– Лестно слышать.

– Ты понимаешь, о чем я. Ты не сказала ей ни одного грубого слова.

Пожалуй что нет, не вслух.

– Видишь ли, Оскар, я усвоила урок миссис Дайер. Весь прошлый год я наблюдала за тем, как ее снедает ненависть к Лилит, и в итоге она превратилась в какое‑то жуткое создание. Джорджиана – первостатейная сучка, но я не позволю ей сделать со мной то же, что произошло с миссис Дайер. Мне придется быть лучше. – Я потянулась над швейной машиной и взяла обветренную руку Оскара в свою. – Я вижу и другую сторону всего этого. Наше варьете, где ты рисуешь все декорации, а я шью все костюмы.

– Тебя не угнетает, что они, возможно, так и не заплатят за то, что сделали с Лилит?

– Конечно, угнетает. Но если у Элджернона все будет хорошо, то, возможно, это само по себе и станет неким реваншем.

Мы не обсуждали, что скажем малышу. Чутье подсказывало мне, что не нужно скрывать правду о Лилит от ее сына. Он будет нашим, его место будет с нами; никому больше не нужно этого знать, но Элджернон мог бы гордиться своей матерью. В его жилах течет кровь величайшей актрисы. Я не позволю Лилит превратиться в пыль, как в моем сне.

– Может, это и неплохо, – неохотно согласился Оскар, – присматривать за собакой. Буду уверен, что никто не причинит зла бедной Эвридике.

– Точно. Миссис Дайер пытается заставить тебя почувствовать собственную ничтожность, но не ведись на это. Ты настолько выше нее. Она просто жалкая. Ее семья от нее отвернулась, муж ее не любит. Все, что у нее есть, это те дурацкие часы, и она так боится их лишиться, что держит в сейфе под замком!

– Ты ведь не думаешь, что эти часы принесут ей удачу?

Я покачала головой.

– Это проклятье, Оскар. Я уже сделалась достаточно суеверной, чтобы в это поверить. Какие бы способности они ни придавали, за них всегда следует расплата. И что‑то мне подсказывает, что миссис Дайер так или иначе получит по заслугам.

С премьерой все складывалось как‑то по-особенному. Чувствовалось волнительное предвкушение некоего ранее невиданного зрелища. Возможно, слова были написаны давно, но у каждого нового актера они звучали по-новому и раз за разом перерождались. Это какая‑то магия. Но, как и любая магия, это было сопряжено с риском. Пьеса «Фауст. Часть первая» была амбициознее, чем все, что мы ставили до нее. Ни у кого не было уверенности в том, что мы справимся.

Нервы у всех были натянуты, как струны, особенно у Джорджианы.

– Слишком толстый слой! – раздражалась она, гримасничая перед зеркалом. – У тебя очень тяжелая рука! Маргарита в самом начале не должна быть размалевана, как уличная девка.

Я прикусила язык, чуть было не сказав ей гадость.

– Под светом софитов грим смотрится по-другому, – объяснила я.

– Если уж мы так начинаем, то я боюсь представить себе, что будет в конце. Как я буду выглядеть, когда Маргарита лишится своей добродетели? Ты что, будешь штукатурить меня мастерком? – Ее взгляд скользнул ко мне, как гадюка. – Это так ты Оскара захомутала?

Стиснув зубы, я схватила носовой платок и принялась стирать грим с ее лица. Джорджиана заерзала.

– Нет! Перестань! Ты все размазала. Стало еще хуже, чем было.

– Хорошо. Я схожу за водой и сделаю все заново.

У нее на лбу появились продольные полоски.

– А у нас есть на это время?

– Полно времени. Занавес не поднимется еще с полчаса, и потом до твоего выхода пройдет еще шесть сцен.

– Все равно, не занимайся ерундой.

Я с грохотом захлопнула за собой дверь. Жеманная мелкая пакостница.

По коридору разносился звук шагов. Я глянула вперед, ожидая увидеть еще одного измученного костюмера, но маячившая там фигура была обращена лицом в другую сторону. Она напомнила мне незнакомку в черном платье.

Женщину, которую я хорошо знала.

– Лилит! – прошептала я, не веря собственным глазам.

Она стояла, не шелохнувшись. Потом без видимых движений поплыла в сторону, словно движущаяся декорация.

Мое горло перехватило от страха. Я потерла глаза рукой. Открыв их снова, я увидела, что фигура удаляется от меня.

Я не могла стоять и смотреть, как она снова от меня ускользает.

– Лилит… подожди!

Я заковыляла за ней следом. Пол был чем‑то посыпан: мелким белым пеплом.

Она с легкостью петляла по коридорам «Меркурия», словно это была ее родная стихия. Распахнулась дверь, но я не видела, чтобы она ее толкнула.

– Лилит! – снова позвала я.

Очертания женщины дрогнули и замельтешили, будто рой мух. Я в изумлении смотрела на это, а ее образ тем временем рассеялся прямо у меня на глазах.

– Дженни!

Мои ноги ступали по мрамору.

– Дженни!

Я стояла на вершине парадной лестницы, обозревая переполненное фойе. Оно было битком набито джентльменами с шейными платками и леди с открытыми плечами. Веера трепетали, как крылья бабочек. Я хлопала глазами, глядя на все это, как во сне. Женщины в черном нигде не было.

– Куда же она подевалась?

С противоположной стороны площадки ко мне приближался Грегори.

– О ком это ты?

– Женщина, которая была передо мной. Она была похожа…

Он окинул взглядом фойе и пожал плечами.

– Понятия не имею, о ком ты. Театр битком.

Я толком не понимала, с кем говорю. Мое внимание было так сосредоточено на том, чтобы догнать женщину в черном, что я приняла присутствие брата, как нечто само собой разумеющееся. Но тут я отшатнулась.

– Что ты здесь делаешь?

Грег был одет элегантнее, чем обычно. Его напомаженные волосы были зачесаны назад. Следы побоев исчезли, но зуба по-прежнему не хватало.

– А ты как думаешь? Сегодня дебют моей жены в главной роли! Буду смотреть на нее из партера. Похоже, она прекрасно справилась, несмотря на твои козни. После сегодняшнего вечера тебе придется перед ней извиниться за всю ту жуть, что ты ей наговорила.

– Я извинюсь, только когда она вернет мне деньги за операцию Берти и кольцо мисс Филдинг. Или ей пришлось заложить его, чтобы расплатиться с твоими долгами?

– Перестань, Дженни. Берту уже сделали операцию, а ты выходишь замуж. Все складывается прекрасно. Почему ты никак не можешь забыть прошлое и двигаться дальше?

Забыть? Мне пришлось побороть в себе приступ гнева прежде, чем я смогла заговорить снова.

– Как только мы с Оскаром поженимся, нам больше никогда не придется с вами видеться.

В его карих глазах что‑то мелькнуло, какая‑то догадка.

– Правда, что вы с Оскаром подписали бумаги на усыновление сына шефа?

Кровь прилила к моей голове.

– Кто тебе это сказал?

– Так это большой секрет?

По фойе разнесся смех. Посмотрев вниз, за металлические перила, я увидела миссис Дайер в окружении небольшой группы людей.

Изумрудное платье обтягивало ее, будто кожа рептилии. Руки покрывали черные длинные перчатки. Ее брошь с Мельпоменой красовалась прямо по центру груди.

Шеф выглядел просто ее тенью. Камербанд [525] обвисал вокруг его талии, в петлице уныло понурилась гвоздика. Сзади к фалдам его фрака приникла Рейчел.

– Это неправда, – поспешно ответила я. – Я не знаю, кто тебе наболтал такой чуши.

Грег поправил шейный платок.

– Просто услышал. Джорджиане я этого не рассказывал. Пока. – Он склонил голову набок. – Не думаю, что она очень обрадуется, что ты вот так вот действуешь против ее подруги, правда?

Прозвучал звонок. Я чертыхнулась. Мне нужно было идти за водой. Джорджиана уже, наверное, была сама не своя.

– Это неправда, – повторила я. – Все это ложь. Не смей никому рассказывать ничего подобного, Грегори.

Он поднял верхнюю губу, выставляя напоказ свою щербатость.

– Может, и не скажу… если вы с Оскаром сделаете то, о чем я попрошу.

Я переодевала Джорджиану как автомат, не вникая в происходящее на сцене. Теперь я во все поверила: что Лилит была здесь и смотрела на меня. Она привела меня прямо к Грегори, потому что знала, что он представляет опасность для ее сына. Господи, кто мог рассказать ему об усыновлении? Что нам теперь делать? Надо было послушаться Оскара. Забрать ребенка и сбежать.