Я и сама была близка к тому, чтобы лишиться чувств. Обхватив за спину, я подняла ее на ноги, и мы вместе поковыляли в спальню. Лилит рухнула на стеганое одеяло. На шее у нее пульсировала жилка. Значит, пока жива. Она прижала часы к уху.

– Лилит, нам нужно…

– Дай мне поспать.

Мне было страшно… Я боялась, что она больше не проснется. Однако отдых, несомненно, был ей необходим. Я вытащила из шкафа одеяло и укрыла Лилит. Она содрогнулась. От нее исходил запах серы и патоки.

– Я пока приберусь в уборной, но после мне нужно будет тебя помыть. Нельзя лежать в грязи.

Она не ответила. Уже потеряла сознание.

Я с сомнением вышла из спальни Лилит. Остаться в одиночестве, без чьей‑либо помощи, наедине со своими мыслями было ужасно. Мне требовалось чем‑то себя занять. Я снова заставила себя пойти в ванную. Даже не знаю, что было хуже: вид или запах. Воду в унитазе хотя бы можно было смыть.

Морщась, я подошла ближе в надежде на то, что мои глаза меня обманули, но это было не так. Чаша была полна черной сиропообразной жидкости.

Почему она была черной?

Теперь чернота перекинулась на мое зрение: у меня перед глазами стали появляться черные пятна. В ушах зашумело. Поток, который я сдерживала весь день, все‑таки прорвало. Колени мои подогнулись, я повалилась вперед, и чаша унитаза понеслась мне навстречу. Я ударилась лбом о холодный фарфор и упала на пол.

Очнувшись, я почувствовала боль и замешательство. В ноздрях стояла отвратительная вонь канализации, а на улице тем временем стало светло и пели птицы. Я неуклюже попыталась сесть. Голова раскалывалась.

С большой осторожностью я ощупала свой лоб. Там обнаружилась болезненная шишка, а на кончиках пальцев остались следы крови. Это сразу напомнило мне о том, где я нахожусь.

Вокруг меня произошли кое‑какие изменения. Мой крестик оказался на ноге, а вода в унитазе смыта. Вонь из сточных труб по-прежнему ощущалась, но хотя бы этой мерзкой черной массы не было.

– Лилит?

Я не слышала, чтобы она двигалась по дому. Превозмогая боль, я поднялась на ноги и, шатаясь, вышла на лестницу. Еще никогда мне не доводилось чувствовать себя такой потерянной. Сколько времени я пролежала без чувств? Сейчас еще точно должно было быть темно… Или я в самом деле ударилась головой настолько сильно, что пробыла без сознания до следующего дня? Я должна была сегодня что‑то сделать… Какую‑то неприятную задачу. Всякий раз, когда я пыталась вспомнить, что именно, память меня подводила.

– Лилит?

Ее постель была пуста, одеяло, которым я ее укутывала, сброшено, а на покрывале коричневело пятно. От страха у меня перехватило горло.

– Лилит!

Внизу ее тоже не оказалось. Из-под дивана высунулся длинный черный хвост Эвридики, но сама она вылезать отказалась.

– Где она, девочка? Куда она пошла?

Каретные часы на камине начали отбивать время. Взглянув на их стрелки, я не поверила собственным глазам. Я пробыла без сознания до утра следующего дня. И тут я вспомнила, где должна была находиться сегодня.

Единственное место, где хотела оказаться Лилит. Она притащилась бы туда даже ценой собственной жизни.

Я привела себя в порядок и кое‑как оделась. До Вест-Энда было около трех миль. Три мили, на всем протяжении которых я готовилась обнаружить Лилит в сточной канаве или под колесами сбившего ее экипажа. Но она, должно быть, взяла кеб, как, впрочем, и я сама. Слава богу, что она смогла сообразить это в момент просветления.

Мои ноги с трудом передвигались и ныли от боли, а голова раскалывалась, пока я бежала от стоянки кебов. Люди удивленно оборачивались: молодой женщине не пристало носиться по улицам, но после всех перенесенных мною ужасов подобная щепетильность казалась просто смешной.

Оскар стоял во дворе один, держась рукой за фоновую декорацию. Казалось, он использует пейзаж в качестве опоры.

Не видел ли он Лилит? Может быть, она лежит мертвая в театре? Я окликнула его по имени.

Он повернулся ко мне с каменным лицом.

– Вот и ты.

– Я знаю, что опоздала. Мне нужно твое…

– Чего же ты не предупредила?

Какое‑то мгновенье я никак не могла сообразить. Откуда мне было знать, что Лилит так сделает? Но потом настроение моего духа стало еще хуже.

– Тебе должны были сообщить! Костюмы были подогнаны. «Приятная, легкая работа», – сказали мне. «Один дневной спектакль, пьеса, которую мы уже ставили несколько лет назад, и декорации еще сохранились». Ты знала, и ничего мне не сказала. Вы все тихо насмехались, да?

Никто не сообщил ему о возвращении Джорджианы. Он, должно быть, поражен до глубины души.

– Я собиралась сказать. Мне очень жаль, Оскар. Все так… – Я осеклась. Не могла подобрать подходящего слова.

Отразившееся в его глазах страдание задело меня за живое. Но потом его взгляд переместился на мой лоб, и выражение его лица изменилось.

– Какого черта вообще произошло? Тебя кто‑то ударил? Этот негодяй Грег…

– На это нет времени!

Он ошеломленно затих.

– Лилит больна. Она смертельно больна, у нее путаются мысли, и при этом она сбежала. Мне нужно найти ее, пока она себе не навредила.

Оставив Оскара, я поспешила в здание театра. Моих ушей тут же достиг стоявший там шум; голос Лилит доминировал:

– Я должна продолжить работу!

– Это моя роль. Миссис Дайер отдала ее мне. – Это был пронзительный голос Джорджианы. – Мое имя указано на афише.

Двери всех гримерных были открыты. Наш новый ведущий актер слонялся по коридору, откуда ему было прекрасно видно, что творится в гримерной Лилит. Под его огромными усами притаилась ухмылка.

– Полно, полно, леди. Хоть я и польщен, что вы так боретесь между собой за право играть со мной, это все же никуда не годится.

Комната была заставлена адресованными Джорджиане букетами с пожеланиями удачи, но запах серы ощущался сильнее прежнего. Все пышные наряды Клеопатры, ее расшитый каменьями лиф, веер из павлиньих перьев и сложный головной убор сверкающей кучей валялись на полу. Лилит закрылась юбкой по самый подбородок, как испуганный ребенок простыней.

Раскрасневшаяся от ярости Джорджиана в упор взирала на нее.

– Ты ведь даже не репетировала!

– Ей не нужно, чтобы я репетировала, – стояла на своем Лилит. – Не лезь – не вмешивайся в ее работу!

– О ком это ты…

– Лилит, – перебила я Джорджиану. – Лилит, положи юбку на место. Ты нездорова. Тебя не должно быть здесь. Идем домой.

Они обе повернулись ко мне. Уголки губ Лилит приподнялись в улыбке, когда она увидела меня.

– Наконец‑то! – вскричала Джорджиана. – Ты опаздываешь! Ты ведь избавишь меня от нее, правда, дорогая? Это абсурд. Она считает, что сможет забрать мою роль!

– Нет, – отрезала Лилит. – Дженни здесь для того, чтобы меня одевать.

Мне было неприятно оказаться в этом споре на стороне Джорджианы. Но под дымчатыми глазами Лилит явственно проступали синяки. Я не могла позволить ей отправиться тем же путем, что и моя ма.

– Это не так, – мягко ответила я. – Я здесь, чтобы отвести тебя домой. Идем же.

Пальцы Лилит крепко сжали ткань.

– Я должна продолжить работать, Дженни. Уж тебе‑то известно, что я должна.

В коридоре появился Оскар и тихо, так, что я не расслышала слов, что‑то сказал Феликсу Уитлоу. Актер усмехнулся:

– Вы как раз вовремя, чтобы успеть к представлению, приятель. Кошечки уже выпустили коготки.

Я раздраженно прикусила губу. С мистером Уитлоу можно было разобраться позже, сейчас нужно было сосредоточиться на Лилит.

– Пусть Джорджиана сыграет разок.

– Она не сможет.

Джорджиана вскипела. Я жестом успокоила ее.

– Никто не ожидает увидеть тебя, Лилит. Ни зрители, ни помощник режиссера, ни шеф. Это один-единственный спектакль ради родных Энтони. Не так уж он важен.

В глазах Лилит промелькнуло какое‑то отчаяние. Одной рукой прижав к груди юбку, она запустила вторую в карман.