– Если он не дома… – Почесав за ухом, Сэйити бросил взгляд на Пса, копавшегося у него под ногами. – Ну что, будем полагаться на него?

Мы замучились вытаскивать щенка из офиса. Надеть ошейник и поводок было легко, а вот дальше… Когда Сэйити, взяв Пса на руки, пытался пройти через дверь, тот стал дико сопротивляться. Может быть, он решил, что его опять собрались отправить на тот остров? Он дрыгал лапами и визжал, смотря на Эдзоэ, будто просил его о помощи. А Эдзоэ встал с дивана, делая вид, что ничего не замечает, зашел в комнату в глубине и закрыл дверь. В конце концов бушующую собаку удалось как-то успокоить. Потребовалось двадцать минут, чтобы уговорить его и выйти из здания, где был расположен офис.

– Не знаю, получится у нас или нет…

Я достала пластиковый пакет из сумочки. В нем были бейберри, которые не доел Эдзоэ. Красные плоды в темноте выглядели почти черными.

– Наверное, если собаку этому не учили, ей будет сложно идти по следу.

Это и без реплики Сэйити было понятно. К тому же Кадзума мог и не надеть сегодня кроссовки, которые я видела на нем в школе. Но если мое воображение имело под собой реальную почву, нам надо было спешить. Сок, выжатый из болиголова, не сохраняет долго свои ядовитые свойства. Если Кадзума смотрел информацию о болиголове, то он должен был знать и об этом.

– Может, у этой собаки талант…

Мы добрались до узкого темного места.

Северо-восток города, c обратной стороны заброшенного завода, расположенного вдоль проспекта. Завод находился в просвете между многоквартирными домами, стоящими задними фасадами друг к другу. Он всякий раз бросался мне в глаза, когда я шла по проспекту, но я не могла вспомнить название компании-владельца. Где-то около года назад вывеску сняли, и туда больше никто не заходил. Завод так и остался пустовать. Сквозь щели в асфальте на парковке прорастали кислица и канадский золотарник. По стенам ползли лозы каузониса. Завод был по-настоящему заброшен.

Я тихонько заглянула в щель разбитого матового окна и увидела чьи-то тени. Освещения, конечно же, не было. При этом через противоположное окно попадал свет от фонарей на проспекте, так что лиц было совсем не разглядеть. Послышались молодые мужские голоса. Похоже, болтали приятели. Они периодически грубо ржали. Один из голосов абсолютно точно принадлежал Кадзуме. Он разговаривал вежливо – видимо, остальные парни были старше его.

Часть темного помещения осветилась оранжевым светом. Лицо парня, приблизившего к своему рту зажигалку, принадлежало уже не ребенку, но сохранило какие-то детские черты. Пламя зажигалки немного осветило помещение, и я поняла, что внутри практически ничего нет. Наверное, раньше это был цех, где стояли всякие станки и оборудование. Видимо, их убрали – остался только бетонный пол.

Теней было три, включая Кадзуму.

Из разбитого окна доносился какой-то неприятный запах. Табак, похоже…

– Чего ты как малявка из началки… – Один из парней засмеялся, на его смех накладывался смех второго. – У нас тут не школьная экскурсия. Чё там у тебя внутри?

– Серьезный напиток.

– Странный ты, Такаси…

Судя по всему, Кадзума назвался этим парням вымышленным именем.

– Ну-ка, дай попробовать.

– Это моё, не дам.

Я решительно положила руку на оконную раму. Надавила на нее с силой, но рама не сдвинулась с места. Кажется, ее заклинило… нет, она была закрыта на шпингалет. Я просунула руку в разбитое окно и открыла его.

– Не стоит этого делать. – Голос Сэйити задрожал. Вообще-то не только голос – дрожала и его рука, которой он держал поводок Пса. Но сейчас могло произойти что-то непоправимое. Я положила свою руку на руку Сэйити и крикнула, так чтобы это было слышно внутри:

– Такаси!

По наступившей в темноте тишине я поняла, что невидимые глаза всех, кто там был, направлены на меня. Я открыла окно, взялась обеими руками за раму и оттолкнулась ногами от земли. Впервые в жизни я залезала в здание через окно, и, конечно, у меня не получилось. В детстве я даже не умела крутиться на турнике. Подтянувшись на руках, повисла, ища ногами опору. Но я же только что видела, что никакой опоры там нет. Я все равно бессмысленно дрыгала ногами, корпус мой наклонился вперед; еще одно мгновение – и, сделав полуоборот, я грохнулась на пол внутри здания.

– Ты… кто такая?

Я застонала, ползая по полу. Один из парней зажег зажигалку и подошел ко мне. Я поправила юбку и кое-как встала сначала на одну ногу, потом на вторую. Посмотрела на Кадзуму, стоявшего неподалеку от парня, и усилием воли заговорила холодно и трезво:

– Я его знакомая.

Кадзума повернул ко мне лицо; оно было похоже на маску, высвечивающуюся в полутьме. Пламя зажигалки дрожало, и от этого выражение его лица менялось каждую секунду. Какое оно настоящее, было непонятно. На шее у него покачивался серебристый термос на ремешке.

– У тебя какое к нему дело?

Парень с зажигалкой подошел ко мне совсем близко. Он говорил абсолютно невозмутимо, при этом в его словах чувствовалась отточенная угроза. Мне стало очень страшно.

– А у него, думаю, дел к тебе нет, так что давай отсюда.

– Это место не ваше. Скорее всего, вы проникли сюда незаконно.

В таком случае я, видимо, тоже… Я специально думала об этом, чтобы успокоиться.

Послышался прерывающийся звук двигателя. Свет автомобильных фар исчез, отразившись в окне. В такое время по улицам люди не ходят. Даже если я громко закричу, никто не услышит. Хотя нет – нельзя, чтобы кто-нибудь узнал. Мне нужно решить все самой.

– Ты уходить не собираешься? – будто издеваясь, произнес парень и приблизился ко мне еще на один шаг. Он и так стоял очень близко ко мне, а теперь его грудь, обтянутая футболкой, оказалась прямо у меня перед глазами. Я чувствовала запах его пота. От пламени зажигалки делалось горячо щеке.

– Имей в виду… Мы человека убили.

За его спиной Кадзума опустил голову. Интересно, что было написано на его лице? Трагедию, в результате которой изменилась его жизнь, использовали в качестве козыря, в качестве самого сильного оружия. Что он подумал, услышав это?

– Ну-ка… Она где-то одного возраста с нами.

Ко мне подошел еще один парень. Он, как и тот, что стоял совсем рядом со мной, провел по мне взглядом с головы до ног. Дальше слышались голоса, и, хотя они доносились из разных точек, я почему-то не могла понять, кому какой принадлежит.

– А она секси.

– Вон юбку напялила, хоть сейчас ее бери…

– Надо пофоткать будет.

– Потом говна не оберешься…

По проспекту проехал грузовик, окна затряслись. Когда шум стих, Кадзума поднял голову.

– Сэнсэй, зачем вы сюда пришли?

Мне показалось, что парни хотя и ненамного, но попятились, узнав, что я учитель. За их спинами Кадзума схватился за термос, висящий у него на шее, и поднял обе руки вверх.

– Я всё подготовил, не надо мне мешать.

Он снял крышку термоса и бросил ее на пол. Что он собирается делать? В сложившихся обстоятельствах Кадзума не сможет дать парням выпить то, что налито в термосе; начнем с того, что я сама не позволю ему этого сделать. Ведь я и пришла сюда, чтобы ему помешать.

Держа в руках термос, Кадзума сделал вдох; казалось, он принял важное решение. На выдохе сказал:

– На самом деле меня зовут не Такаси, а Кадзума.

Парни замерли.

– Наверное, услышав одно только мое имя, вы не поймете, поэтому скажу: моя фамилия – Иинума.

Я впервые видела эмоции на лице Кадзумы. Он улыбался. Губы у него были сомкнуты, щеки поднялись вверх, глаза превратились в щелочки, выглядел он радостно. Поднял термос ко рту – и у меня внутри всё похолодело. Может быть, я ошиблась и не поняла его цель?

– А что значит твое имя?

И тут я вспомнила.

– Сократ…

У стеблей болиголова были особенные красные пятнышки, их называли «кровью Сократа». После того как философ получил смертный приговор, он сам расстался с жизнью, выпив сок болиголова. Когда философ был в тюрьме, его соратники предлагали ему бежать, но он, покачав головой, выпил перед теми, кто осуждал его, переданный ему смертельный яд и умер. Его героическая смерть впоследствии поставила его в один ряд с распятым Иисусом Христом, и о нем стали говорить из поколения в поколение.