— Сначала, — повторила Эстер в наступившем молчании, — я сделаю это. Пока у меня еще цела рука.

Она повернулась. Не поклонившись, хлопнув дверью, женщина вышла.

— Сучка! — выругался Родни, потирая щеку. "Грязная, мерзкая еврейская шлюха. Бери солдат, Стивен, и отправляйся на кладбище — пусть разроют все свежие могилы. Я больше чем уверен, что в гробах золото, у этих евреев его хоть лопатой греби".

— Нет, — спокойно ответил капитан Кроу и поднялся. "Я не буду пачкать руки осквернением кладбища, адмирал. Я офицер, а не грабитель. С вашего разрешения, я навещу господина Оливера".

Родни раздул ноздри: "Думаешь, он тебе что-нибудь расскажет? Ну, иди, кулаки у тебя покрепче, чем у многих, хотя этот Оливер, как молчал, так и будет молчать".

Он проводил взглядом прямую, мощную, в старом мундире спину, и добавил себе под нос: "Чистоплюй!"

— Хойт! — крикнул адмирал, и велел появившемуся адъютанту: "Бери три десятка солдат, и пойдем на кладбище — нас ждет развлечение".

Родни выглянул из окна. Посмотрев на ряды аккуратных, белых, под черепичными крышами домов, на каменные колонны синагоги, на большие, в мелких переплетах окна губернаторской резиденции, он сплюнул на булыжники двора. "Ну, — сказал адмирал, надевая треуголку, — если мы что-то найдем, вам несдобровать, жидовня проклятая".

Стивен приставил ладонь к глазам и свистнул своему боцману: "Перкинс, давайте шлюпку!"

Вода в заливе была тихой, бирюзовой, чуть шелестели листья пальм. Стивен увидел, как маленькая женщина, устало опустив голову, устроилась у разбитой ядрами ограды. Она поднесла ребенка к груди, и набросила на плечи старую, заштопанную шаль. Сзади нее поднимались серые, обгорелые стены дома. Стивен, садясь в шлюпку, вздохнул: "Хоть скажу ему, что у него сын родился. И что с женой его — все в порядке. Бедная женщина, надо будет ее найти потом, денег дать".

Капитан, подняв голову, хмыкнул — белый, красивый альбатрос кружил над гаванью. Присев на мачту, птица сложила крылья.

— К счастью, — вспомнил Стивен. "Господи, хоть бы война быстрее закончилась, устал я. У Питера за это время уже успел сын появиться, а я все один и один. А ведь тридцать лет тем годом исполнилось. Вот как подпишем мир с колониями — сразу и женюсь".

— Кто там? — закричал вахтенный матрос на флагмане.

— Капитан Стивен Кроу, с поручением от адмирала Родни, — ответил Стивен и стал ловко взбираться по сброшенному в шлюпку трапу.

В углу темной каморки настойчиво, злобно пищала крыса. Меир пошевелился, и, сжав зубы, попытался подвигать пальцами. Наручники лязгнули, крыса замолчала. Он усмехнулся разбитыми в кровь губами: "Нечего мешать мне думать".

— А что думать, — он повел плечами и принюхался — пахло засохшей кровью, нечистотами, сырой гнилью корабельного трюма. "Думать нечего, меня заставят идти по доске с завязанными глазами. Я, конечно, спрыгну в воду, если мне до этого в спину не выстрелят. Или Родни вообще прикажет меня на рее вздернуть. Эстер, Эстер…, - он закрыл глаза и вспомнил ее прохладную руку у себя на лбу.

— Это всего лишь простуда, — сказала жена, вытирая его потное, горячее лицо. "Незачем делать вид, что ты умираешь, капитан Горовиц".

Меир приоткрыл один глаз: "А ты откуда знаешь?"

За окном шуршали волны, по белому песку прохаживались чайки, небо играло розовым закатом. Эстер, наклонившись, на мгновение прижалась щекой к его пылающей щеке. "Сам же говорил, теперь документы можно не прятать, перед уборкой".

Она усадила его удобнее: "Раз ты болеешь, я ханукальные свечи сама зажгу, как наш папа умер, я тоже всегда это делала".

— А Иосиф? — он одновременно закашлялся и, схватив с кровати холщовый носовой платок — высморкался.

— Иосиф, — жена принесла из гостиной тяжелый серебряный канделябр, — раньше не верил в Бога. Сейчас, наверное, — она стала устанавливать свечи, — верит, раз он свою невесту в Иерусалим повез.

Она присела на кровать. Меир, взяв ее руку, улыбнулся: "Уже и до обрезания недолго". Он провел ее ладонью по выступающему животу. Эстер рассмеялась: "Там, может, девочка еще. Если что, я и сама могу обрезание сделать, кстати. Иосиф меня научил. Но не понадобится — моэль тут есть. Устроим праздник".

Он все не отпускал белоснежные, тонкие пальцы. Эстер недоуменно спросила: "Что такое?"

— Ничего, — пробормотал Меир: "Я, конечно, покраснел, но я ведь болею. Она ничего не заметит".

Жена поднялась. Зажигая свечи, она запела благословение — чистым, высоким, красивым голосом.

— Надо было раньше, — поморщился Меир, — крыса опять начала пищать, — раньше ей сказать, что я ее люблю. Что я за дурак такой — все лето и осень проворочался один в постели, а бедная девочка тоже — лежала за стеной одна. А теперь и не знаю, когда мы встретимся.

— Встретимся, — твердо велел он себе, и вздрогнул — кто-то снимал замок с двери каморки.

Он увидел колеблющийся огонек свечи. Высокий, красивый мужчина в форме морского офицера повесил фонарь на переборку. Он позвал: "Господин Оливер!"

— Ого, как его отделали! — присвистнул Стивен Кроу. "И все равно держится. Крепкий парень".

Мужчина в кандалах пошевелился: "Что, уже пора на расстрел? Адмирал Родни говорил, что еще со мной не закончил".

— Нет, — Стивен невольно улыбнулся, — я видел вашу жену, господин Оливер. С ней все в порядке, у вас сын родился. Поздравляю, — зачем-то добавил он.

Серо-синие, заплывшие от побоев глаза открылись. Пленник вздохнул: "Это очень хорошие новости. Спасибо вам…, - Меир взглянул на офицера и тот наклонил голову: "Кроу. Капитан Стивен Кроу, господин Оливер".

— У меня к вам есть просьба, — спокойно сказал Меир. "В моей куртке, во внутреннем кармане, письмо — прочитайте его, пожалуйста. Там кровью не испачкано, все чисто. Только осторожней, оно старое, ветхое.

Стивен недоуменно пожал плечами. Наклонившись над Меиром, пробормотав: "Простите…, - он достал конверт.

Он развернул пожелтевший листок и замер: "Откуда это…"

— Читайте! — велел Меир, и устало закрыв глаза, добавил: "Я думаю, вы об этом не знали". Он увидел, как капитан Кроу опускается на деревянную скамью. Положив листок на большую ладонь, Стивен бережно, аккуратно разгладил его.

Он дочитал. Капитан долго сидел, молча, глядя на ровные строки. "Мой отец… — сказал Стивен, — когда уходил в тот рейс, в Бостон, сказал мне — что это его последний. Я тогда не понял, почему. Он и вправду, последним оказался. Мне было восемь лет, — он, опустившись рядом с Меиром, все еще держа в руках письмо отца, попросил: "Расскажите мне все".

Меир говорил, изредка прерываясь, глядя на суровое, жесткое лицо. "Так, — наконец, сказал капитан Кроу и еще раз повторил: "Так. А где теперь этот, — он помедлил, — Кинтейл?"

— Где-то на западе, говорят, — Меир пожал плечами. Капитан повторил: "На западе". Он длинно, витиевато выругался.

— Мне надо съездить на "Неустрашимый", — он поднялся, — сделать кое-что. Потом…, - он вздохнул, — в общем, мы с вами, скоро увидимся, господин Оливер. Я не прощаюсь".

Меир проводил его глазами и хмыкнул: "А ты что думал — он тут расплачется, и принесет тебе ключи от наручников? Говорили же — человек без жалости. Плевать он хотел и на сестру, и на племянницу"

Он внезапно вспомнил синие, веселые глаза Мирьям: "Вот и не останется больше Горовицей, хоть Эстер мальчика воспитает под нашим именем".

Крыса опять запищала. Меир, опустив избитое лицо в руки — застыл, сидя в углу темного трюма.

Адмирал Родни прошелся между поставленными на булыжники гробами. Подняв из одного холщовый мешок, британец взвесил его на руке.