Ну конечно. Я даже не хочу думать о других причинах.

Беру в руки чашку и смотрю в нее, а не на отца.

Чем больше я нахожу у себя внешнего сходства с ним, тем хуже мне становится.

– Ничего подобного! – отвечаю я так беззаботно, как только могу. – Просто сегодня будет суд над одной из моих подопечных. Вот я и переживаю за нее.

– И это все?

Это, конечно, не все. Ведь миссис Пирс уже молчаливым призраком сидит с нами за столом. Она делает все, чтобы поскорее вытравить из этого дома дух моей доброй и милой мамы. Но я все же киваю. И делаю еще один глоток кофе. Он всегда был таким горьким?

Перед моим внутренним взором вновь всплывает обеспокоенное лицо сэра Томаса. Нет, только не это!

Папа, похоже, сейчас тоже о нем думает.

– А ты давно не получала писем? Может, пришло что-то опечалившее тебя? Или, наоборот, что-то… интересное? – Его серые глаза буравят меня, словно острые иглы. Папа никогда не умел тонко намекать.

– Не припомню такого. Правда, я планировала разобрать почту завтра. И Фанни давно ждет от меня письма.

Папа в задумчивости жует. Накалывает на вилку очередной кусок ветчины:

– Кажется, пару дней назад пришло какое-то письмо из Хэзерфилда.

Я долго промокаю рот салфеткой, скрывая от папы свои дрожащие губы.

– Да бог с тобой, папа! Конечно, нет! Леди Мортон не переписывается со мной. Я, наверное, не слишком интересна для нее…

– Ну значит, мне показалось…

– Наверное…

– Но я хочу, чтобы ты знала, что я не потерплю и тени непочтения к этой семье. Особенно сейчас, когда наш род наконец возвращается на должное ему положение в обществе. Я приложил много усилий, чтобы мы были представлены сэру Томасу и чтобы это знакомство переросло в… Если вдруг случится что-то оскорбительное для него… Я не снесу такого унижения, Дора. И дорогая миссис Пирс, конечно, тоже.

Я резко встаю из-за стола. С трудом, но удерживаюсь на ногах.

– Прошу простить меня, папа. Я пойду к себе. Мне нужно подготовиться к этому заседанию суда.

Он громко хмыкает.

– Посмотри на себя! У тебя руки дрожат! Я запрещаю тебе!

– Я просто должна быть там. Я обещала этой женщине. Она сирота, и у нее нет друзей.

Не отрывая от меня глаз, папа берет с колен салфетку и вытирает рот.

– Тогда я буду вынужден сопроводить тебя туда, чтобы проследить, чтобы ты вела себя подобающим образом.

Я понимаю, что ничего не смогу с этим поделать. Или я пойду туда с отцом, или не пойду вообще. Мой выбор очевиден. Я должна услышать все свидетельства обвинения. Это либо укрепит меня в моих подозрениях, или окончательно развеет их.

– Я не уверена, что тебе будет приятно присутствовать на слушании этого дела, – предупреждаю я отца. – Возможно, тебя оно огорчит.

Сама того не желая, я вызвала у него усмешку.

– Если уж ты – юная леди – можешь вынести это, то смогу и я. Или ты считаешь, что я уже старый осел, особо ранимый в силу своего возраста? У меня есть еще порох в пороховницах, хотя ты, наверное, давно записала меня в дряхлые старики.

О да, есть, конечно. Наверное, я как его дочь во многом недооценила его.

Еще на подходе к залу суда я слышу, как он гудит, словно пчелиный рой. Греймаршу пришлось высадить нас почти за триста ярдов. Он тут же принялся судачить с другими кучерами.

Я рада, что могу опираться на руку отца, пробираясь между людьми и лошадьми к дверям. Понятное дело – ведь о деле Рут растрезвонили даже далеко за пределами нашего городка. Еще бы! Отравила свою хозяйку! Это же самый изощренный и бесчеловечный способ убийства!

У входа за порядком следит целая толпа полицейских. Среди их безразличных лиц, кажущихся одинаково квадратными из-за формы их котелков, я всегда ищу одно – то, что для меня милее всех. На миг встречаюсь глазами с Дэвидом. С трудом, но сдерживаю свою реакцию. Просто чуть крепче вцепляюсь в рукав папиного пальто. И все же от проницательного взгляда моего отца ничто не ускользает.

– Ты что, знакома с этим молодым человеком? – тут же рявкает он.

– С каким, папа?

– С тем молодым констеблем, что так и пялится на тебя!

– Ой, я даже не… Вообще его лицо кажется мне знакомым. Может, я проходила пару раз мимо него в тюрьме… – Я пожимаю плечами, делая вид, что полицейские пялятся на меня почти каждый день.

Папа, в свою очередь, не сводит с Дэвида глаз, пока за нами не закрываются тяжелые двери зала заседаний.

Наши места на галерее для публики. Народу тьма, в зале душно. Пробиваемся вперед настолько, насколько это позволяет внешний вид и положение в обществе моего отца. Некоторые люди расступаются перед ним, отдавая дань его возрасту и одежде, но другие не обращают на него никакого внимания. Я смотрю вниз, в зал суда, и у меня кружится голова. Мы немного опоздали. Заседание уже началось.

Я пропустила представление стороны обвинения и стороны защиты, а также вступительную речь. Они уже вызывают первого свидетеля обвинения: Уильяма Рукера. Я видела, что его имя стоит в списке первым. Вытянув шею, чтобы лучше видеть происходящее, я замечаю, как со своего места встает довольно молодой мужчина. Всегда интересно впервые видеть человека, о котором до этого столько слышала… Билли кажется мне не таким уж красивым, но одет опрятнее, чем я ожидала. Та девушка, что сидит рядом с ним, – это, должно быть, Нелл. Я узнала ее по волосам. Они именно такие, как описывала Рут.

Уильям и Нелл переглядываются так, словно им предстоит сейчас прыгнуть с высокой скалы в бурный поток. Билли направляется к трибуне для дачи показаний.

Пока он идет туда, я перевожу взгляд на Рут. Она выглядит такой маленькой, такой испуганной и подавленной. Как много нового она уже услышала до моего появления в суде? Судя по выражению ее лица, во вступительной речи уже была названа истинная причина смерти Кейт. Какие мысли пронеслись в ее голове, когда на нее обрушилось все это? И что мучит ее сейчас?

Она с таким обожанием смотрит на Билли своими темными огромными глазами, что у меня сжимается сердце. Билли не удостаивает ее даже кратким кивком головы.

Он произносит присягу. Холеный мужчина в мантии и парике встает и начинает допрашивать его.

– Мистер Рукер, я предполагаю, что вам будет больно слышать многие из моих вопросов и тем более отвечать на них. Поэтому, прежде всего, мне хотелось бы принести вам глубочайшие соболезнования от всех нас.

Билли бормочет слова благодарности. Он до сих пор одет в траур, хотя его черный сюртук уже поблескивает у швов. Вообще он полностью соответствует образу безутешного молодого вдовца из рабочего класса.

– Как мы уже слышали, в крови вашей покойной супруги обнаружено огромное количество мышьяка. Но для того, чтобы установить истинную причину смерти вашей жены, нам нужно не только доказать, что мышьяк стал причиной ее смерти, но и выяснить, как и кем он был куплен и как попал в ее организм. Прежде всего, позвольте задать вам такой вопрос: как вы думаете, существовала ли причина, по которой она сама могла бы принять эту дозу мышьяка?

– Нет, насколько мне известно.

– То есть вы полагаете, что мышьяк был подсыпан ей третьим лицом?

– Да, я так полагаю.

Адвокат листает свои записи:

– Медицинские эксперты пришли к выводу – как вы все уже слышали, – что Кэтрин Рукер принимала небольшие дозы мышьяка в течение довольно длительного времени. Незадолго до ее смерти доза была резко увеличена, что и привело к появлению симптомов, описанных нами ранее во вступительной речи. У вас есть какое-либо предположение, как мышьяк мог попадать в организм вашей покойной жены в течение этого времени?

Отец стоит за моей спиной и переминается с ноги на ногу, явно нервничая. Я ведь не говорила ему, что мы будем присутствовать на слушании дела об отравлении. И я не предупреждала его о том, что симптомы Кейт очень схожи с теми, которые были у моей мамы перед смертью.

– Боже, Дора, это ужасно! Как… – На него начинают шикать, и он умолкает.