– Это вы, мисс Уилкокс? Разве вам уже пора возвращаться к работе? Мне сказали, вы присутствовали, когда… когда это случилось.

Я проглотила образовавшийся в горле комок. Душа Сайласа покинула тело как раз на том месте, где мы стояли. Я почему‑то постоянно ждала, что он снова в любой момент бросится с колосников головой вниз.

– Да, присутствовала. Это было ужасно, Оскар. Даже хуже, чем Юджин Гривз… Не представляю, каково ему было.

– Весь мостик целиком заменили, – успокоил он меня. – Явных повреждений не было, но дерево кое-где было подточено насекомыми. Теперь здесь безопасно.

Я покачала головой. Меня по-прежнему не отпускало впечатление, что Сайласа кто‑то толкнул.

– Даже не знаю, как смогу заставить себя снова туда подняться.

Оскар коснулся моей руки.

– Подождите до завтрашнего утра. Поднимемся туда вместе, на первый раз. Вот увидите, что волноваться нет причин.

Это было любезно с его стороны. Такого отношения я могла ожидать от человека, которого знала в качестве друга Грега. Я была настолько занята, что мы с ним так и не обсудили случайную встречу с Грегом или то, как Оскар воспринял новость о том, что его бывшая невеста вышла замуж. А стоило. Нам обоим нужно было кому‑то довериться. Оскар мог понять то, чем я не могла поделиться с Доркас. Однако у меня были сомнения относительно того, что он правильно воспримет причину моего появления здесь сегодня.

Все было готово к сцене пятого акта. Гобелены и канделябр изображали комнату в замке Макбета. Двое актеров, переодетых врачом и придворной дамой, вышли на сцену и справились о лунатизме леди Макбет.

Мне не удавалось сосредоточиться на их словах. Я волновалась, как страдавшая боязнью сцены Клементина в ожидании своего выхода.

– Смотрите, вот она идет!

В оркестре заливалась скрипка. Мой взгляд метнулся к другому краю сцены, откуда должна была появиться Лилит.

Там никого не было.

Я выбранилась про себя. Она никогда не пропускала своего выхода.

Актриса, исполнявшая роль придворной дамы, заволновалась, но была вынуждена продолжать:

– Ее обычная манера; и жизнью вам клянусь, что крепко спит.

За кулисами так ничего и не шелохнулось. В партере послышался ропот.

Боже. Что, если Лилит лежит на полу в гримерной и хрипит, медленно умирая? Что же я наделала?

Придворная дама говорила настолько громко, насколько могла, в надежде на то, что Лилит на этот раз услышит реплику.

– Смотрите; встаньте ближе.

Прошла мучительная секунда. И наконец появилась Лилит в ослепительно белых одеждах.

Она беззвучно шла по настилу сцены. И только летевший за нею шлейф ночной сорочки нашептывал секреты тарлатана и тюля. В руке у нее была свеча. Отблески пламени играли у нее на лице, сверкали на гладких мокрых следах.

Из глаз и носа у нее текло.

Она медленно вышла в центр сцены, затем продвинулась вперед к рампе и поставила свечу на подставку. Подняв ладонь кверху, она протянула ее к публике.

– Однако здесь пятно.

У меня перехватило дыхание. Пятно виднелось в самом деле. Или, точнее, покраснение, которое шло от ладони наверх.

– Прочь, проклятое пятно! Прочь, говорю! Один, два… выходит, час настал. – Она резко засмеялась, этот смех быстро перерос в хрип, и в этот момент она, споткнувшись, шагнула еще ближе к рампе. – В аду темно!

Обстановка накалялась; дама в партере вжалась в сиденье.

– Что с ней такое? – прошептал Оскар. – Ей было дурно в гримерной?

Чувство вины душило меня, словно прижатая к лицу подушка.

– Срамно, милорд, срамно! Солдат, а страшно? – Ее голос звучал ужасно, скрипуче. – И кто бы мог подумать, что столько крови в старике?

Один ее глаз полузакрылся. Казалось, она не может его открыть снова. На лице начала проступать сыпь, алея на бледной коже.

Я думала, что вид ее страданий доставит мне радость. Но я не радовалась.

Лилит хлопнула ладонью по своему болезненно краснеющему лицу и втянула носом воздух.

– И запах крови стоек, – простонала она. – Всем аравийским благовоньям не перебить его на этой маленькой руке. О! О! – Она покачнулась. Подол ночной сорочки коснулся рампы. – О-о!

Она повалилась на сцену.

Не успев подумать как следует, я схватила Оскара за руку.

– Да поможет нам Бог, – прошептала я. – Она умерла!

Музыка стихла. Зал взорвался: прозвонил звонок, упал занавес. Я выбежала на сцену. Лилит окружил народ, но только я решилась опуститься возле нее на колени и дотронуться. Она еще дышала, на шее слабо прощупывался пульс.

– Это, наверное, кошки, – зарыдала я, будто не знала этого наверняка. – У нее от них сенная лихорадка, но она сказала, что несильная.

Помощник режиссера бросился за врачом.

Что я натворила? Лилит уже не выглядела ведьмой из сказок: она больше походила на угодившую под злые чары деву. Невинную. Беззащитную.

Мне хотелось, чтобы открылся люк-провал и поглотил меня.

После всех кошмарных событий, развернувшихся в «Меркурии», суета и толчея Ковент-Гардена воспринималась как радостное облегчение. Близилось Рождество. Небо было сплошь затянуто серыми облаками, температура оставалась бодряще прохладной. Скрипели запряженные осликами тележки уличных торговцев, продававших всевозможную снедь; женщины несли корзины, удерживая их на головах. Плитняк на площади стал скользким от растоптанных капустных листьев.

Доркас работала не среди металлических жаровен и лавочников. Ей посчастливилось найти место в магазинчике прямо возле рынка, где благодаря наличию оранжерейных цветов тепло поддерживалось круглый год. Я толкнула сиреневую дверь, и тут же звякнул колокольчик. Цветы всех возможных оттенков были наставлены в плетеные корзины и цветочные горшки. Стоявший там аромат был свежее тяжелого запаха лилий в гримерной Лилит. Моя сестра подрезала стебли за прилавком. На ней было платье в голубую полоску и фартук. Волосы она убирала под белую шапочку, но один непослушный локон над ухом все же выбился.

– Доброе вам утро, мисс, – сказала я фальшивым голосом.

Доркас испуганно взглянула на меня.

– Дженни! Как ты здесь оказалась?

– Все в порядке, – заверила я сестру. – Никто не заболел. Ну, кроме Лилит. Сегодня я собираюсь ее навестить. И я подумала, что надо бы прихватить тусси-мусси [517].

Доркас озадаченно уставилась на меня.

– Серьезно? Ты ведь ее не любишь.

– Это ведь просто вежливость, не так ли? К тому же будет немного подозрительно, если я одна не приду ее навестить.

– Наверное. – Доркас отложила ножницы и вытерла руки о фартук. – Чудные вы, театральный народ. Все‑то вам притворяться. – Я подавила вспыхнувшее во мне чувство вины. – Даже твоя хозяйка приходила сегодня.

– Миссис Дайер? Ты шутишь? Чего она хотела?

Доркас пожала плечами.

– Видимо, тоже цветы для Лилит.

– Черта с два!

– Ну, я не знаю. Ее обслуживала Салли. Но когда она пришла, я как раз наполняла ведра на витрине. Расспрашивала меня обо всем.

Меня охватило жуткое чувство, отчего по коже побежали мурашки, словно ее щекотали лапки какого‑то насекомого.

– И о чем же она тебя расспрашивала?

Глянув по сторонам, Доркас согнула палец и поманила меня поближе к прилавку.

– О работе здесь и не хочу ли я когда‑нибудь открыть собственный цветочный магазин. Она говорила так, будто такое в самом деле возможно! Как думаешь, Джен, может, она и впрямь хочет поставить меня на ноги? Как уже помогла вам с Берти?

Трудно сказать, чего не могла бы сделать миссис Дайер. Тогда я это уже понимала. Она не остановилась бы ни перед чем. Мне пришлась не по нраву новость о том, что она навещает моих родных в мое отсутствие, переходя тем самым границу между моей театральной и домашней жизнью.