сани остановились у  мраморных ступеней, как они вошли в золоченые, высокие двери: «Тут, как в сказке. Как в Марокко, папа же рассказывал. Только там пустыня, а здесь все время снег. Интересно, и летом - тоже?»

-Это все сделано из янтаря, -  наклонился к нему отец. Мишель  положил маленькую руку в его пальцы - большие, крепкие: «Ты только не волнуйся, папа. Мы с мамой же рядом».

Федор вздохнул и улыбнулся: «Я знаю, милые мои». Он взглянул на ливрейного лакея, что стоял у раскрытой двери: «Пошли».

Мишель почти ничего не запомнил - только блеск начищенного паркета, сияние зеркал, картины, статуи, огромные залы.  Потом они оказались в небольшой, уютной комнате, где горел камин. Мальчик, всплеснув руками, радостно сказал: «Собачки!»

Их было три, - белая, рыженькая и черная, - они лизали ему руки, и весело лаяли. Мишель, забыв обо всем, подергал мать за рукав шелкового платья: «Мама! Почему ты мне не сказала, что тут собачки! Какие красивые!»

-Мишель, - не разжимая губ, сказала Тео, - Мишель....

Она была совсем не похожа, - подумал Мишель, - на императрицу. Она была просто бабушка, - в пышном платье темно-синего атласа, свежая, румяная, с высокой прической. У нее были седые виски, а волосы были темные. Светлые, веселые глаза были окружены морщинками. Она была полная, но двигалась легко.  Женщина поманила Мишеля к себе: «Смотри, у меня есть для них корзинка. Они в ней спят, а утром  приходят ко мне в постель. А у тебя есть собачка?»

-Нет, - вздохнул Мишель, - но я бы так хотел..., Простите, - добавил он, покраснев. «А вы за ними присматриваете, для ее величества? - он оглянулся: «Почему мама и папа побледнели?»

-Я и есть ее величество, - улыбнулась женщина. Мишель, поклонившись, почувствовал сладкий, домашний запах, что шел от мягкой, пухлой руки. «Но ты можешь звать меня бабушкой. Если хочешь, конечно, - Екатерина подняла красивую бровь. Устроившись в кресле, усадив Мишеля на колени, императрица шепнула ему: «Когда у нас появятся щеночки, я непременно пошлю тебе одного. А теперь скажи мне - кем ты хочешь стать?».

Мишель подумал. Погладив левретку, мальчик ответил: «Военным. Мне нравится папина сабля, и форма, и парады. И я уже умею стрелять, меня папа научил».