Федор взял у него бутылку бордо. Откупорив, он проговорил: "Ничего. Я ее похоронил уже, и панихиды по ней отпели. Я, — мужчина помолчал, — привык, Питер. Ничего, что так вас называю? — Федор подвинул ему серебряный бокал.

— Тебя, — поправил его Питер. Отхлебнув, он сказал: "Мария тоже — тебя похоронила. Но она тебя очень, очень любила, Теодор".

— Так любила, — зло отозвался Федор, — что не прошло и полугода, как под какого-то бандита легла. Все, — он поднял руку, — не говори мне ничего, и слушать не буду. Хватит об этом.

Питер вспомнил, как сын, уже в полудреме, прошептал: "Люблю тебя, папочка…". Он неуверенно посмотрел на красивое, жесткое лицо мужчины напротив. "Это ведь ребенок…, - начал Питер. Федор, вздохнув, осушив бокал, потер глаза: "Видеть его не желаю, это отродье". Он поднялся и Питер, тоже встал: "Его зовут Майкл и он мой сын. Запомни это".

— Запомнил, — тяжело ответил Федор: "Все равно, спасибо тебе. Действительно, не чаял — а родственников нашел. Спокойной ночи, — он протянул Питеру огромную руку.

Проводив его, Питер поднялся в детскую — Майкл спал, разметавшись, сжимая в смуглом кулачке деревянную лошадку.

Мужчина присел у кровати. Наклонившись, осторожно поцеловав темные кудри, он шепнул: "Это ничего. Ничего, сыночек. Все будет хорошо, милый".

Федор уже выходил с Ганновер-сквер. Оглянувшись, посмотрев на единую свечу в темных окнах особняка Кроу, он остановился: "Господи, ну что же я делаю? Если бы Марья жива была, разве бы я не принял ее дитя? Принял бы, конечно, и любил бы, и пестовал, как своего. Так как я могу…, - он пошел быстрым шагом обратно.

Тихонько постучав молотком, он прислонился к мраморным перилам. Питер открыл дверь. Федор, помолчав, проговорил: "Прости, пожалуйста. Я бы хотел увидеть твоего сына. Он…, знает обо мне?"

— Конечно, — просто ответил Питер. "Только он думает, что ты погиб. Так все думали. Ты приходи к завтраку в воскресенье, я с ним поговорю до этого. Там и познакомитесь".

— Три года ему, — понял Федор и рассмеялся: "Игрушек у Майкла, наверное, хватает. Но еще одна — не помешает. Спасибо тебе, — он потрепал Питера по плечу и сбежал вниз по ступеням.

Питер подождал, пока не затихли его шаги. Улыбнувшись, он посмотрел на звездное небо: "Все будет хорошо, да".

Мэтью поднес к губам фарфоровую чашку с кофе и взглянул на Брук-стрит. Большое, чисто вымытое окно выходило прямо на улицу. Наискосок от кофейни были видны высокие двери пансиона миссис Дженкинс.

Он заметил, что две женщины — одна в трауре, другая в платье служанки, — идут по улице.

— Брат, — незаметно усмехнулся Мэтью, рассматривая ребенка, что дремал на руках у Марты. "Он похож на покойного мистера Теодора, конечно, волосы каштановые. Сейчас познакомлюсь с этой Бесси. Не зря я сюда вчера Майклом Смитом приходил. Пришлось напоить того слугу, зато я все разузнал, пока мы с ним в пабе сидели. Сначала Бесси, а потом — кондитерская".

У служанки в руках была плетеная корзинка. Через окно было видно, как Марта сказала ей что-то, когда Тедди заворочался. Обе женщины рассмеялись. Они зашли в пансион. Мэтью, откинувшись на бархатную спинку сиденья, достал из кармана сюртука изящный кожаный футляр.

Подпиливая ногти серебряной пилочкой, он блаженно улыбнулся: "Санкт-Петербург. Ищите меня, ищите, мистер Джон. Майкл Смит уже взял каюту на корабле, что отправляется в Данциг. Немецкий я знаю отлично, справлюсь. Вот и мисс Бесси Касл. Правильно мне слуга сказал, она сегодня в первой половине дня работает".

Низенькая, полная девушка вышла из пансиона. Поправив чепец, устроив на руке плетеную корзинку, она зашагала на восток. Мэтью расплатился. Выскользнув в полуденную толпу на Брук-стрит, юноша пошел за ней.

В Ковент-Гардене было шумно, рынок уже разъезжался. Мэтью, спрятавшись за деревянной стенкой какого-то ларька, увидел, как девушка, поставив корзинку на усыпанный соломой булыжник, торгуется с зеленщиком. "Отлично, то, что надо, — присвистнул юноша, заметив оборванца, что отирался за спиной Бесси.

— Убери руки! — гневно крикнул Мэтью, встряхнув парнишку за плечо. "Еще чего вздумал — кошельки воровать".

— Да я не…, - забормотал мальчишка. Мэтью, отвесив ему подзатыльник, велел: "Вон пошел, и чтобы я тебя больше не видел. Прошу прощения, мадемуазель, — он склонил золотистую, напудренную голову.

Бесси зарделась и ахнула: "Спасибо вам, мистер, большое спасибо!"

Она уложила в корзинку овощи. Мэтью галантно попросил: "Позвольте мне".

— Какой красивый, — восхищенно подумала Бесси. "Глаза, как лесной орех, и ресницы такие темные. А волосы — словно сено".

— Я далеко живу, — она покраснела, — в Ист-Энде.

— Это совершенно неважно, — уверил ее Мэтью, пропуская девушку вперед. "Вы мне только дорогу покажите, мадемуазель".

— Меня зовут Бесси, — круглые щеки совсем зарделись. "Мадемуазель Элизабет, — поклонился Мэтью. "А я — Мэтью Бенджамин-Вулф, из Нового Света, из колоний"

— Как интересно! — отозвалась девушка. "Я только в деревне была, и все. Никуда из Лондона не выезжала, — грустно добавила она.

— Я вам все, все расскажу, — ласково пообещал Мэтью, глядя в серые глаза. "Семнадцать лет, — подумал он. "Просто отлично. Развлекусь напоследок".

Рыжая, короткошерстная собака рванулась за пробежавшей по мостовой крысой. Аарон, удерживая ее на кожаном поводке, строго сказал: "Тут тебе не корабль, Ратонеро. Иди рядом со мной".

На узкой улице было шумно, из мастерских дубильщиков пахло чем-то резким, щекочущим нос, на заборах были развешены ворохи кож, из доков валила толпа — было время обеда.

Иосиф поднял голову: "Пришли". Он переложил простую деревянную шкатулку из руки в руку и пробормотал: "Все-таки тяжелая".

— Никогда тут не была, — изумленно заметила Джо, засунув руки в карманы матросской куртки, посмотрев на старый, но еще крепкий дом. "А ведь я в Лондоне родилась. То есть в Оксфордшире, а в Лондоне — выросла".

— На Ганновер-сквер, — рассмеялся Иосиф. "Тут все-таки Ист-Энд, далеко от Мэйфера".

— Почему вы у Питера не хотите остановиться? — удивилась Джо, разглядывая выцветшую вывеску над входом: "Мистер да Коста. Ломбард, скупка, деньги под проценты".

— Потому, — Иосиф оглянулся и, на мгновение, коснулся ее руки, — что мы не знаем — в Лондоне он, или нет, это, во-первых. Во-вторых, я же не один, я с Аароном, а в-третьих — тут ближе до синагоги. Нам с тобой надо туда сходить сразу же, как мы с отцом твоим встретимся.

— Я боюсь, — сказала Джо, прикусив губу, невольно положив руку на медвежий клык. "Вдруг, что не так будет, Иосиф. И с папой, и в синагоге тоже. Вдруг они не захотят…"

— Все будет хорошо, — уверил ее мужчина. Поправив кипу на темных волосах, он толкнул дверь. Колокольчик зазвенел. Они услышали недовольный голос: "Обед через пять минут!"

— Значит, мы как раз вовремя, мистер да Коста, — Иосиф поклонился. Маленький, седобородый старик, поднявшись из-за деревянного прилавка, всплеснул руками: "Шесть лет прошло, и смотри, кто у нас на пороге появляется. Хана, Хана, — крикнул он, повернувшись в сторону задернутого занавеской входа на лестницу, — гости у нас. Еще три прибора ставь на стол. Иосиф приехал, из Амстердама, помнишь же ты его?"

Джо обвела глазами полки, заставленные потускневшим серебром, большие счеты. Вдохнув запах курицы, она смущенно пробормотала: "Может, я домой пойду…, Я сама доберусь".

— Сначала обед, — отрезала неизвестно откуда появившаяся маленькая, худенькая, женщина в домашнем платье и шерстяном чепце. "Сначала обед, а потом все остальное. Шмуэль, — она подогнала мужа, — что ты встал, как жена Лота, упаси нас Господь от ее судьбы. Покажи гостям, где можно привести себя в порядок. Девочка у меня умоется".