– И что же?

– Джорджи приобрела себе репутацию в Нью-Йорке. Она стравливала актеров между собой, постоянно чего‑то требовала, а когда занавес поднялся… она не смогла сыграть. Публике такого не надо. – У Оскара снова появилась эта горькая ухмылка. – Я всегда ей говорил, что ей больше подходит водевиль, песня, танец и легкая комедия. К этому у нее есть способности. Но она меня никогда не слушала.

– Артистическая натура, – сухо сказала я. – Вам посчастливилось легко отделаться. Представьте себе, что бы с вами стало, успей вы открыть собственный театр с такой примадонной.

Он добродушно хмыкнул. От этого я ощутила какое‑то внутреннее возбуждение, одновременно непривычное и приятное.

– Ох, я тоже в какой‑то момент был не лучше. Соблазнился ее мечтами. – Лицо Оскара посерьезнело. – Но вы правы. Я легко отделался. Грег приобрел на свою голову ворох проблем, и вам надо его остерегаться.

Я все еще тревожилась насчет брата, – выработанная за долгие годы привычка разделять его чувства.

– Что вы хотите сказать?

– Пристрастия Джорджи дорого обходятся. Он уже пошел на кражу ради того, чтобы удовлетворить ее желания, а теперь, похоже, еще и начал играть на деньги.

Я была вынуждена рассказать Филдингам о своих подозрениях относительно того, что их драгоценности взял Грегори. Его возвращение в Англию могло обернуться для него бедой в том случае, если они решат довести дело до суда. По счастью, Филдинги были слишком богаты и важны, чтобы обращать внимание на перемещения маленьких людей, вроде нас. Но азартные игры – это уже другое дело.

– В Америке за ними остались долги, – продолжал Оскар. – Если кредиторы найдут их здесь… Грег будет рассчитывать, что вы его выручите.

– Пусть идут на все четыре стороны! – в ярости воскликнула я.

– И правильно.

Я рассуждала смело, однако сердцу своему не доверяла. Я уже смягчилась к Лилит. Смогу ли я послать к чертям собачьим члена своей семьи, пусть и заслуженно?

Мы с Оскаром отвернулись от кровавого зрелища, представлявшего смерть Антонио, и двинулись к двери. Бутафорская походила на музей прошлой жизни «Меркурия». Книги, подсвечники, четки и маски рядами стояли на полках, а экспонаты покрупнее, вроде оружия, примостились вдоль стен.

Некоторые полки провисли, и составленное на них покосилось. Клинки, задействованные в «Макбете», покрылись коричневыми пятнами, деревянный щит Макбета треснул.

– Оскар, – неуверенно начала я. – Мне кажется или «Меркурий» действительно лишился блеска?

Оскар, хмурясь, оглядел шкафы.

– Сомневаюсь, что здесь убирали, пока мы были закрыты.

– Но дело не только в этом, – не уступала я. – Даже декорации, над которыми вы работаете сейчас. Цветам как будто не хватает яркости.

– Холодный зимний свет, – согласился Оскар. – Подождите, пока к ним подведут газ. Они сразу потеплеют, вот увидите.

Я вспомнила вечер в театре Юджина Гривза, каким тусклым он показался мне, несмотря на живо разворачивающееся на сцене действо. Возможно, все театры постепенно стареют.

Попрощавшись с Оскаром у лестницы, я направилась в сторону гримерных. Мне не нравилось ходить по коридорам без сопровождения кошек. Их присутствие успокаивало; даже несмотря на то, что они редко попадались мне на глаза, я все же чувствовала, что они незримо за мной наблюдают. Теперь в коридорах стало как будто холоднее. За стенами слышалась чья‑то возня. И, судя по звукам, это был кто‑то покрупнее мыши.

Ко мне с другого конца коридора вприпрыжку подбежал Энтони. Вид его был ужасен. Когда‑то у него была аккуратная козлиная бородка, подчеркивающая черты его точеного подбородка, но теперь она топорщилась во все стороны. Вокруг глаз виднелись такие синяки, что казалось, ему подкрасили глаза фиолетовым и охрой для роли злодея. Ничего страшного, что он выбрал второстепенную роль; судя по его виду, его вообще не должно было здесь быть.

– Мисс Уилкокс! Вы‑то мне и нужны. – Он подбежал ко мне с вытянутыми в умоляющем жесте руками. – Вы мне поможете. Вы должны. Уберите ее от меня!

– Мистер Фрост, что произошло? Я, конечно же, вам помогу всем, чем смогу. Только успокойтесь. Чего вам нужно?

– Мне нужно… Мне нужно… – Он ударил себя ладонью по лбу. – Мне нужно, чтобы эта неугомонная женщина оставила меня в покое. Она не дает мне проходу! Она не понимает, как сильно меня мучает. – Лицо его помрачнело. – А возможно, и понимает. И, может быть, делает это нарочно. Для нее кончина Сайласа ничего не стоит. Ничего!

Мне не подобало успокаивать его прикосновениями или объятиями, хотя очень хотелось. Он напоминал мне ищущего защиты ребенка.

– Я поговорю с Лилит. Мне очень жаль, что она не проявила должного участия. Она вся сосредоточена на этой пьесе и ужасно хочет видеть вас в роли Фердинанда.

– Нет никакой надобности сообщать мне об этом! Я только это от нее и слышу, снова и снова, просто жуткая гарпия! Что я не должен противиться воле музы. Что я расстраиваю Мельпомену. Она либо сама закончит в Бедламе, либо отправит туда меня.

– Я попрошу ее прекратить, – заверила я его.

– Какая ей разница, кого я играю? Никто из нас тут не нужен. Хоть обезьян поставь на наши роли, публике будет все равно, коль скоро здесь есть она.

– Не надо так говорить, мистер Фрост, пожалуйста. Что бы на это сказал Сайлас? Он верил в вас и ваш талант больше, чем во что‑либо. Если бы вы отступились, то разбили бы ему сердце.

Энтони сжал губы. Конечно, он не смог бы произнести этого. Ему и не нужно было говорить это вслух: его собственное сердце было уже разбито.

– Не обращайте внимания на Лилит, – подбодрила я его. – Не нужна вам ее муза. У вас есть своя. Сделайте это ради Сайласа.

Он усиленно заморгал, стараясь сдержать слезы.

– Вы правда думаете, ему хотелось бы, чтобы я продолжал работать и без него?

– Даже больше. Ему хотелось бы, чтобы вы блистали, затмевая Лилит!

Морщины у него на лбу разгладились. Он не то чтобы расслабился. Но все его мускулы как будто обмякли.

– Точно. Вы правы, мисс Уилкокс. Точно.

– И вы на это способны, – настаивала я. – Помните премьеру «шотландской пьесы», когда вы стали звездой?

– Да, да, – забормотал Энтони, вдруг исполнившись странного возбуждения. – Так я и сделаю: переиграю всех. Спасибо, мисс Уилкокс. Спасибо.

Не успела я ответить ему «пожалуйста», как он с новой энергией зашагал прочь.

При помощи помады я укладывала темные волосы Лилит в длинные завитки, которые спадали с одного плеча подобно сделанным индийскими чернилами штрихам. Грим был по-девичьи легким, но я добавила мушку у краешка рта. Все‑таки герцогиня не была лишена кокетства.

Я отступила подальше: сидевшая возле туалетного столика женщина уже не напоминала Лилит. Не могу сказать, почему это меня так беспокоило – ведь в этом, несомненно, и состояла моя работа. Но меня охватывало замешательство оттого, что при взгляде на Лилит я видела совершенно другого человека.

– Помни, о чем я тебя просила, – напутствовала я.

– Хорошо обходиться с Энтони, – повторила она, как попугай. – Я не хотела обижать беднягу. Я стараюсь ему помочь. Он не сможет снова восхитить публику, если продолжит игнорировать инструкции Мельпомены.

– Тебе нужно поменьше размышлять о героях и мифологических личностях и побольше о людях из плоти и крови.

Лилит надула губы.

– И какая в этом радость?

Я занялась подготовкой следующего костюма: платья, перевязанного веревкой. Пока я сидела на диване, развязывая узлы, в гримерной воцарилась тишина. Мне хотелось, чтобы Лилит снова начала шепотом повторять слова своей роли, потому что все, что мне было слышно, это сводящее с ума тиканье ее часов.

Я попыталась заглушить его собственной болтовней.

– Говорят, сегодня полный зал. Хорошее предзнаменование для твоего возвращения, правда? Скоро журналистам придется явиться с повинной головой.

Лилит с наслаждением вздохнула.