— Мама папу никогда за руку не держит, — подумал Моше. "Ну, при нас. И волосы у тети Изабеллы видно, и платье у нее очень открытое, ниже положенного. Ханеле десять лет, а у нее все платья по щиколотку, и рукава по запястье, даже летом. И темные все, а тетя Изабелла — в яркой одежде ходит".

— У меня тоже четыре, — радостно заметил Пьетро. Моше возмутился: "Да ты и не кидал вовсе!"

Пьетро ухмыльнулся: "Ты ворон поменьше лови, кузен. И что, — он опустился на песок, — ты тоже, раввином станешь, как твой отец?"

— И дедушка, и прадедушка, — Моше махнул рукой. "Иначе не получится. Да я и сам хочу, мне нравится учиться".

Легкий ветер шевелил рыжие волосы мальчиков. "Целый день вы учитесь, — задумчиво протянул Пьетро, рисуя что-то палочкой на песке. "Я тоже так буду, когда мы в Лондон приедем. Папа мне уже латынь преподает, а еще надо будет знать греческий и святой язык — тоже".

— Зачем? — открыл рот Моше. "Ты же не еврей, то есть да, — он покраснел, — но…"

— Потому что я хочу священником стать, как мой отец. Им надо очень хорошо знать Библию, — Пьетро обхватил колени руками и посмотрел куда-то вдаль. "Буду заботиться о сиротах. Я ведь и сам сиротой был".

Моше внезапно подумал: "А я ведь даже не знаю — как это. У меня всегда была мама, папа, Ханеле…, Бедный Пьетро, у него хорошие родители, но все равно…".

— Когда я был маленький, — Пьетро все еще глядел на море, — я слышал свою мамочку. Она меня звала. Моше, — он повернулся, — я хочу приехать в Иерусалим, потом, когда повзрослею. На могилы папы и мамы.

Моше помолчал, и протянул ему ладошку: "Ты мой лучший друг и так будет всегда. И родственник, конечно, тоже, — он рассмеялся. "Так что я для тебя все сделаю, Пьетро".

— И я тоже, — Пьетро пожал его руку: "Я очень рад, Моше, что мы встретились".

— Мальчики, — крикнула Изабелла от костра, — все готово!

— Я с тобой курицей поделюсь, — пообещал Моше, — мне жена раввина столько с собой дала, что за неделю не съесть. Он подхватил свои башмаки с чулками. Пьетро спросил: "А что твой отец в Падуе делает?"

— Тоже, — отмахнулся Моше, — перед общиной выступает. Меня он решил не брать с собой, потому что есть, кому за мной присмотреть. Побежали, — он толкнул Пьетро, — наперегонки!

Мальчики, тяжело дыша, остановились у костра. Джованни, снимая с железной решетки рыбу, раскладывая ее по тарелкам, улыбнулся: "Моше, тут для тебя в углу накрыто, все из твоей корзинки взяли, так, что не волнуйся".

— Мы очень голодные, — в один голос сказали мальчишки. Джованни с Изабеллой ласково рассмеялись: "Вот и ешьте вволю".

— Потом будем строить замки из песка, походим под парусом и поможем рыбакам вытащить улов, — добавила женщина. Моше вспомнил низкую, забитую учениками комнату, каменные стены Иерусалима: "Вырасту — непременно посажу у нас во дворе дерево, как у Рахели. И заведу кота, обязательно, как Гато — такого же ласкового".

Он улыбнулся и, вдохнув запах костра, соли, ветра с моря — начал есть.

Степан поднял голову и посмотрел на буквы, высеченные над входом в университет: "Свобода Падуи, одна и для всех". Он оглянулся — площадь была пуста, из раскрытых окон доносился шум голосов студентов — занятия были в самом разгаре. "Хоть не увидят, — он поправил свою черную шляпу и замер: "Все равно, тут много евреев, профессора, преподаватели…, Иосиф тут учился, он рассказывал. Опасно. Пойдут слухи. Община, хоть и маленькая тут, а богатая. Не след, чтобы обо мне шептались. А что? — он еще раз обвел глазами выложенный каменными плитами двор.

— Иду к врачу, — твердо сказал себе Степан. "Что в этом дурного? Но почему не к еврею? Любой из наших докторов счел бы за честь меня принять, и бесплатно. Да не увидит тебя никто — разозлился он. Потянув на себя тяжелую дверь, Степан вошел в прохладный, тихий зал.

В гулких коридорах было пусто. Он быстро, воровато постучал куда-то пониже искусно гравированной таблички: "Профессор Масканьи".

В кабинет приятно пахло травами и воском для паркета. Масканьи склонил седоволосую, изящную голову, и протянул руку: "Садитесь. Я вас видел в городе, синьор, да и мои ученики-евреи о вас говорили".

Степан, было, открыл рот. Врач тонко улыбнулся: "Без имен, синьор, без имен. Я знаю, что вы со Святой Земли приехали, вот и все. И больше ничего мне знать не надо".

Он встал и закрыл дверь кабинета на ключ: "Мой ученик, Иосиф Мендес де Кардозо тоже в Иерусалиме жил. Скоро приедет сюда, докторскую диссертацию защищать, в следующем году. Ну, — Масканьи присел на край стола и покачал ногой в красивой, с бронзовыми пряжками туфле, — что нас беспокоит, уважаемый синьор? Рассказывайте".

Степан опустил голову и начал говорить. Масканьи потянулся за шкатулкой розового дерева, и закурил. Он посмотрел на дрожащие пальцы мужчины и усмехнулся: "Я-то думал — сифилис. Когда мы научимся его лечить? Ртуть, конечно, хорошо помогает, но это, же яд".

Он прервал Степана и выпустил клуб ароматного дыма: "Вот что, милейший. Вы мне сейчас описываете поведение здорового мужчины в полном расцвете сил. Вам сколько лет, чуть за тридцать? — поинтересовался Масканьи.

— Тридцать три, — хмуро ответил Степан. "Я слышал, давно еще, в монастырях монахам давали какую-то траву…"

— Витекс священный, — отмахнулся Масканьи. "С тем же успехом можете пить чай — он подпер подбородок кулаком: "Вы поймите, синьор, не существует средств, которые могут убить природный инстинкт, которым обладает каждый мужчина. В большей или меньшей мере, — рассмеялся Масканьи. "У вас, синьор, судя по всему — в большей".

— Что касается вашей жены, — жаль, конечно, что она отказывается идти к врачу, — Масканьи поиграл пером. "Я не люблю прописывать препараты, не видя пациента, но, — врач повернулся и стал рыться в комоде китайского лака, — этот сбор как раз помогает, в таких случаях. Просто добавляйте к ее чаю. Она ничего не почувствует. На полгода вам хватит, а потом вам он больше не понадобится, — вы ее просто не узнаете.

Степан посмотрел на аккуратные, холщовые мешочки, на маленькие, медные весы: "А это не опасно?"

Масканьи поднял бровь и стал смешивать травы, осторожно касаясь их длинными пальцами. "Красный клевер лечит бесплодие, а эпимедиум — из Китая, и дамиана — из Нового Света, они, — профессор усмехнулся, — известны, как афродизиаки. Снадобье проверенное, не волнуйтесь, — Масканьи передал ему мешочек и погрыз перо. "Я вам дам записку, — наконец, сказал, профессор, — к одной даме, она живет в Местре. Она вам, — он помолчал, — поможет".

— Я не…, - было, начал Степан. Масканьи подул на чернила: "Я сам к ней хожу. Мы, медики, заботимся о своем здоровье. Вот цена за травы, а дама эта берет вот столько — он написал что-то на листке бумаги. Степан взглянул на цифры и вздохнул: "А ведь еще подарки покупать, Лее, Ханеле…, Книги я купить хотел, тут они дешевле. Ничего, это один раз. Один раз, и все. И мне станет легче, я знаю".

— Спасибо, — он забрал записку и выложил на стол золото.

Степан вышел из университета, и взглянул на часы, — было время послеполуденной молитвы. Он шел к гетто, не поднимая глаз, чувствуя, как покраснели его щеки. Только оказавшись напротив синагоги, на виа Сан-Мартино-и-Сольферино, Степан прислонился к стене какого-то здания за углом.

— Сказано же в Талмуде, — проговорил он тихо, — что делать, если над тобой взяло власть дурное начало. Тебе надо пойти туда, где люди не знают тебя. Надо одеться в черные одежды, и следовать желаниям твоего сердца. Так ты не осквернишь имя Господне. В Местре меня никто не знает, а что я задержусь там, на день, — тоже не страшно.

Он поправил кипу. Коснувшись кончиками пальцев мезузы, Степан зашел в синагогу.