Отец показывал куда-то в угол сарая, силясь что-то сказать, но лишь хрипел, истекал слюной и умирал. Его носки всё колотились о табурет, и в этот жуткий момент неопределенности Колберн поднял голову и заглянул в выкатившиеся глаза отца. Он не бросился наутек и не закричал, словно невидимые руки зажали ему рот и схватили за плечи. Потолочная балка скрипела под тяжестью отцовского тела, сражавшегося с земным тяготением и временем, в косых лучах света плясали пылинки. И тогда Колберн дернул головой и плечами, будто стряхивая с себя невидимые руки, шагнул вперед и выбил табурет у отца из-под ног.

Он отступил, последний раз встретился с отцом взглядом, а потом вышел из мастерской и закрыл за собой дверь. Немного постоял во дворе, глядя на мать, которая в кухонных рукавицах металась между плитой и столом, держа форму для запекания. Она поставила ее на середину стола и выглянула в окно. Заметив глядящего на нее Колберна, она слегка улыбнулась хорошо знакомой ему полуулыбкой, плохо скрывавшей вечную тоску, а когда в мастерской все затихло, он пересек двор и зашел в дом, чтобы позвать мать.

Дряхлый кадиллак, стуча двигателем, пересек городскую черту Ред-Блаффа. Машина с трудом взобралась из равнин дельты на холмы Миссисипи, и непрестанные подъемы и спуски окончательно добили ее. В центре городка, состоявшего из нескольких улиц, двигатель наконец заглох, и длинная колымага замерла на краю парковки у почтового отделения. Над капотом заклубился дым, собравшись в грязное облачко, которое тут же унес утренний летний ветерок. Двигатель шипел. Пахло бензином. На переднем сиденье сидели мужчина и женщина, а сзади мальчик. Они смотрели в открытые окна с застывшим на изможденных лицах выражением покорности судьбе.

– Где мы? – спросила женщина.

– Здесь, – ответил мужчина.

Из почтового отделения показалась женщина в тускло-синей форме с пакетом под мышкой. Остановилась, сняла очки и окинула взглядом машину. Колеса без колпаков. Исцарапанные двери. Задний бампер, примотанный скрученной проволочной вешалкой.

Мужчина высунул голову из окна и звучно харкнул на асфальт. Женщина покачала головой, нахмурилась, пересекла парковку, забралась в угловатую почтовую машину и уехала.

– Я хочу есть, – сказала женщина в машине. – У нас там осталось что-нибудь?

Мальчик сзади передал ей кекс в целлофановой обертке – помятый, с прилипшей к обертке растаявшей глазурью, – однако женщина тут же сцапала его и разорвала целлофан.

– Дай кусить, – сказал мужчина. Но женщина широко открыла рот, запихала туда весь кекс целиком и принялась жевать; в уголках ее рта выступили шоколадные капли.

Мальчик вышел из машины. Мужчина и женщина вышли следом.

Они постояли перед машиной, которая уже перестала шипеть. Мужчина встал на колени и заглянул под двигатель. Оттуда текло – и спереди, и сзади. Он поднялся и молча зашагал по улице, и женщина и мальчик последовали за ним. Три нескладные фигуры. Женщина в висящей мешком одежде, мальчик, давно выросший из своей, и мужчина, теребящий на ходу клочковатую растительность на подбородке. Они брели по тротуару, словно призраки. Одинаковые узловатые конечности, впалые щеки и дряблая кожа. Три фигуры миновали церковь. Магазин кормов. Строительный магазин. Дальше стали попадаться заброшенные здания. На каждую витрину с табличкой «открыто» приходилось три пустых, словно городок застрял в чистилище где-то между прошлым и будущим.

Они вошли в аптеку, звякнув колокольчиком над дверью. Фармацевт в белом халате поднял голову, не вставая со своего насеста в глубине помещения. За прилавком на табурете сидела девочка-подросток с конским хвостом, шумно жуя резинку и разглядывая журнал. Почувствовав запах, она задержала дыхание, пока пришельцы не прошли мимо, а затем сморщила нос и помахала в воздухе журналом.

– Вы чего-то хотели? – спросил фармацевт. Его волосы были жидкими и седыми, а из кармана халата торчали очки и ручки. Ему никто не ответил, троица молча топталась между стеллажами, разглядывая батарейки и таблетки от кашля, стараясь задержаться подольше в прохладе. В аптеке стояла тишина, нарушаемая лишь ерзанием фармацевта и девушки и шепотом женщины: лечь бы сейчас прямо здесь и заснуть.

– Когда-то в аптеках продавали мороженое и бутерброды, – сказал мужчина. – У вас есть?

– У нас этого нет, – ответил фармацевт.

– Почему это?

– Потому что нет.

– Бутерброды есть в кафе, – сказала девушка. Она отложила журнал, вышла из-за прилавка к двери и приоткрыла ее, как будто они спросили, где выход.

– Вы, должно быть, проездом, – сказал фармацевт.

– Уже нет, – откликнулась женщина.

– Может, и обоснуемся здесь, – сказал мужчина. Его черные запавшие глаза на грязном лице пристально следили за фармацевтом, приближавшимся по проходу между стеллажами. Мужчина не глядя схватил с полки коробку салфеток, приподнял ее и спросил сколько.

– Кафе вон там, – сказал аптекарь и указал рукой в сторону двери. – Салфетками сыт не будешь.

Мужчина уронил коробку на пол. Схватил с полки еще одну и бросил ее туда же. Женщина тем временем засовывала под рубашку упаковку нижнего белья, а мальчик, стоя с другой стороны стеллажа, пихал в штаны шоколадные батончики.

– Не трогайте эти коробки, пусть лежат, – заявил мужчина. – Сходим в кафе, о котором вы тут долдоните, и я вернусь за ними. Я хорошо запомнил, как они упали. Смотрите, чтобы никто не перекупил.

– Убирайтесь отсюда, – сказал фармацевт. Он сдвинулся на шаг вправо, к телефону. – Я серьезно.

– Я тоже.

Мужчина развернулся и направился по проходу к открытой двери, где его уже ждали мальчик и женщина, и, когда они выходили из аптеки, мужчина ткнул пальцем в живот девочки-подростка, которая все еще держала дверь открытой. Пожалуй, скоро вернусь, еще раз взглянуть на тебя.

Женщина спала на заднем сиденье, прикрыв лицо рукой. Мужчина сидел на багажнике и курил сигарету, уставившись в сумерки и думая о ссоре с женщиной, случившейся два дня назад.

Они поселились в чьем-то пустующем доме на ферме. Седобородый мужик в комбинезоне вывел их с участка под дулом дробовика. Женщина несла маленького, а мужчина и мальчик постарше шли с поднятыми над головой руками. Они дошли до спрятанной в лесу машины, сели в нее и поехали по грунтовой дороге, а сзади грохнул прощальный выстрел, для острастки. Потом добрались до заправки и сидели там с открытыми окнами, и потоки дождя лились над дельтой, и он дал мальчику доллар и велел купить мясных консервов и колы. Когда мальчик ушел, мужчина сказал: мы не можем прокормить всех. Пора избавляться. Маленький спал у женщины на руках. Рот открыт, губы запеклись. Невозможно дальше тянуть это дерьмо. Для него это была арифметика. Простое уравнение: слишком мало денег и слишком много ртов, к тому же он никогда не верил, что в этом ребенке есть хоть капля его крови.

В ту ночь он смотрел в сумерки и оправдывал это все для себя, затягиваясь сигаретой под стрекот сверчков. Заводя этот разговор, он уже знал, что женщина в итоге сдастся. Уступит. Пора сбросить лишнюю ношу. И она уступила, даже легче, чем он ожидал.

Они оставили маленького в тот же день. Совершенно голого, в одном подгузнике. Рядом положили рюкзак, набитый скомканными рубашечками и пеленками. Набор зеленых солдатиков. Обрывок бумаги с нацарапанным на нем именем. Женщина постучала в дверь благотворительного магазина и бегом, не оглядываясь на ребенка, вернулась в машину. Закрыла ладонью глаза, когда они отъезжали. Еще до наступления темноты ее охватило раскаяние, и она проплакала всю ночь, сидя в машине на обочине проселочной дороги. Старший мальчик, понимая, что они сделали, и не в силах смотреть на них, перелез через ограду, ушел в луга и улегся в мокрой траве. Гроза прошла, оставив после себя бездонное черное небо и мириады звезд. В пустоте ночи мальчик по-прежнему слышал плач женщины. Она то тихо скулила, то впадала в ярость и колотила кулаками по машине, а мужчина сказал, что ему надоело это слушать, и ударил ее тыльной стороной ладони по щеке, и женщина отбивалась, но он прижал ее к окну и сказал спокойно: прекрати, а то убью.