– Мама хочет, чтобы ты… Погоди, а что ты опять шьешь? Это что – занавески?

И вот я опять сгораю от стыда. Как же мне объяснить все ему?

– Я шью шаль. Для Ке… Для хозяйки.

– У нее достаточно шалей, Рут!

– Ей нужно… Ей… – Нет, все не то! Я молча качаю головой. У меня нет времени объяснять ему… – Скажите мне, сэр! – почти потребовала я, набравшись смелости. – Это действительно она? Неужели она сама пошла в полицию и рассказала им все?

Пару секунд Билли смотрел на меня так, словно видел впервые. Потом он тяжело вздохнул, вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Он облокотился о косяк, словно был не в силах стоять.

– Да, это была она. Я никогда не думал, что Кейт решится на это. Она изменилась после того, как Мириам…

Что бы ни происходило, я не имею права думать о Мим сейчас. Эта шаль не должна впитать ни одной плохой мысли о Кейт.

– Вы ведь все это время пытались сказать мне именно это. Вы не зря сказали мне тогда, что Кейт вовсе не такая, как ее мать.

Билли вздохнул. Или это была горькая усмешка…

– Да? Я так сказал? Не знаю, верил ли я сам в это хоть когда-нибудь… Я просто хотел… Но ведь ты сама все понимаешь, правда? Ты ведь прекрасно понимаешь, как приятно мне было забрать у миссис Метьярд то, что было так дорого ее душе.

Я отложила шитье. Наши глаза встретились, и в этот миг я увидела того самого Билли, который впервые появился на пороге дома Метьярдов: тощего испуганного сироту из приюта, робко озирающегося по сторонам, мальчика с огромными грустными голубыми глазами.

– Вы хоть когда-нибудь любили ее? – сорвалось с моих губ.

– Ты не смеешь задавать мне такие вопросы!

Я виновато склонила голову. Он никогда раньше не повышал на меня голос. Я вообще ни разу не видела, чтобы он сердился.

– Да, сэр. Простите меня! Этого больше…

– Нет, Рут, это ты меня прости! Я не хотел обидеть тебя! Просто… – Билли закрыл лицо руками. – Господи, как же все запуталось!

Он теперь мой хозяин, и мне следует сделать вид, что я не замечаю его слез. Но вместо этого я рванулась к нему и крепко обняла. Так, как мечтала все эти годы. Он прижался ко мне и заплакал, как ребенок:

– Рут! О, Рут! Я такого натворил! Зачем я снова пошел в этот дом? Я ведь совсем не хотел! Но как я мог оставить ее там одну?

Мне было одновременно и нестерпимо больно и радостно слышать все это. Омытые слезами, эти огромные голубые глаза были еще прекраснее. Я никогда не смогу пробудить в мужчине ни любви, ни желания, но я смогла много больше: Билли, вечно улыбающийся и насвистывающий веселые песенки, не смог скрыть своих потаенных страданий и сотрясается передо мной в искренних горьких рыданиях!

Как бы мне хотелось теперь исцелить его душу, чтобы он снова стал прежним Билли!

– Что же нам теперь делать?! – исступленно кричал он. – Господи, ребенок! Если она теперь умрет, то врач наверняка подумает…

– Я не позволю им умереть! – успокаивала я Билли. – Я все распущу! Обещаю тебе, Билли, я найду способ распустить все до последнего стежка!

Он ошарашенно смотрел на меня своими мокрыми от слез глазами:

– Распустишь? Ты о чем?

Странная штука – любовь, она вытаскивает на свет самое сокровенное, развязывает язык в два счета, правда? Я никогда не произносила это вслух даже наедине с самой собой. Но стоя вот так, с Билли, ощущая его слезы на своей коже и волосах… Я больше не могла молчать. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула:

– Это проклятье… Необъяснимый зловещий дар, Билли! Эта смертоносная сила в том корсете, что я сделала для Кейт. Это моя вина. Только я виновата. Я хотела отомстить ей. Хотела, чтобы она страдала.

– Что?!

– Я думала, что она тоже убивала Мим! – закричала я. – Я сделала этот корсет для того, чтобы он уничтожил Кейт! Чтобы наслать на нее болезнь, от которой она умрет!

Открыв глаза, я увидела, что Билли смотрит на меня в полном недоумении.

– Ты… Что ты сказала?!

Я взяла в руки неоконченную шаль и стала размахивать ею перед Билли:

– Ты никогда не удивлялся тому, что с моим появлением очень многие клиенты миссис Метьярд начали болеть? Так вот, это все моих рук дело! Мои стежки! У меня такая способность – я могу насылать на людей болезни, слепоту и даже смерть!

Выпалив все это, я почувствовала громадное облегчение. Я поделилась с ним всем, о чем до сих пор молчала. Всем, чем была отягощена моя черная душа: Наоми, папа, мама… Когда я дошла до кусочков рыбки Мим, вшитых в корсет Кейт, мне стало так легко, что я готова была воспарить над этой комнатой.

Билли смотрел на меня из-под своих насупленных бровей. Ни одна мышца его лица даже не дрогнула. Я попыталась хоть как-то истолковать это для себя. Это точно не оцепенение от ужаса. Нет. Он не верит мне. Он не может принять это, взять в толк.

– Ты не в себе, Рут! От всего этого у тебя просто помутился рассудок.

– Нет! Это все чистая правда! И я докажу вам всем это! Когда я доделаю эту шаль – она излечит Кейт! Мне только надо…

Билли схватил меня за руку:

– Давай еще раз. Я правильно понял? Ты только что призналась мне, что пыталась убить мою жену?

Как напряженно он смотрит на меня! Прямо буравит взглядом! И чувствую, что он жаждет, чтобы я сейчас сказала «да»!

Я шумно сглотнула:

– Да, сэр! Простите меня! Я никогда не хотела причинить вам боль…

– Боже правый!

Не сказав больше ни слова, он выбежал из комнаты. Щелчок дверного замка был словно удар ножом мне прямо в сердце.

Он ушел… Ушел и больше никогда не вернется ко мне.

Я зарылась лицом в недошитую шаль и дала волю слезам.

В тюрьме я то и дело слышу, как одна заключенная говорит другой, что у нее «червячок в голове». Так они называют какую-нибудь навязчивую идею или мысль, которую никак не удается отогнать. В моих кругах такое обычно называют «капризом» или «прихотью». Но выражение заключенных кажется мне более точным. Ведь ощущается это именно так: словно в мозгу действительно завелся какой-то маленький червячок. И он зарывается все глубже и глубже, вгрызаясь в мозг.

Карета трясется по холмам в направлении Хэзерфилда, и меня швыряет из стороны в сторону так, что я не могу выпустить из рук кожаный ремень – того и гляди свалюсь. Ветер отчаянно завывает за окном, деревья сильно качаются. Облака несутся так быстро, словно играют с солнцем в сумасшедшие прятки. Наверное, не стоило отправляться в столь дальнюю поездку в такую погоду. И уж точно совсем не мудро и очень рискованно с моей стороны было принять предложение о встрече, на которую я тороплюсь. Но во всем виноват тот самый червячок в моей голове. Я не успокоюсь, пока не выслушаю того, что этот мужчина вознамерился мне сказать.

Должна признаться: когда пришло второе письмо от сэра Томаса, я была потрясена до глубины души. Я еще не вскрыла конверт – а руки мои уже дрожали. Я думала, что найду внутри одно из двух: либо строки, пронизанные безутешным отчаянием, либо упреки, полные горечи и ревности. Но я ошиблась. Сэр Томас благодарил меня за мои тщательно подобранные добрые слова и… просил о личной встрече со мной, если я, конечно, не сочту это абсолютно неприемлемым…

Он пишет, что ни в коем случае не желает бросить тень на мою репутацию, но предупреждает, что считает себя обязанным сказать мне с глазу на глаз нечто очень важное. И встретиться он предлагает на кладбище приходской церкви Хэзерфилда.

Как же это понимать? Я годами изыскиваю возможности украдкой повидать Дэвида, но мне ни разу не приходило в голову сделать местом встречи кладбище! Естественно, это одно из немногих мест, где мужчина и женщина могут появиться, не вызвав подозрений, но все же… Хотя, наверное, я стала слишком сентиментальна. После бесед с этой девочкой – Рут – вместо прежнего меланхоличного очарования все связанное со смертью стало вызывать у меня отвращение.

Но вот мы выехали на относительно ровную дорогу. Бросив взгляд в окно, я вижу высокий шпиль, взмывающий к облакам, такой же острый, как игла Рут.