— Достаточно, мистер Холлер, — сказала судья. — Позиция ясна. Садитесь.

Я сел. Обычно, если судья предлагает сесть, решение уже принято.

Судья повернулась к Берг:

— Мисс Берг, вы помните телеконференцию, о которой говорит адвокат?

— Да, Ваша честь, — ровно ответила Берг.

— У Штата были все возможности проследить и найти это место и вещи жертвы, — сказала Уорфилд. — Суд склонен согласиться с мистером Холлером: это результаты его работы и упущенная возможность, а не игровая тактика защиты. Нарушения правил раскрытия не усматриваю.

Берг поднялась, но к кафедре не пошла — значит, протест будет вялым, как бы остры ни были записи в её блокноте.

— Он тянул три недели, прежде чем внести её в список свидетелей, — сказала она. — Он скрывал её значимость. Должен был быть составлен письменный отчёт о беседе со свидетелем и обыске имущества. В этом дух и цель обмена информацией между обвинением и защитой.

Я начал привставать, чтобы возразить, но судья лёгким движением руки усадила меня обратно.

— Мисс Берг, — в голосе судьи впервые звякнуло раздражение. — Если вы полагаете, что мистер Холлер обязан протоколировать своё расследование отчётами о перемещениях и допросах, как это делают полицейские, а затем немедленно решать, будет ли вызывать миссис Дитрих, то вы, должно быть, принимаете меня за дуру.

— Нет, Ваша честь, — поспешно сказала Берг.

— Прекрасно. Тогда на этом всё. Ходатайство о санкциях отклоняется.

Судья взглянула на календарь над столом секретаря.

— До отбора присяжных — тринадцать дней, — сказала она. — Назначаю слушание по последним ходатайствам на следующий четверг, на десять утра. Хочу закрыть все вопросы в этот день. Это значит, у вас достаточно времени подготовить документы. Никаких сюрпризов. Тогда и увидимся.

Судья объявила перерыв, и страх перед тюрьмой вернулся ещё до того, как помощник шерифа Чан и его напарники дошли до меня. 

После моего второго ареста меня снова поместили в одиночную камеру в «Башнях-Близнецах». На этот раз у меня было окно, хоть и узкое, выходившее на здание суда. Этот вид стал для меня своего рода целью, заставляя держаться подальше от других заключенных в общей комнате, даже несмотря на замену Бишопа на Кэрью. В своей камере я чувствовал себя в безопасности. Однако, тюремные автобусы, перевозившие сотни заключенных ежедневно, представляли собой совсем другую картину. Там, в отличие от камеры, не было никакой защиты: с кем ты едешь и к кому прикован, решалось случайностью. Я знал это наверняка, ведь мои клиенты подвергались нападениям в автобусах, и я сам был свидетелем драк и агрессии во время поездок.

После слушания по ходатайству обвинения я провел два часа в ожидании в тюрьме при суде, прежде чем меня посадили в автобус обратно в «Башни». Прикованный наручниками к трем другим заключенным, я занял место у окна в предпоследнем отсеке. Пока заместитель шерифа проверял нас и переходил к следующему отсеку, я разглядывал заключенного напротив. Я узнал его, но не мог вспомнить, где мы встречались – возможно, в суде или на встрече с клиентом. Он смотрел на меня, я – на него. Это усилило мою паранойю, и я понял, что должен быть настороже.

Автобус, выехавший из-под здания суда, начал подъем по крутому склону к Спринг-стрит. На повороте налево, справа показалась мэрия. По давней привычке, заключенные в автобусе показали средний палец в сторону этого символа власти, хотя их жест, конечно, остался незамеченным теми, кто находился на мраморных ступенях или в окнах величественного здания. Сами "окна" автобуса были лишь узкими металлическими прорезями, позволяющими видеть, что с наружи, но скрывали, что внутри.

Я заметил, как один из заключенных, привлекший мое внимание, поднял руку и демонстративно показал средний палец. Его привычный жест, выполненный без видимого усилия и даже без попытки выглянуть наружу, выдавал в нем завсегдатая подобных мест. Тут я его узнал. Он был клиентом моего коллеги, которого я когда-то заменял на одном из судебных заседаний. Это было простое дежурство, формальное присутствие в суде. Мой коллега, Дэн Дейли, был занят другим процессом и попросил меня подменить его. Убедившись, что всё в порядке и этот заключенный не представляет опасности, я расслабился, откинувшись на сиденье и уставившись в потолок. Я начал считать дни до начала своего собственного суда и предвкушать скорое освобождение после оправдательного приговора. Это было последнее, что я помнил. 

Четверг, 6 февраля

Глаза удалось открыть лишь настолько, чтобы увидеть узкие полоски света. Их не резал яркий свет — мешало физически: шире я просто не мог.

Сначала я растерялся, не понимая, где нахожусь.

— Микки?

Я повернул голову на голос и узнал его.

— Дженнифер?

Одного слова хватило, чтобы горло свело — боль полоснула так остро, что я поморщился.

— Да, я здесь. Как ты себя чувствуешь?

— Я ничего не вижу. Что…

— У тебя опухли глаза. Лопнуло множество сосудов.

Лопнули кровеносные сосуды? Никакого смысла.

— Что ты имеешь в виду? Как я… ах, говорить больно.

— Не разговаривай, — сказала Дженнифер. — Просто слушай. Мы уже обсуждали это час назад, но сработало успокоительное, и ты снова отключился. На тебя напали, Микки. Вчера, в тюремном автобусе, после суда.

— Вчера?

— Не говори. Да, ты потерял целый день. Но если не уснёшь, я могу позвать их для тестов. Им нужно проверить мозговую деятельность — понять, есть ли… чтобы мы знали, есть ли что‑то необратимое.

— Что произошло в автобусе? — Боль.

— Всех подробностей я не знаю. Следователь из офиса шерифа хочет поговорить с тобой — он снаружи. Я сказала, что сперва зайду к тебе. Вкратце: другой заключённый снял с себя цепь и использовал её, чтобы задушить тебя. Подошёл сзади и обмотал вокруг шеи. Они думали, ты мёртв, но парамедики тебя вытащили, Микки. Говорят, чудо, что ты жив.

— Не ощущается как чудо. Где я?

Боль начала поддаваться. Ровный разговор и лёгкий поворот головы будто ослабили её.

— Университетский госпиталь, тюремное отделение. Хейли, Лорна — все хотели прийти, но ты на строгой изоляции, и пустили только меня. Думаю, ты не захочешь, чтобы они видели тебя сейчас. Лучше дождаться, пока спадёт опухоль.

Её рука сжала мне плечо.

— Мы тут одни? — спросил я.

— Да, — сказала Дженнифер. — Встреча адвоката с клиентом. За дверью — помощник шерифа, но дверь закрыта. И ещё следователь ждёт.

— Ладно. Слушай, не позволяй им использовать это, чтобы тянуть процесс.

— Посмотрим, Микки. Тебе нужно обследование, чтобы убедиться, что ты…

— Нет, я в порядке, слышу по себе. Уже думаю о деле и не хочу переносов. Мы готовы к процессу, а обвинение - нет, и время им давать нельзя. Вот и всё.

— Хорошо. Я буду возражать, если они попытаются.

— Кто был тот тип?

— Какой тип?

— Который душил меня цепью.

— Не знаю. Запомнила только имя: Мейсон Мэддокс. Лорна пробила его через приложение «Конфликт интересов» — совпадений ноль. Связей с тобой нет. В прошлом месяце его осудили за тройное убийство — деталей я ещё не читала. В суд он приехал на слушание ходатайства.

— Кто его адвокат? Кто его ведет — полиция?

— Пока нет этой информации.

— Зачем он это сделал? Кто его подговорил?

— Если в Департаменте шерифа и знают, со мной не делятся. Я бросила это Циско и позвонила Гарри Босху.

— Не хочу отрывать Циско от подготовки к процессу. Может, в этом и был весь мотив.

— Нет. Он пытался тебя убить и, вероятно, думал, что добил. Людей не убивают ради переносов судебного процесса. Сегодня я подала ходатайство Уорфилд: восстановить залог или, как минимум, обязать шерифа возить тебя в суд и обратно на машине. Никаких больше автобусов. Слишком рискованно.