- Счастливы пребывающие в доме Твоем, вновь и вновь будут они прославлять Тебя.
По стенам просторной, затянутой белым холстом комнаты были развешаны анатомические рисунки - тонкие, изящные.
Эстер распахнула дверь в сад: «Пойдем, я в комнате не курю, все-таки медицинский кабинет. Видишь, - она указала на калитку, - очень удобно, отдельный вход, с улицы ничего не заметно».
Они устроились на деревянной скамье. Мужчина, раскурив трубку, улыбнулся: «Борешься с невежеством».
-Ты же сам видел, - Эстер затянулась сигаркой. Положив ногу на ногу, она покачала носком простой туфли. «Женщины не знают анатомии, физиологии. О средствах предохранения я и не говорю, - она вздохнула, - я хотела написать маленькую брошюру, издать за свой счет, анонимно..., Простым языком, многие женщины уже умеют читать. Им такое было бы полезно. Ни одна типография не возьмется, - она сморщила нос, - это ведь считается неприличным. Конечно, - горько проговорила женщина, - лучше плодить подкидышей, или убивать младенцев».
Иосиф помолчал, и вспомнил аккуратно разложенные по ящикам, стальные инструменты: «Ты осторожней с этим, Эстер. Ведь если узнают, то даже Меир тебе не поможет. Это противозаконно, даже здесь».
-Это не считается убийством, - холодно сказала Эстер, - ни здесь, ни в Англии. Все происходит на раннем сроке, ведь травы, к сожалению, не всегда эффективны. Не говори мне, что ты этого не делаешь, в Амстердаме, - усмехнулась она.
-Делаю, - признал Иосиф. «Даже из других городов приезжают, представь себе».
Он вспомнил блеск бриллиантовой сережки в ухе и рыдающий голос женщины: «Господин Мендес де Кардозо, если вы мне не поможете, я не знаю, не знаю - что мне делать..., Я не могу обращаться к врачам в Вене - мы известная семья, мой муж - банкир кайзера Иосифа, пойдут слухи, сплетни..., - она уронила прикрытую шляпой голову в ладони: «У меня здесь сестра, в Амстердаме, ее сюда замуж выдали. Она мне говорила, что вы хороший врач..., Пожалуйста, - женщина посмотрела на него красивыми, заплаканными карими глазами.
Он все не понимал. «Но, госпожа Гольдберг, - удивился Иосиф, - у вас двое детей, вы не бедствуете... «Мягко говоря, - подумал он, взглянув на тяжелые кольца, на дорогой шелк платья. «Вы здоровая, молодая, женщина, вам только тридцать исполнилось. Я уверен, что ваш муж будет рад такой новости..., - он осекся, увидев капельку крови на прокушенной, нежной губе.
-Этот ребенок, - жестко сказала женщина, - не от моего мужа, господин Мендес де Кардозо. Мой муж далеко не дурак - его не было дома больше полугода. Он ездил в Россию, с австрийским посольством, казначеем. Я сделала ошибку, - добавила она совсем неслышно и горько повторила: «Ошибку».
-А вообще, - Эстер откинулась на спинку скамейки и расправила простое, шерстяное, синее платье, - я, конечно, рассказываю женщинам о том, как избежать нежелательных последствий, учу их..., Так что не волнуйся, - она улыбнулась и потерлась головой о крепкое плечо брата. «Я очень рада была прочитать, что у Констанцы все хорошо».
-О, - отозвался Иосиф, - более чем. Она сейчас за строчку получает больше, чем люди, которые два десятка лет для газет работают. Сама понимаешь, - он развел руками, - только успевай писать, страна бурлит. Национальная Ассамблея без конца заседает, евреи Авиньона и Бордо уже стали полноправными гражданами Франции, скоро и общины Эльзаса и Лотарингии добьются того же…
Эстер внимательно на него посмотрела. Встряхнув иссиня-черными, падающими на плечи волосами, женщина улыбнулась: «Бабушка наша из Бордо была, как я помню. Что, французское гражданство получить хочешь?»
Иосиф взял ее маленькую руку: «Ждать, пока штатгальтер соизволит признать евреев Голландии такими же людьми, как все остальные - так вся жизнь пройдет. Мне ведь сорок лет, я доктор медицины..., Я мог бы приносить гораздо больше пользы, в армии».
Эстер задумчиво вздохнула: «Тут вы не останетесь, у Джо отец в Париже, мачеха, сестра, брат в Австрии…, Так скажи ей, - велела женщина. «Она поймет. Она тебя, Иосиф, больше жизни любит, видно же».
-Я ее тоже, - он попытался скрыть улыбку и не смог. «Тоже, Эстер - больше жизни. Но ведь это, же надо будет расставаться, - он помрачнел. «Я же не могу взять ее, и детей с собой».
-Зато ты будешь приезжать в отпуск, - Эстер подтолкнула его в бок. «Когда сможешь, тогда и приедешь. И Джо сама - у нее же работа, она книги правит, девочек учит..., А ты будешь счастлив, если займешься тем, что тебе нравится, по-настоящему, и прекратишь лечить геморрой штатгальтеру».
-Я его вылечил, - гордо ответил брат, и они оба расхохотались. «Пошли, - велел Иосиф, - позанимаемся. Зря, я, что ли, два ящика книг для тебя привез».
-Скажу, - подумал он, усаживая сестру напротив себя, открывая «Anatomicæ disquisitiones de auditu et olfactu» Антонио Скарпы. «Вот приедем туда, на озеро Эри - и скажу. Эстер права - она поймет».
-Ухо и нос, - коротко сказал Иосиф. «Сначала займемся устройством слухового аппарата человека».
Эстер потянулась за пером, и они погрузились в работу.
Рахели, прыгая на одной ножке, спустилась с галереи синагоги вниз, в прохладный, пустой вестибюль. Она встряхнула белокурыми волосами: «Малка, где вы там?». Младшая сестра появилась из-за угла. Оправив свое темно-красное, отделанное кружевами платье, девочка дернула за руку Элишеву Мендес де Кардозо: «Пошли, мамы и не заметят, что нас нет, а Дебора спит без задних ног».
Рахели посмотрела в щель двери молитвенного зала: «Как красиво! С галереи все так видно хорошо, дома в синагоге занавеска, плотная, только голоса слышны, и все. Какие цветы!»
Бима утопала в свежих розах и лилиях, Ковчег Завета был украшен гирляндами зеленых листьев, в углу стоял американский флаг.
-Дома такого и не увидишь, - вздохнула Рахели. Она позвала девочек: «Смотрите, вот наши папы. И дядя Меир. И папа Деборы. Он же не еврей, а все равно пришел».
-Элайджа мне рассказывал, - важно сказала Элишева, подобрав под себя ноги, устраиваясь на скамье. «Их папа ходит в синагогу, а мама - туда, - она махнула рукой, - к этим...»
-Квакерам, - помогла ей Рахели. «Он мне тоже говорил - там не идолопоклонники, это не как, - она оглянулась и шепотом, быстро сказала , - церковь».
-Рахели, - испугалась Малка, - даже слова такого нельзя говорить, и смотреть на них нельзя.
Светло-голубые глаза Элишевы засверкали смехом: «Тогда мне, в Амстердаме, надо все время с закрытыми глазами ходить, у нас из окна шпиль Аудекерк виден. О, - она прищурилась, - мой брат бежит, папа его отпустил, сейчас поиграем».
Мальчики вынырнули из забитого людьми зала. Хаим уселся на пол: «Тору еще не скоро читать будут. Мы услышим и вернемся. Вот, - он приподнял кипу и поскреб светлые кудри, - я придумал. Сейчас каждый говорит - кем он хочет стать».
-И девочки? - удивилась Малка.
-Да, - непонимающе взглянул на нее Натан, - наша мама - она акушерка, лечит женщин, и детей тоже. А тетя Сара, - он подтолкнул Давида, - она раньше была капитаном корабля, поняли?
-Помощником, - признал Давид. «Сейчас она ведет классы, как мама Элайджи, и еще готовит к изданию книги, называется, - он сморщил высокий, отцовский лоб, - редактор. Я слышал, - он понизил голос, - к нам на обед приходил издатель, он еврей. Он говорил, что наша мама очень аккуратная и внимательная. И много языков знает, - торжествующе закончил мальчик. «А я, конечно, стану врачом, - добавил Давид, - папа меня уже учит».
-Я буду капитаном, - заявил Элайджа. «Как мой папа. Буду ходить по нашим озерам. Вы к нам приедете, - он подтолкнул Рахели, - и увидите - красивей их ничего на свете нет».
-Это ты в Иерусалиме просто не был, - Рахели внезапно, нежно покраснела: «Я бы хотела, чтобы у меня было много деток».
-И у меня, - Малка прижалась к боку сестры. Элишева подумала и заметила, накручивая на палец темный локон: «Я пока не знаю. Но решу, непременно. А ты? - она посмотрела на Хаима. «Сам же все и начал, так что говори».
